и сказать: „Мне уже надоело“, – все-таки он был Линин сын и старый мой друг. Но терпеть это дольше у меня тоже не было сил. И тогда я применила один ловкий прием, которому меня обучил Феликс, – я просунула руку сзади и нажала на самое уязвимое место. Марат взвыл от блаженства и немедленно кончил.
– Ты волшебница, – прошептал он голосом умирающего и приготовился тут же заснуть.
Но уснуть я ему не дала. Я ногой вытолкнула его из постели и железно приказала:
– Немедленно уходи!
Потрясенный моим грубым поведением, он робко попросил оставить его на ночь:
– А вдруг нам захочется повторить? Наверняка ведь захочется – я так долго этого ждал.
– Немедленно уходи! – заорала я во весь голос и стала собирать его вещи, намереваясь вытолкнуть его на лестницу в чем мать родила.
Я начала рыдать, словно в меня вселился какой-то бес, я кричала:
– Убирайся вон! Что ты наделал! Что я наделала! Я вовек себе этого не прощу!
Он торопливо напяливал непослушные носки и брюки, приговаривая:
– Но ты же не возражала! Сказала бы „нет!“ – и я бы тебя не тронул!
Оттого, что он говорил правду, я рыдала еще отчаянней, пока не вытолкнула его полуодетого, в незашнурованных сапогах, с пальто и шапкой в руках.
– Я опять приду завтра, можно? – крикнул он на прощанье, перед тем, как я захлопнула дверь.
Заперев двери на все замки, я немного успокоилась и огляделась: постель была вся перекручена, честно показывая, что здесь происходило. Я быстро поменяла наволочку и простыню, хранящие запах Марата, и чуть было не рухнула в постель, такое меня охватило изнеможение. Но все тот же непонятный бес заставил меня через силу, вернее, через слабость, вымыть и спрятать бокалы и убрать со стола вино, будто нельзя было сделать это утром. Осталось только влезть под душ, что я и сделала, хоть по ночам нам переставали подавать горячую воду.
Смыв с себя остатки предательства, я свалилась в постель и немедленно уснула. Разбудил меня дверной звонок. Неясно соображая, я подумала, что это Марат вернулся – повторить удовольствие, и решила не открывать. Но звонок не умолкал, кто-то упорно звонил и звонил, словно был час дня, а не час ночи. Это не мог быть Марат, он бы себе этого не позволил. Я попыталась нащупать кнопку ночной лампочки, но спросонья потеряла ориентацию. А звонок все не умолкал, постепенно начиная сводить меня с ума.
Тогда я спустила ноги с кровати и стала шарить по полу в поисках тапочек. Тапочек я не нашла, но неожиданно наткнулась на что-то мокрое и скользкое. Я схватила это скользкое и поняла, что у меня в руках презерватив, наспех сброшенный Маратом. Я вскочила с кровати и босиком заковыляла к выключателю – зажегся свет, и я убедилась, что права: это был презерватив, полный спермы Марата.
Из-за двери до меня донесся голос Лины:
– Лилька, проснись и открой дверь!
Это было полное безумие – Лина посреди ночи хочет ворваться ко мне!
– Сейчас открою! – крикнула я и заметалась по комнате в поисках укромного местечка, где можно было бы спрятать проклятый презерватив. Но ничего не нашла, кроме холодильника. Я уже было сунула презерватив в морозилку, но какая-то сила отвела мою руку прочь. Что же мне оставалось делать? И тут меня осенило: на подоконнике издыхал от плохого ухода подаренный мне на день рождения выносливый кактус в простом глиняном горшке, вставленном внутрь фигурного художественного изделия. Я решительно выдернула глиняный горшок, бросила презерватив на дно фигурного изделия и вставила глиняный горшок обратно.
Наспех вытирая пальцы о ночную рубашку, я зашлепала к двери, открыла ее и упала в обморок: за дверью, улыбаясь счастливой улыбкой, стоял Феликс. Я до того не падала в обморок никогда в жизни, даже когда мне сообщили, что моя мама выпала из окна и меня отдают в детский дом. А тут грохнулась на пол, чудом не разбив голову о шкафчик для обуви. Очнулась я на диване: до смерти испуганные, Феликс с Линой втащили меня в комнату, положили на диван и стали брызгать мне в лицо водой. Постепенно приходя в себя, я осторожно приоткрыла глаза, чтобы убедиться, что это действительно Феликс, а не сон.
Он стоял передо мной на коленях и гладил мое лицо:
– Прости, радость моя. Мы хотели сделать тебе сюрприз, но не ожидали, что ты так…
Ах, знали бы эти любители сюрпризов, что я упала в обморок не от счастья, а от ужаса при мысли, как бы я их встретила, появись они на час раньше! Мне дали три минуты, чтобы причесаться и хотя бы надеть халат. За эти три минуты я немного снизила градус своего ужаса, а Лина вскипятила чайник и выставила на стол божественный торт, специально для этого случая испеченный Настей. Непьющий Феликс добавил к этому ассортименту бутылку виски „для разогрева“ и толстый ломоть золотистого немецкого сыра.
Лина первая плеснула себе полную рюмку виски и выпила залпом, даже не поморщившись. Она вся сияла.
– Если бы ты знала, как мы устали, замерзли и измучились! Дорогу занесло, и машина увязла в снегу. Бедный Феликс с шофером толкали ее полчаса, а меня усадили за руль нажимать на газ. Я нажимала, нажимала, но проклятая машина упорно продолжала буксовать, – возбужденно рассказывала она, наливая себе вторую рюмку виски. – Это вдобавок к тому, что самолет опоздал на час из-за тумана.
– Великий Боже, – сдерживая внутреннюю дрожь, молча молилась я. – Спасибо тебе за все – за туман, за опоздание самолета и за занесенное мокрым снегом шоссе.
После второй рюмки виски я стала дрожать меньше и нашла в себе силы спросить Феликса, надолго ли он приехал.
– Навсегда! – захохотала Лина. – Мы с ним такие хитрожопые, такие хитрожопые!
– Так ты и Лину научил произносить свое любимое слово?
– Я очень талантливый учитель, – самодовольно промямлил Феликс сквозь крем Настиного торта. – Ты помнишь, как я научил Марину играть в теннис? Уже не говоря о том, чему я научил тебя?
Тут я не выдержала и, позабыв всякие приличия, прямо при Лине прильнула к нему всем телом: он был мокрый, холодный и тоже дрожал.
– Я думаю, мне пора идти, – сказала Лина, поднимаясь, – а то бедный шофер Кочкин заснет в машине и мне не удастся его разбудить. Завтрашний день я дарю вам, все равно суббота, а послезавтра в пять приходите на обед. – Она было двинулась к двери, но по дороге зашла на кухню и заглянула в холодильник: – Так я и думала. Хоть шаром покати.
И я опять поблагодарила спасительную силу, в последнюю секунду отведшую от холодильника мою руку с презервативом.
За Линой закрылась дверь. Феликс встал, прижал меня к себе и спросил:
– Почему ты дрожишь?
– А ты почему? – вопросом на вопрос ответила я.
– Я почему-то очень волновался. Мне стало казаться, что ты меня больше не ждешь.
Господи, Господи, прости меня, будь я проклята! Я не стала спорить, а просто прижалась к нему и через секунду позабыла обо всем – о Марате и его презервативе, о заснеженном шоссе и об опоздавшем самолете. Осталось только удивление, как я могла прожить почти три месяца без пальцев Феликса, точно знающих, где и когда они должны меня погладить, а где и когда стиснуть и больно прижать, его губ, то нежных, то жестоких, и без его языка, гибкого и всепроникающего.
Мы очнулись после первого раза и даже умудрились перекинуться парой фраз, но новая волна желания накатила на нас с такой силой, что после того, как она отступила, мы застыли двумя бездыханными трупами на песке. И тут же заснули, не в силах сказать друг другу ни слова. Не знаю, как долго мне удалось поспать, но проснулась я, почувствовав у себя между ног ищущую трепетную руку. Еще не окончательно придя в себя, я уже вновь начала изгибаться навстречу этой руке во все ускоряющемся ритме. Когда мы дошли до конца, я действительно поверила, что это правда: мой Феликс приехал ко мне!
Мы снова заснули и проснулись посреди дня, оба в состоянии жестокого голода. Но в доме не было ничего, кроме щепотки кофе и остатков Настиного торта и Феликсова золотистого сыра. Мы съели все до крошки и снова легли в постель. На этот раз мы нашли в себе силы для выяснения отношений.
– Что ты имел в виду, когда сказал, что приехал навсегда?
– Если я скажу тебе, ты не поверишь.
– А как же быть?
– Завтра спросить у Лины. Это все ее рук дело.
Я схватила его за горло:
– Ну нет, до завтра я ждать не намерена! Расскажи сейчас!
Но Феликс выкрутился: он заткнул мне рот поцелуем и, стиснув мои бедра сильными коленями, сел на меня сверху, отчего мое любопытство быстро увяло, и мы опять покатились в бездну. Едва мы чуть-чуть отдышались, зазвонил телефон. Десятым чувством догадавшись, что это Марат, я попросила Феликса взять трубку и сказать, что я сплю. Телефон у меня особенный – с микрофоном, – его подарил мне один радиофизик, безрезультатно отиравший мой порог.
– Алло! – сказал Феликс. Голос Марата в трубке, поперхнувшись, начал извиняться, что не туда попал.
– Нет, почему не туда, Марат? – возразил Феликс. – Ты хотел позвать Лильку? Так она спит.
– Феликс! – опознал его Марат. – Откуда ты взялся?
– Меня твоя мама ночью привезла из аэропорта.
Тем же десятым чувством я услышала, как скрипят мозги Марата, лихорадочно вычисляя часы и минуты:
– Поздно приехали?
– Довольно поздно. Около часу ночи. А что, она тебе не сказала?
– Дело в том, что мама до сих пор спит. Я уже начал волноваться и хотел спросить Лильку, может, стоит ее разбудить?
– Не стоит. Она просто выпила лишнего. Проспится и проснется.
– Мама выпила лишнего? Да она вообще не пьет!
– Значит, в исключительных случаях пьет. Кстати, раз она все еще спит, она не сказала тебе, что завтра в пять мы приходим к вам обедать?
– Буду рад вас видеть, – загробным голосом сказал Марат и повесил трубку.
Рад он будет, как же! Просто счастлив!
Вскоре после разговора о завтрашнем обеде нам опять захотелось есть. Было совершенно неясно, как поступать: одеваться и отправляться на поиски еды? Куда? На улице уже стало темнеть, и магазины закрылись. Где-то в центре, конечно, были открыты рестораны, но после такого дня у нас не было ни малейшего желания тащиться туда по заснеженным улицам.