Тогда меня вытащил из болота проезжавший мимо случайный велосипедист, а найдется ли сейчас кто-нибудь случайно проезжающий, чтобы спасти меня? Хотелось разобраться – от кого надо было меня спасать? От Марата? Сегодня у нас будет последняя ночь, а завтра он уедет и, получив свое, забудет меня, так что и спасать не понадобится. От Феликса? Он послезавтра приедет и начнет готовиться к отъезду. Без меня. Он уже с этой мыслью смирился. Я точно знала – смирился и готов жить без меня. Может, все-таки попробовать уехать с Феликсом – ненадолго, уехать на недельку и тут же вернуться, чтобы Лина не оставалась одна? Нет, лучше уж я останусь тут при Лине – ничья. Ведь раньше я жила при Лине без них обоих и чувствовала себя довольно уютно.
Я не ухом, а сердцем услышала, как Марат тихонько постукивает в дверь – так трепетно я его ждала. Он вошел, молча подхватил меня на руки и понес в спальню. Я обхватила его плечи и зарылась лицом в его шею: его запах сводил меня с ума.
– Не спеши, Лилька, – прошептал он, – не спеши!
– Я не спешу.
– Когда ты так дышишь мне в шею, я теряю голову, ведь это наша последняя ночь. Какое страшное слово – последняя!
На этот раз Марат бережно уложил меня на кровать, а сам лег рядом со мной и обнял, как сестру. За эти дни я уже успела изучить его настроения и сразу почувствовала, что его руки гладят мои плечи безо всякой эротики. Это было что-то новое: он так истосковался по мне за три года ожидания, что от каждого прикосновения его пальцы излучали эротические волны.
– Что ты думаешь о мамином рассказе? – спросил он. – Это правда или фантазия?
– У Лины нет и намека на фантазию. Ее четкий ум всегда идет прямой дорогой реальности.
– Значит, мое появление на свет – просто чудо. Что бы со мной было, если бы Сталин не умер? А что было бы, если бы мама не скрыла от всех мое еврейство? Все было бы иначе. К этому не просто к привыкнуть. Ведь я всю жизнь был русский Столяров, а теперь я еврей Гинзбург. Я весь вечер себе повторяю: я – Марат Гинзбург, я – Марат Гинзбург. Теперь я другой человек – Марат Гинзбург, у меня другие симпатии и другой взгляд на мир. Я смотрю в зеркало и вижу то же лицо, те же руки, те же глаза. Кто же я? Обними меня и скажи, я стал от этой перемены лучше или хуже?
И он заскользил по мне пальцами рук и ног – хуже он наверняка не стал, так что последняя ночь прошла, как один миг.
– Я передумал, – сказал Марат на прощанье, – я сегодня не уеду, а дождусь Феликса.
– Зачем? – цепенея от страха, спросила я: а вдруг он хочет выяснять отношения?
– Разве не будет выглядеть подозрительно, что я примчался в день его отъезда и уехал, не дождавшись? Это бросит на тебя тень.
– Но завтра я уже не смогу отпустить Нюру, ведь он может прилететь ночным рейсом.
– Что ж, я уже смирился с тем, что эта ночь – последняя. Ненавижу это слово – последняя!
Феликс прилетел назавтра, ночным рейсом, к которому в Академгородок не было никакого транспорта. Он позвонил перед вылетом из Москвы, и мы с Маратом поехали в аэропорт его встречать. Марат хотел ехать один, но я не согласилась – хоть мне было неприятно целовать Феликса при Марате, я предпочла это перетерпеть, лишь бы не оставлять их надолго вдвоем. Кто знает, до чего они могут договориться с глазу на глаз!
Марат понял меня иначе и попытался утешить:
– Не бойся, я не убью его в лесу, хоть у меня все нутро переворачивается, когда я представляю, как вы будете миловаться в той самой кровати, в которой мы с тобой провели нашу последнюю ночь.
У меня тоже все нутро переворачивалось от сознания своей вины перед Феликсом, и еще больше – от перспективы долгой разлуки с Маратом. Я не ожидала от себя такого двоедушия и не знала, как себя вести. Первой реакцией Феликса было, как я и предполагала, удивление при виде Марата. Но мы хорошо отрепетировали объяснение, близкое к правде: Лина почувствовала себя неважно, и я поторопилась его вызвать в надежде, что он уговорит ее переехать к нему в Москву.
– Если бы она согласилась, я могла бы уехать с тобой в Цюрих.
При упоминании о Цюрихе Феликс забыл обо всем остальном. Он не мог нарадоваться своей удаче: такое приглашение человек получает раз в жизни! И становилось ясно, что как бы ни были важны мои соображения, они его не остановят. Как ни странно, я была даже рада его черствости, она сильно смягчала мою непростительную вину. И потому, когда мы поднялись к себе и сбросили пальто, я не очень огорчилась от его заявления, что он смертельно устал и готов отложить наши любовные игры до завтра. Конечно, три года назад об этом не могло бы быть и речи.
Назавтра я выскользнула из постели, пока Феликс досыпал предпоследний сон – похоже, он и впрямь здорово замотался, болтаясь из аэропорта в аэропорт и нервничая при прохождении собеседования. Я проследила, как Нюра кормит завтраком Сабинку, через силу выпила чашку кофе и удрала в лабораторию, где за последнюю неделю сильно запустила работу. Три года назад я бы ни за что не убежала до того, как он обнимет меня после разлуки. Торопясь к автобусу, я глянула на Линино окно и увидела, как она следит за мной из-за занавески. Интересно, уехал уже Марат или нет? Все стало ложью – я не могла себе позволить на минутку заскочить к ним и поцеловать его на прощанье. А совсем недавно это было бы вполне естественно и нормально.
В лаборатории я почувствовала себя еще хуже. Собираюсь ли я навсегда покинуть свою сложную установку, до мельчайшего винтика созданную моими руками? Если собираюсь, то к чему стараться и продолжать эксперимент? А что будет со мной там, в Цюрихе, где меня никто не ждет и все говорят по-немецки? Найду ли я там такую замечательную работу, какая была у меня здесь под руководством Лины? К чести Феликса, нужно сказать, что при всей нашей занятости он немало сил потратил на мой немецкий – заставил пойти на специальные курсы и два дня в неделю говорил со мной только по-немецки. И хоть я достигла больших успехов, это был для меня чужой язык, чужой и чуждый.
Я бесцельно бродила от прибора к прибору, не зная, с чего начать, пока мне на подмогу не явился Феликс. Он пришел сияющий и розовый, а не такой серый и небритый, каким был вчера ночью. А главное – он любил меня!
– Ты куда сбежала от любимого мужа? – закричал он весело, ни в чем меня не подозревая. – Пойдем поскорей домой, пока Нюра будет гулять с Сабинкой. Я отправил их в парк и даже дал Нюре денег на мороженое.
Совсем как я. И у меня отлегло от сердца: Марат наверняка уехал, а Феликс вернулся, может быть, все обойдется?
Как только мы вышли из ворот института, мимо проехало такси, явление у нас довольно редкое. Феликс отчаянно замахал руками, таксист заметил его, резко развернулся и против движения, как это принято у нас в Академгородке, подъехал к нам. Через десять минут мы уже были дома, и все стало как раньше. Если не считать того, что Феликс всерьез готовился к отъезду навсегда.
Стараясь не обращать внимания на его подготовку к новой жизни без меня, я стала гораздо интенсивней приводить в порядок Линину книгу. Все чаще натыкаясь на нестыковки и белые пятна, я проводила много времени с Линой. Иногда мне удавалось с ее помощью восстановить недостающие эпизоды, но все чаще и чаще ее память пробуксовывала, и она никак не могла найти связь между вчерашним рассказом и сегодняшним. Порой у меня просто руки опускались от невозможности прорвать тяжелую завесу забвения. Мне очень не хватало Марата, который умел лучше, чем я, находить прорехи в этой завесе. Но впервые в жизни я не решалась его вызвать, хоть всей кожей чувствовала, как уходит драгоценное время: Лина выглядела все более хрупкой и уязвимой.
Однако через месяц он приехал сам, как всегда, никого не предупредив – в один прекрасный день вошел к Лине так буднично, будто просто проходил мимо. Мне никто об этом не сказал – да и кто бы мог сказать, чего ради? Я влетела к Лине с пачкой листков в руке и застыла на пороге, увидев его. Он стоял у окна и смотрел на меня так, что я почувствовала себя маленьким гвоздиком в поле притяжения магнита. Я поняла, что он приехал ко мне, и, если бы не острый взгляд Лины, перебегающий с его лица на мое, я бы рванулась вперед и прижалась к нему всем телом. Но под ее взглядом я собрала в кулак всю свою волю и осталась стоять в дверях.
Я только спросила:
– Ты здесь? Вот уж не ожидала.
– До меня дошли слухи, что у вас с мамой большие затруднения с книгой, и я решил приехать разобраться. Тем более что мне придется на пару месяцев уехать за границу.
– За границу? И ты, Брут!
Тут вбежала Настя со свежеиспеченным пирогом и стала хлопотать вокруг стола, устраивая чаепитие.
– Вот и отлично, – сказала я с напускной бодростью, – попьем чайку и займемся делом. Я как раз собиралась вытянуть из Лины ответы на пару вопросов.
Хоть я притворялась, что восхищаюсь Настиным пирогом, я не могла проглотить ни куска – все мои внутренности свернулись в тугой клубок где-то под горлом.
– Давай так, – постановил Марат, – сегодня я буду говорить с мамой без тебя. Но для начала ты покажешь мне, в каких местах у вас замыкание.
После чая Лина прилегла отдохнуть, и мы остались вдвоем перед экраном компьютера. Я опустилась в кресло перед компьютером, а Марат взял стул и сел так близко ко мне, что его дыхание обжигало мне щеку. Ни о какой работе не могло быть и речи. Он обнял меня и припал губами к моей шее. Литература еще не придумала слово, которым можно описать мои ощущения от этого поцелуя. Может – невесомость?
Его рука легко коснулась моей груди, и он вскочил на ноги:
– Пошли!
– Куда?
– У меня машина. Иди вперед и жди меня возле аптеки.
– А как мы объясним?
– С мамой я объяснюсь сам, а Феликс еще не знает, что я здесь.
Я, как загипнотизированная, поднялась, набросила плащ и пошла за ним.
Стоять на углу возле аптеки было неуютно. Я вошла внутрь и стала рассматривать витрину с ножницами и пинцетами. Увидев в окно, что Марат подъ