Я решила разобраться сама и вышла из подъезда: я не сомневалась, что жители Ростова все равно продолжали говорить по-русски, несмотря на немецкую оккупацию.
И я не ошиблась – первый же молодой человек, к которому я обратилась с вопросом про Ботанический сад, подхватил меня под руку, закричал по-русски:
– Лина Викторовна, что вы тут делаете без пальто? Вы простудитесь! – и потащил меня обратно в гостиницу.
Присмотревшись к нему повнимательнее, я подумала, что он не такой уж молодой, как мне показалось сначала, наверно, лет на десять старше меня. А он втолкнул меня в лифт и отвез в ту самую комнату, из которой я только что убежала. Пока мы поднимались в лифте, я пыталась объяснить ему, как срочно мне нужно найти Змиевскую балку или хотя бы Ботанический сад, но он только отмахнулся и распахнул дверь.
В комнате он первым делом бросился к стоявшей на столе красивой коробке и спросил:
– Вы кончили? Ну и прекрасно!
И не успела я ответить, как он вынул из кармана черно-красную пластинку, сунул куда-то в бок коробки и защелкал кнопками. И тут я действительно испугалась – кто этот человек, и что это за коробка? И почему он распоряжается в моей комнате, как в своей?
А он уже снял телефонную трубку и закричал:
– Лилька, она все кончила, но у нее, по-моему, крыша поехала! Скорей иди сюда!
Я поглядела вверх, там был обыкновенный потолок с хрустальной люстрой посредине, но никакой едущей крыши я там не заметила.
Пока я изучала потолок, в комнату ворвалась высокая брюнетка, чем-то похожая на Ренату, первым делом спросила пожилого юношу:
– Юрик, ты на дискетку снял? – а потом уже устремилась ко мне. – Лина Викторовна, миленькая, что с вами?
– Я – Сталина Столярова, – а никакая не Лина Викторовна. И мне срочно нужно найти дорогу в Ботанический сад.
Пожилой юноша Юрик всплеснул руками:
– С ума сойти! Заладила одно – Ботанический сад, Ботанический сад!
– Ну и отлично! – решила Рената. – Сейчас мы все поедем в Ботанический сад! – и приказала Юрику: – Ты собери пока ее халат, ночную рубашку и чистое белье, а я позвоню Ксанке.
И пока юноша Юрик собирал в сумку все, что она приказала, а потом подавал мне пальто и заботливо завязывал совершенно не нужный летом шарф, мнимая Рената залопотала в телефон что-то непостижимое, будто говорила по-китайски:
– Ксанка, это я. Нет, улетаем завтра вечером. Но у нас случился страшный прокол – у шефини поехала крыша. Были, были причины, и еще какие! Но мы не можем увезти ее домой в таком состоянии, они там ее затрахают. Нам срочно нужен твой дедушка. Что значит – занят, когда я говорю – катастрофа? Срочно добудь его, хоть из-под земли, ну и что, что старый! Тащи его к себе, а мы выезжаем на такси и будем максимум через сорок минут. Скажи ему, что все это связано с Сабиной. Ну да, с той самой Сабиной! Я так и думала, что на эту блесну он клюнет, уж мне ли не знать, как он падок на сенсации!
Она бросила трубку, и мы помчались – удивительно, но такси уже поджидало нас у подъезда. Неужто при немцах такси в Ростове стало работать, как в Европе? Впрочем, то, что мелькало за окном такси, было совсем не похоже на Ростов.
Я спросила:
– Рената, куда мы едем?
– Я не Рената, а ваша Лилька, а едем мы точно туда, куда вам надо!
Только тут я заметила, что в такси с нами сидит еще один парень, весьма красивый и какой-то нерусский – слишком хорошо одетый, словно сошедший с экрана кино.
– А это кто, такой нарядный? – спросила я.
– Это Феликс, он из Берлина.
Я поняла, что немцы подсадили этого Феликса к нам, чтобы он за нами наблюдал.
– А какой у вас чин? – спросила я его по-немецки.
– Я – рядовой в подчинении у Лильки, – ответил он, и все засмеялись. Отчаявшись понять всю эту круговерть, я закрыла глаза и провалилась в глубокий сон.
Проснулась я в лифте – как я туда попала, было неясно, может, Юрик с Феликсом меня туда внесли и усадили на скамеечку: это был такой невероятный лифт, со скамеечкой. Не успела я оглядеться, как дверь лифта отползла, и мы оказались в большой комнате, увешанной цветами в горшках. Нас встретила хорошенькая блондинка чуть постарше Ренаты, а может, Лильки, пусть будет Лилькой, если ей так больше нравится. Мне было все равно – Лилька, так Лилька, только очень хотелось пить.
– Можно стакан воды? – тихо попросила я.
– Ксанка, дай ей воды, а потом чаю, и еще чаю, и еще чаю – она по сути три дня не пила, – распорядилась Лилька.
Меня усадили в высокое кресло и дали стакан воды, а потом чашку чая, и тут в комнату вошел важный старик, мне даже трудно определить, почему я поняла, что он, этот старик, важный.
– Успел вовремя? – спросил он, пока блондинка Ксанка его целовала.
– Профессор Цейтлин, родом из Харькова, – представился он, – а вы, как вас зовут?
– Я – Сталина Столярова, родом из Ростова.
Лицо профессора Цейтлина вдруг перестало быть важным, а стало, я бы даже сказала, нежным.
– Дочка Вальки Столяровой, что ли?
– А вы что, знали маму Валю?
– Еще как знал, нас с ней тогда срочно отправили на передовую, меня санитаром, а ее – старшей медсестрой. Ох, и классная баба она была, вечная ей память! Мы с ней вместе раненых на носилках с поля боя таскали, пока ее саму в коленку не шибануло. Ну, никого вокруг не было, а немецкие снаряды лупили со всех сторон, так я один ее на плече до операционной дотащил. Ползком полз и тащил. Она была в сознании и все убивалась, что не успела дочку Сталину предупредить и какую-то Сабину…
Тут он осекся и уставился на меня, как на экспонат в музее:
– Какую Сабину? Ту самую? А при чем тут Сабина?
Но у меня был к нему свой вопрос.
– Как вы могли служить санитаром, – я замялась, но все же выдавила из себя, – такой старый и толстый?
– Господи, девочка Сталина, сколько тебе лет?
– Недавно исполнилось тринадцать.
Я слышала, как Юрик хихикнул.
Хоть мне было наплевать, но все же я решила доказать:
– Вот, вы можете в метрике посмотреть.
Я схватилась за свою шею и ужаснулась: на ней не висел красный кисет с метрикой.
– Где моя метрика? – заорала я. – Неужели немцы ее с меня сняли, когда погнали Сабину по Змиевскому шоссе?
– Ты что была там с Сабиной?
– Ну да, только немцы не дали мне за ней пойти, потому что она показала им мою метрику, а там было написано – русская.
Профессор схватился за голову:
– Это какой-то бред. Ты говоришь, она была твоя шефиня? – обратился он к Ренате-Лильке.
Та молча кивнула:
– Она и сейчас моя шефиня, – и прикусила губу, чтобы не расплакаться.
– А почему она три дня не пила и не ела?
– Она писала что-то про Сабину, – вмешался Юрик, чтобы не дать Лильке разреветься.
– Что писала?
– Мы еще не прочли, мы только сняли на дискетку, потому что испугались: когда она кончила писать, у нее крыша поехала.
Далась ему эта крыша!
– Ладно, мне пора, – поднялась было я с кресла, но меня так шатнуло, будто подо мной и впрямь какая-то крыша поехала. – Мне надо в Ботанический сад, оттуда с большой магнолии видна Змиевская балка.
– Да, конечно, мы тебя сейчас туда отправим, я только сделаю тебе укольчик, чтобы ты не упала с этой большой магнолии, ладно?
Протирая спиртом мою руку, он давал указания Ксанке и Лильке – Ксанке до завтрашнего утра, кровь из носу, добыть фильм про расстрел евреев, если не в Змиевской балке, так в Бабьем Яру. А Лильке велел напечатать то, что на дискетке. Хотелось бы знать, что это за дискетка такая, о которой все говорят, но я не успела спросить.
Потому что я полностью отключилась, а утром очнулась на незнакомом диване в незнакомой комнате, но в моей собственной ночной рубашке, хоть никак не могла вспомнить, откуда у меня эта рубашка. Может, я сперла ее у соседей, когда шарила по квартирам с Шуркиными отмычками? Хоть я и не помнила, откуда она взялась, но знала точно, что рубашка моя. Раздался звонок в дверь – это явились Лилька и Феликс с Юриком. Открыл им профессор, потому что Ксанка еще не вернулась. Черт ее знает, где она таскается по ночам, но это не мое дело.
Лилька отправилась на кухню готовить кофе и разогревать бублики с маслом, а Юрик с Феликсом стали натягивать на раму большой экран, совсем как в кино.
Через пару минут примчалась запыхавшаяся Ксанка с какой-то коробкой:
– Вот все, что удалось достать на нашей студии!
Профессор глянул на надпись и промямлил, что бывают фильмы и получше, но и этот сойдет.
– А когда же мы поедем в Ботанический сад? – спросила я.
– Сейчас и поедем, но не в сад, а прямо в Змиевскую балку, – сказал профессор и сунул коробку в укрепленный на столе прибор. Ксанка задернула шторы, Лилька внесла поднос с кофейными чашками и горячими бубликами, профессор крутнул какую-то ручку, и прибор зажужжал.
Пока по экрану ползли какие-то невнятные разводы, я заметила на столе под локтем профессора пухлую пачку бумаг. Разводы наконец превратились в длинную пыльную дорогу, при виде которой у меня в голове лопнула какая-то жилка, и я с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть: «Я там была!» Сначала дорога выглядела пустой, потом на обочине ее появились немецкие солдаты с автоматами, а потом по дороге поползла бесконечная серая змея.
Я сразу догадалась, что это идет та самая толпа, вслед за которой я бежала все утро. Но голова змеи очень быстро исчезала за поворотом железнодорожной линии, и оставался только хвост, равномерно ползущий за головой. Если не считать чуть слышного жужжания прибора, в комнате было очень-очень тихо. И вдруг в тишину ворвался дробный перестук кастаньет, сразу же заглушенный звуками громкого марша, вроде того, что играл нам по вечерам немецкий громкоговоритель. Я уже знала, что треск кастаньет означает пулеметные очереди, а музыку немцы включают для того, чтобы заглушать выстрелы.
Пулемет застрочил снова и снова, так часто, что музыка не могла его заглушить. Дорога сменилась пустым зеленым полем перед оврагом.