– Она меня не посылала, она только дала мне карту, на которой отмечен остров.
– Эмма не так проста, чтобы отправить тебя ко мне безо всякого умысла. Может, она сговорилась со стариком Зиги?
До меня не сразу дошло, что стариком Зиги юнга называет Фрейда.
– Она что, за твоей спиной сговаривается с Зиги?
Юнга захохотал – это был какой-то деревянный смех, будто кто-то щелкал дощечкой о дощечку.
– Теперь все сговариваются за моей спиной. Вот и ты сговорилась с Эммой. Кто бы мог подумать, что вы когда-нибудь сможете сговориться?
– А о чем Эмма могла сговориться с Зиги?
– Ясно о чем – устроить так, чтобы ты от меня отреклась, как все другие. Ведь я знаю, что Зиги засыпает тебя письмами, в которых требует, чтобы ты от меня отреклась.
– Откуда ты можешь это знать?
Юнга хитро прищурился:
– Я за это время научился читать письма Зиги. Это оказалось очень просто – я смотрю через его плечо, когда он их пишет. Он расписывает тебе, какой я негодяй, и понятия не имеет, что я все его письма читаю!
У меня потемнело в глазах – похоже, юнга и впрямь сошел с ума! А он продолжал с веселым отчаянием висельника:
– Я все знаю. Ведь ты участвовала в этих ужасных Берлинских дебатах, устроенных, чтобы полностью меня уничтожить?
– Да, я прочла там доклад об этике в науке в надежде устыдить своих коллег.
– И чем это кончилось?
– Тем, что меня тоже пытались затоптать, но меня спасла благосклонность великого шефа.
– А чем ты объясняешь его благосклонность?
– Ясно чем. Его надеждой вытравить тебя из моего сердца. Он не хочет меня потерять, но не может перенести, что кто-то из его круга продолжает с тобой водиться.
– После Берлинских дебатов я понял, что они решили стереть меня в порошок, и начал строить эту башню, – юнга показал на груду валунов, – она будет совершенно круглая, так что ничей злой дух не сможет спрятаться в углу. А пока я буду строить башню – всю своими руками, чтобы сюда не проникла ничья злая воля, это тоже средство против злых духов, – я напишу главную книгу своей жизни.
– Книгу? О чем?
– О путешествии по ночному морю. Она так и будет называться – Никея. Я соберу в ней все сны, символы и мифы и найду между ними настоящую связь.
– И ради этого ты бросил клинику и ушел из университета?
– Я ушел, потому что все хотели от меня избавиться. Я, осужденный и отвергнутый, стал для всех, как бельмо на глазу, даже для Эммы. Разве теперь можно сказать с гордостью: мой муж – Карл Густав Юнг? Только здесь, на этом крошечном островке, обтесывая твердый гранит, я знаю, кто я и зачем послан в этот мир… Я болен, Сабина, моя голова вздувается, как воздушный шар, ко мне по ночам являются морские чудовища, и я не знаю, это явь или сон.
Я протянула руки и прижала его голову к груди:
– Бедный, бедный мой юнга! А я рассчитывала, что ты мне поможешь!
– Какая помощь тебе нужна?
– Ты понимаешь, из-за войны меня выставили из Австрии и Германии.
– Что, началась война?
О боже, война идет уже больше месяца, а он об этом даже не знает!
– А я ведь предсказывал: ты помнишь мой сон про Европу, всю залитую кровью?
– Еще бы не помнить, конечно, помню!
– Но у тебя же есть муж!
– Моего мужа призвали в русскую армию и выслали из Германии! Он уехал в Россию, а я осталась одна с ребенком.
Ничего такого тогда еще не случилось: Павла призвали в русскую армию только через полгода, и он не смог отказаться, из страха, что его признают дезертиром. Он уехал, а я осталась одна с ребенком. Но хоть это случилось только в январе 1915 года, я увидела это уже тогда, в августе 1914-го: на острове юнги не было разницы между настоящим и будущим!
Стало вечереть, ветер усилился, в небе появились первые звезды.
– Фройляйн! – крикнул лодочник. – Скоро стемнеет, и ветер крепчает, нам пора возвращаться!
– Слушай, отпусти его и оставайся! Я завтра сам отвезу тебя в Цюрих.
– Я не могу – мне нужно забрать у чужой няньки свою маленькую дочку, я и так опоздала!
Но юнга не слушал меня, он схватил меня за плечи и потащил на берег:
– Оставайся, и мы поедем по ночному морю! Я нашел грот, из которого можно войти в подсознание. Мне не хватало только тебя, чтобы решиться спуститься туда!
– А где мои деньги, фройляйн? Я без денег не уеду! – завопил лодочник.
– Отдай ему деньги и оставайся!
– Не могу! Я оставила деньги в камере хранения на пристани – мне этот лодочник показался подозрительным. И я подумала – а вдруг он заберет деньги и сбросит меня в озеро?
– Зачем же ты его наняла?
– Затем, что никто другой не соглашался везти меня на твой остров!
– Никто не соглашался, а он согласился? Ты сама ему предложила, или он напросился?
– Как сказать? Он слышал, как я спрашивала, кто отвезет меня на этот остров, а когда никто не захотел, тогда он подошел и спросил, готова ли я заплатить…
Тут я смолкла, боясь назвать астрономическую сумму, которую он запросил. Деньги не заинтересовали юнгу.
– Все ясно. Деньги это просто предлог – его подослал Зиги.
– С чего ты взял? Откуда Зиги знал, что я собираюсь к тебе?
– Неужели непонятно? Он знал от Эммы! Да вон он, вон – видишь за облаком? Он часто пытается ко мне подкрасться, но ему это не удается. Вот он и решил попробовать через тебя.
– Юнга, что ты выдумываешь? Там никого нет, это просто отсвет от заходящего солнца.
– Нет-нет, это он, я недавно видел во сне тебя с ним, мы вместе бродили по пустыне, ты вела его за руку, а потом вы исчезли, и я не мог вас найти. Так что езжай скорей к дочке, пока он не подстроил тебе какую-нибудь пакость, – сказал юнга, отпустил меня и лег на песок. – А я один поеду по ночному морю к тому гроту, куда всасывается вода, и один войду в подсознание. Жаль, я мечтал войти туда с тобой.
Я наклонилась поцеловать его, но лодочник уже не закричал, а взвыл:
– Фройляйн! Сейчас же садитесь в лодку, если не хотите, чтобы мы попали в бурю и утонули!
Юнга вскочил с песка, прижал меня к груди, взял на руки и бережно отнес в лодку.
Всю дорогу я проплакала – мне не страшно было умереть вместе с юнгой в ночном море у входа в его таинственный грот, но я не могла оставить Ренату с чужими людьми. Во всем европейском мире не было ни одной родной души, которой я могла бы поручить заботу о своей несчастной девочке.
Когда поздно вечером я приехала наконец на виллу фрау Цвик, я нашла на столе письмо из клиники для слепых в Лозанне – они предлагали мне неполную ставку хирурга при условии, что я прибуду в Лозанну не позднее, чем завтра вечером. Я не хотела оставлять юнгу одного на пустынном острове, затерянном среди озера. Я вспомнила, что его руки были изранены до крови и несколько ногтей сорваны от работы с валунами, но я была уверена, что Эмма не оставит юнгу погибать на необитаемом острове. А мне нужно было мчаться в Лозанну – я не могла рисковать единственной предложенной мне работой, хотя и не представляла себе, как смогу работать хирургом – в своей жизни я не сделала ни одной операции. Но у меня не было выбора, мне нужно было зарабатывать, чтобы кормить свою дочку.
Сталина Столярова – Нью-Йорк, 2002 год
Я поставила точку и остановилась вдруг, как будто налетела на невидимую стену: больше писать мне было нечего. В голове было удивительно пусто, и я огляделась – этой комнаты без форточки в наглухо заколоченном окне я не видела никогда. Где я? Как я сюда попала? И что я писала? Да и писала ли я вообще или мне это просто померещилось? Я сидела за столом, на котором не было ни ручки, ни чернил, там только стояла незнакомая красивая коробка с блестящей черной крышкой. На коробке, наглухо затянутой черным, ничего не было написано.
Я не знала, какое отношение ко мне имеет эта коробка. Мне некогда было о ней думать, мне нужно было спешить, чтобы любой ценой пробраться в Змиевскую балку и там в последний раз увидеть Сабину. А если не удастся в балку, то можно было найти дыру в заборе Ботанического сада, по стремянке взобраться на магнолию и посмотреть сверху на Змиевское шоссе. Я только не знала, как пройти отсюда к Ботаническому саду. Я подошла к окну и прижалась лицом к стеклу: за окном сверкал ясный осенний день, тротуар был усыпан желтыми листьями, но эту улицу я никогда раньше не видела. И почему за окном была осень, если нас с Сабиной разлучили среди лета? 11 августа, тут я ошибиться не могла.
Я решила спуститься вниз и спросить у кого-нибудь дорогу к Ботаническому саду. Выйдя из комнаты, я отправилась на поиски лестницы, но тут передо мной остановился лифт, из которого вышла какая-то необычно одетая дама. Я вошла в лифт и с удивлением уставилась на свое отражение в зеркале – вернее, там была не я, а незнакомая пожилая женщина, а меня нигде не было. Стараясь не думать об этом странном явлении, я нажала нижнюю кнопку и быстро оказалась внизу. Я выглянула на улицу и испуганно отшатнулась – по улице в четыре потока шли машины, столько машин враз я не видела никогда.
Лучше всего было спросить у швейцара, но я не знала, имею ли я право его о чем-то спрашивать – у него был такой важный вид, станет ли он отвечать какой-то прохожей девчонке? Было вообще неясно, имею ли я право находиться в этой роскошной гостинице. Такие гостиницы я видела обычно в кино, куда время от времени водила меня Сабина. Вспомнив про Сабину, я ужаснулась – на что я трачу драгоценное время? Болтаюсь тут, вместо того, чтобы искать путь в Змиевскую балку!
Швейцар вежливо выслушал мой вопрос и, пожав плечами, ответил:
– По руску не понимай.
Вот тебе и на – он по-русски не понимает! Но может, дело в том, что Ростов уже две недели как захватили немцы? И я перешла на немецкий. С немецким дело обстояло лучше – швейцар понял мой вопрос, но ответил по-английски, что уже поздно: Ботанический сад закрывается через сорок минут, и я за это время туда не доеду даже на такси. Мне почему-то показалось естественным, что он отвечает по-английски, меня только рассердило, что он не объяснил, как добраться до Ботанического сада, а только это и было мне нужно.