Я на расстоянии прочитала, что подумал Марат: «Видели мы вчера ваши лекции!» – но сказал вежливо:
– Все билеты и такси оплачиваю я. И прислугу, которую ты можешь попросить побыть с Сабинкой целый день за двойную плату. А если хочешь, можешь нанять меня по вечерам в бебиситтеры: я всю неделю должен быть в Цюрихе.
– Кому ты это должен?
– Если ты наймешь меня бебиситтером, я тебе расскажу. А сейчас дай мне Лильку.
Надо же было ему придумать такую неудачную формулировку!
Феликс так и засверкал:
– Навсегда?
Марат ответил спокойно, даже слишком спокойно:
– Можно и навсегда, если тебе не жалко.
Феликс швырнул мне трубку и выбежал из комнаты: ему уже стало ясно, что я все равно полечу за Линой.
Марат понял, что трубку держу я.
– Я уже взял билет на двухчасовый рейс, после него ты, не меняя аэропорта, через час можешь вылететь в Новосибирск. Люба встретит тебя в аэропорту с ключами от маминой квартиры и с ее лекарствами. Она умудрилась оставить их на тумбочке. В Новосибирске ты возьмешь такси, а дальше все зависит от тебя. Я только предупреждаю, что она очень больна, но не все о своей болезни знает.
– А практически что мне делать?
– Спокойно собраться, договориться с Сабинкиной няней, поцеловать Феликса и ехать в аэропорт. Я буду тебя ждать в кафе справа от входа. Мобильный у тебя с собой? Не забудь взять зарядник и паспорт.
Я хотела его спросить, неужели он на самом деле позволяет мне поцеловать Феликса, но сдержалась.
Зато в аэропорту я могла себе позволить поцеловать Марата – там все вокруг целовались. Может, они для того и приехали в аэропорт, чтобы безнаказанно целоваться? Наш поцелуй слегка затянулся, но автоматический голос скучно произнес номер моего рейса и номер ворот. Марат отпустил меня и протянул мне конверт с билетами – прямые в Москву и Новосибирск, первый класс: «А то ты очень устанешь», – и два обратных – тоже первый класс, но только в Москву и без даты.
– А в Цюрих?
– Я надеюсь, ты дождешься меня? Ты же не оставишь ее одну? Я возвращаюсь через шесть дней. – Он протянул мне другой конверт: – Вот деньги, русские и швейцарские.
– Ты посчитал сколько?
– Какая разница – скоро у нас все деньги будут общие.
– Но я еще не решила…
– А вчера, когда ты чуть не задушила меня ногами, мне показалось, что ты решила.
– Ты же знаешь, секс еще не все.
– Во всем остальном я тебе гораздо ближе, чем Феликс.
Если бы он знал, как он прав!
Но я себя не выдала:
– Зачем ты надрываешь мне сердце?
– Затем, что наступила пора решать. Я долго ждал, но больше ждать не готов. Ты хочешь, чтобы я поговорил с Феликсом?
– Он тебе не поверит.
Он взял мое лицо в ладони, у него были такие большие лапы, что он мог бы соединить пальцы у меня на макушке:
– Мне поверит.
Металлический голос объявил посадку на мой рейс. Но Марат не отпустил меня, а приблизил свое лицо к моему:
– Оттуда ты вернешься ко мне, ладно?
Я ускорила шаг, боясь опоздать, а он буднично спросил у моего затылка:
– Так покупать мебель или ждать тебя, чтобы ты могла выбрать?
В Новосибирск я прилетела рано утром по новосибирскому времени, ловко схватила одно из немногих такси и, дрожа от волнения, подошла к Лининой двери. Позвонила раз-другой, потом разразилась серией звонков, но никто не отозвался. Тогда я толкнула дверь, и она открылась без всяких ключей. Я тихонько вошла и прислушалась: было очень тихо. Лето в этом году в Сибири выдалось прохладное, квартиру заполнял холодный застоявшийся воздух – от одного такого воздуха даже здоровому легко было заболеть.
– Лина! Лина! – тихонько позвала я. Никакого ответа.
Я быстро прошла через темную столовую с задраенными шторами и вошла в спальню. Там шторы тоже были задраены, но на тумбочке у кровати горел ночник. В бледном свете ночника я увидела Лину и испугалась, что она умерла, так плоско и неподвижно она лежала под одеялом. Но глаза ее были открыты – она молча смотрела на меня. Я бросилась на колени перед кроватью и стала щупать ее лицо – оно было холодным, но не трупным холодом.
Ее губы шевельнулись:
– Это ты, Лилька?
– Конечно, я. Кто же еще может за вами угнаться?
– А я думала – это твой призрак. Я так хотела тебя увидеть перед смертью, что смогла тебя материализовать.
– У вас могучая спиритуальная энергия, если она смогла задействовать два самолета и три такси. А почему вы решили умирать?
– Потому что для меня не осталось места в этой жизни. В Москве мне стало невыносимо тоскливо, и я решила вернуться сюда. Но тут тоже все кончилось, и никому нет до меня дела. Даже у Насти нет времени сделать мне чашку чая.
– Но теперь вы материализовали меня, и я сделаю вам чай с медом.
Предчувствуя, что Линин дом пуст, я купила в московском аэропорту чай, кофе, сгущенное молоко, мед, масло, сыр и свежий белый батон.
– Выползайте из постели, а я побегу поставлю чайник.
– Чайник поставить некуда, газ отключен, а кроме того, я страшно замерзла.
Черт побери, я забыла, как тут обогревают квартиры и что делают, если газ отключен.
– Я думаю, у нас в кладовке валяется старая электрическая плитка.
Я полезла в кладовку и вправду нашла под разным ненужным хламом электроплитку с двумя конфорками. Я включила обе – для обогрева. На кухне я обнаружила электрический чайник и застрявшую в ящике пачку крекеров. Через десять минут Лина в теплом халате сидела за кухонным столом и пила чай с молоком и медом, заедая его бутербродом с сыром.
– А что с Настей?
– Она работает в больнице круглые сутки посменно. Сегодня кончается ее дежурство, и она обещала принести чего-нибудь из буфета.
– Но вы ведь не собираетесь оставаться здесь надолго? – осторожно спросила я, подсовывая ей таблетки, которые в Москве передала мне Люба.
Как ни удивительно, таблетки Лина послушно проглотила:
– Я уже нигде не собираюсь оставаться надолго. Пора готовиться к отбытию.
– Так вы, как Лев Толстой, решили убежать от смерти из дому, чтобы умереть на безымянном полустанке?
– Что-то вроде этого, – согласилась Лина, – но ты, как я понимаю, примчалась мне помешать.
– Очень точно сформулировано! Значит, еще есть порох в пороховницах! Одевайтесь и поехали!
– Куда?
Я хотела сказать «в аэропорт», но решила, что время еще не пришло.
– В ваш институт.
– Никуда я не поеду. Я позвонила туда, а там теперь директором Витька Воскобойников, тот еще змей. Услышав мой голос, он в восторг не пришел, а страшно испугался, что я собираюсь вернуться на свое место. Он, конечно, вяло промямлил, что будет рад меня видеть. Но даже по телефону было слышно, как он будет рад, если я по дороге сломаю ногу.
– Так что же вы собираетесь здесь делать? Лежать под одеялом до победного конца?
– Сознайся, тебя ведь Марат ко мне подослал?
– А вы бы хотели, чтобы он вас оставил тут умирать от тоски?
– Марат тебя попросил, и ты тут же все бросила и прискакала за тридевять земель?
– При чем тут Марат? Я примчалась к вам. Да чего тут объяснять? Вы сами знаете, что вы для меня дороже всех!
– Что же ты покинула меня в Москве и укатила в свой Цюрих?
– Я вас покинула? А не вы меня прогнали к Феликсу?
– И как тебе там с Феликсом?
– Честно? Хреново.
– Но ты ведь так его любила!
– Из-за этого переезда все расклеилось. А может быть, из-за Марата.
– Да, это я заставила тебя уехать, дура старая. Это была моя самая большая ошибка.
– А зачем вы меня заставили?
– Я боялась, что Марат может причинить тебе боль. Марат – опасный человек. Он может разбить чужую жизнь и даже не наклонится, чтобы подобрать черепки.
Такого Марата я не знала.
– Почему же вы передумали?
– Я не ожидала, что он будет так сходить по тебе с ума.
Я не удержалась:
– А что, он и вправду сходит с ума?
– Будто ты не знаешь! Ходит неделями чернее тучи, а потом вдруг срывается и мчится в Цюрих. И возвращается просветленный. На миг.
Лина подняла на меня глаза, полные слез:
– Иногда и на старуху бывает проруха!
Глаза у нее серые, узко стянутые к вискам, и только тут я заметила, как она похудела. Черты ее лица очистились от лишнего мяса, и она вдруг стала страшно похожа на Марата. Наверно, положено говорить, что он похож на нее, но случилось наоборот: она стала похожа на него. Что ж, она когда-то нас уверяла, что в молодости была красивой девушкой.
Она спросила:
– И что ты собираешься с этим делать?
У меня в мозгу начала проклевываться одна хитрая идейка:
– Я готова уйти от Феликса к Марату, если вы согласитесь переехать к нам в Цюрих. Тогда вы будете со мною рядом, и ни мне, ни вам не будет так тоскливо.
– К кому это – к вам? Разве Марат собирается переехать в Цюрих?
Я прикусила язык, но потом подумала: «А почему бы нет? Ведь она его мать». А вслух сказала:
– Я расскажу вам всю правду, если вы согласитесь полететь со мной обратно в Москву.
– Зачем мне в Москву?
– А зачем вам оставаться здесь? Мне ведь скоро придется уехать, что вы будете тут делать одна? Ждать, пока Настя принесет вам чего-нибудь из больничного буфета?
Тут очень кстати, запыхавшись, ворвалась Настя, прижимая к груди маленькую алюминиевую кастрюльку, в которой лежало куриное крылышко с зеленым горошком. Лина заглянула в кастрюльку, и по ее лицу я поняла, что она это варево в рот не возьмет. Не желая обидеть Настю, я горячо ее поблагодарила и отправила спать после суточного дежурства.
– Ох, и грязи тут накопилось за год! А паутины-то, паутины! – запричитала Настя, уходя.
Этот выкрик дал мне прекрасную позицию для атаки:
– Надеюсь, вы не собираетесь воевать с пауками? Я тоже! Что ж, так и будем жить, пока нас окончательно не затянет паутиной?
– Чего ты добиваешься, Лилька? Не могу я туда ехать, мне там тошно до слез!
– Но я вас зову не туда, а в Цюрих.