Я посмотрела в его бархатные, обрамленные длинными ресницами глаза и сообразила, что он нисколько и не рассчитывал скромно спать у моих ног на полу. И тут во мне проснулся бес, он зашептал мне в ухо: „А почему бы нет? Кто тебя ждет, кому ты обязана хранить верность?“
Я быстро отперла дверь:
– Заходи скорей, пока никто нас не засек.
И на всякий случай дверь заперла.
Он вошел, бросил свое одеяло на пол и сказал:
– А теперь давай сначала сыграем в Золушку.
– Как это, в Золушку?
Он усадил меня в кресло и начал расшнуровывать мои кроссовки. Стащив кроссовки, он снял с меня носки, которые мы купили вместе с кроссовками, и, сунув руки в карманы, ловкими движениями фокусника вытащил оттуда мои начисто забытые шикарные туфли-лодочки.
– Сейчас мы проверим, ты действительно принцесса или притворяешься. – Лодочки наделись на меня без проблем. – А ну, пройдись! – скомандовал он.
Я не заставила себя просить дважды – встала и прошлась перед ним походкой киномодели.
– Кажется, действительно принцесса, – пробормотал он. – Куда же деться мне, еврейскому простолюдцу?
– Простолюдину, – поправила я, – место на полу у ног принцессы. Устраивайся, а я пойду в душ.
Он стал печально расстилать одеяло на полу, прямо на потертом линолеуме.
– А простыню ты не взял?
– Я как-то не подумал.
– Ладно, возьми мой халат. Не будешь же ты спать на голом полу!
– А как же ты будешь без халата в присутствии малознакомого просто – как его? – простолюбимца?
– А я надену новую роскошную ночную сорочку, которую успела купить в день приезда, – я схватила нераспечатанный пакет с сорочкой и удрала в душ.
Не успела я толком отрегулировать воду, что в нашем дешевом отельчике было непростой задачей, как в щель между пластиковыми занавесками просунулась кудрявая каштановая голова:
– А ты не позовешь простолюбимца помыться вместе с тобой? Он очень скромный.
И не дожидаясь ответа, он влез в душевую кабину совершенно голый и очень складный. Я, глубоко вздохнув, попыталась проглотить сердце, стремящееся выскочить через рот, и промямлила:
– Тут очень тесно.
– Это чудно, что тесно! Дай я тебя помылю!
Он набрал в ладонь горсть шампуня и начал меня намыливать, мягко, нежно, ненастойчиво. От каждого его касания я все больше теряла голову, но мне кажется, что одной рукой он меня намыливал, а другой все тесней прижимал к себе.
– А теперь пора намылить меня, – прошептал он. – Нет, нет, не спину, и не плечи, а тут, да, да, тут. Ниже, еще ниже, и хорошо бы двумя руками. О, какие руки! Какой Бог наградил тебя такими руками?
Почти теряя сознание, я все же похвасталась:
– Лина называет меня Лилька-золотая ручка.
Он подхватил меня на руки и, намыленную и мокрую, как была, уложил на кровать. После чего началось такое, что словами описать нельзя. У меня было два мужа и с полдесятка любовников, но до Феликса я не понимала, зачем женщины занимаются любовью с мужчинами и почему то, чем они занимаются, называется любовью. Наверно, для того, чтобы была семья, чтобы были дети, чтобы муж был удовлетворен, чтобы считалось, что у тебя есть любовник, но ни в коем случае не для своего удовольствия.
Я не знаю, сколько это длилось, а когда кончилось, я так заорала, что не узнала своего голоса. Но мне не было стыдно.
– Ладно, можешь спать у меня, – прошептала я и повернулась к нему спиной. Это было ошибкой, потому что только я коснулась спиной его живота, как он обхватил меня двумя руками и стал гладить так, что у меня опять все поплыло в тумане и в небе под веками засверкали звезды.
Проснулась я от телефонного звонка. Пока я сообразила, где я и где телефон, прошла, наверно, целая минута.
– Лилька, ты жива? – услышала я голос своей школьной подружки Ксанки, которая несколько лет назад удачно вышла замуж и уехала из Харькова в Нью-Йорк, – ты же обещала вчера вечером прийти к нам. Куда ты пропала? Я весь вечер звонила, и никакого ответа.
– Понимаешь, после моего доклада на конференции мне пришлось встретиться… – начала отважно врать я.
– Ни с кем тебе не пришлось встретиться – я вызвонила твоего ассистента Юрика, и он сказал, что ты начисто пропала и все тебя ищут.
Делать было нечего, и я решила сказать правду:
– Ладно, сознаюсь – я завела курортный роман.
В этот момент Феликс вырвал у меня трубку и сердито шмякнул на рычаг.
– Курортный роман, говоришь? – прорычал он. – Сейчас я покажу тебе курортный роман! – И показал такое, что мы опоздали не только к началу заседаний, но еле-еле успели ко второй части.
– Жаль, что мне некому на тебя жаловаться, а то я бы написал донос, – скривив губы, прошипел Юрик, когда мы вошли и сели рядом с ним.
Я догадалась, что он ревнует. Сидеть рядом с нами ему было тяжело, и поэтому он сослался на головную боль и ушел. И мы тоже вскорости ушли – после такой ночи мы оба потеряли интерес к научным вопросам. Это получилось очень удачно: Юрик у входа в отель столкнулся с Линой, у которой поехала крыша, и к моменту, когда у Юрика тоже поехала крыша, мы с Феликсом оказались под рукой и повезли Лину к Ксанке.
Ксанкин дедушка недаром считался великим волшебником, раз он сумел вернуть Лине память, но даже он не мог получить ответа на свои вопросы. Толком она ответила только на один – почему рассказ Сабины оборвался так неожиданно, „на самом интересном месте“?
– Потому что наутро наш дом разбомбили и наши сеансы закончились.
– А что было дальше?
– Через месяц немцы взяли Ростов, и дальше ничего не было, потому что они убили Сабину.
– Вот что, – объявил профессор. – Лилька, теперь ты обязана вытянуть из Лины Викторовны все подробности ее романа с Сабиной. Ведь это был роман, не правда ли?
Лина, не задумываясь, ответила:
– Как вы точно это назвали – роман. Я больше никогда в жизни никого так не любила.
Мы вышли от Ксанки, огорошенные и потрясенные, наивный Юрик даже плакал, да и я готова была разреветься. Конечно, мы слышали про массовые расстрелы евреев во времена немецкой оккупации, но одно дело – услышать, а другое – увидеть на экране. А кроме того, все это было так давно, задолго до нашего рождения, почти при Чингисхане. Но тут некстати вылез Феликс со своими рассказами про футбольные матчи в Змиевской балке – выходило, что она и вправду существовала даже сейчас, а не во времена Чингисхана. Мальчишки играли в футбол прямо на ямах с трупами расстрелянных. Какая сволочь это придумала?
Лина Викторовна пожаловалась, что у нее стеснение в сердце, и Феликс тут же подозвал такси:
– Предупреждаю – платить буду я. Ведь я получаю деньги от немецких властей, и надо их скорей истратить, они жгут мне руки.
Мы приехали в отель, принесли Лине китайский обед и уложили ее спать.
– А теперь пошли читать, что она написала, – объявил Феликс по дороге к лифту, а Юрик жалобно заныл:
– И я с вами!
– Ты не хочешь побегать по Нью-Йорку? – спросила я. Юрик был мне ни к чему. – Ведь завтра утром мы улетаем.
Феликс как стоял, так и сел прямо на грязный пол.
– Что значит – завтра утром улетаем?
– Что это может значить? Складываем вещички, едем в аэропорт и садимся в самолет „Нью-Йорк-Москва“.
– А почему ты мне об этом не сказала раньше?
– Я думала, ты знаешь – ведь сегодня последний день конференции.
– Вам что – ни одного добавочного дня не дали?
– Мы – бедные российские граждане, у нас нет денег на вашу буржуазную роскошь.
– Хорошо, раз так, идите к Лильке в номер и ждите меня – я тут же вернусь. Но без меня не читать, ладно?
И убежал – прямо по лестнице, не дожидаясь лифта.
Мы с Юриком отправились ко мне, и я всю дорогу волновалась, что подумает обо мне Юрик, увидев развороченную постель и разбросанные по полу подушки. Но волновалась я напрасно: номер выглядел девственно невинным – полотенца поменяли, постель застелили и подушки вернули на место.
Юрик все время намеренно злобно молчал.
– Может, выпьем чаю? – спросила я, чтобы разрядить напряжение.
Юрик не ответил. Я рассердилась и только-только собралась выставить его за дверь, как он рубанул с плеча:
– У тебя что, роман с этим немецким хмырем?
– С какой стати ты спрашиваешь? Ты мне кто – муж или любовник?
– Ты права, я тебе никто. Никто я тебе, и лучше мне уйти. А записки ты мне дашь почитать в самолете. – И он ринулся к двери, с разбегу налетев на входившего в номер Феликса.
– Куда вы, Юрик? – спросил вежливый Феликс, будто этот дурацкий Юрик был позарез ему нужен. Но Юрик уже мчался по коридору, не очень разбираясь, куда его несет.
– Что с ним?
– Ерунда! Небольшой приступ ревности.
Феликс насторожился:
– У тебя с ним что-то было?
– Ты что? Мне и в голову не приходило, что он в меня влюблен!
– Так-таки не приходило? Да это за версту бросалось в глаза.
Я хотела рассердиться, но Феликс меня перебил:
– Ладно, я прощаю тебе этого Юрика! И сообщу неожиданно приятную новость – я лечу в Москву вместе с вами.
Тут я и впрямь рассердилась:
– Терпеть не могу глупых шуток!
– Какие тут шутки? Я поменял билет!
– А что, у тебя есть виза?
– У меня есть кое-что получше визы – у меня есть русский паспорт!
– Еще одна глупая шутка?
– Это шутка, но вовсе не глупая, потому что ее придумала моя мама. Ты просто не можешь себе представить, какая у меня хитрожопая мама! Опять я сказал что-то не то? А-а, про маму так нельзя! Ну, а если она хитрожопая, так как ее назвать? Когда мне исполнилось шестнадцать лет, русские паспорта выдавали кому хочешь. Так она чуть ли не силоком – как, как, волоком? – ага, все-таки силком – это такой капкан, да? – поволокла меня в Москву и устроила мне русский паспорт. Так и сказала – мало ли что бывает? Может, тебе придется от немцев обратно в Россию бежать. А ты говоришь – не хитрожопая!
– Ладно, убедил – хитрожопая. Но что ты будешь в Москве делать?