новская улетела в Цюрих утренним рейсом 8.8.11».
Он смотрел на меня с явным торжеством, гордясь тем, как ловко он меня поймал.
Тут уж я не выдержала:
– Ты сфабриковал свой фальшивый документ так же бесцеремонно, как и этот? – И я выложила на стол его донос с подчеркнутым губной помадой словом «вышеупомненный».
При виде этого письма Феликс побледнел – я никогда не верила, что человек может внезапно побледнеть, я считала это романтической выдумкой писателей. Но Феликс действительно стал белый как мел, и даже от губ кровь отлила:
– Откуда ты это взяла?
– Оттуда, куда ты эту грязную бумажку послал. Или ты думал, что у Марата там нет своей руки?
Он тут же сменил тон:
– А почему ты решила, что это я написал?
Мне было ничуть не совестно немножко соврать:
– Я уже не говорю, что ни один русский человек не сделал бы такой ошибки. Но главное – тебя видели, когда ты клал эти три письма в почтовый ящик мэрии.
Приняв мои слова как факт, Феликс опять сменил тактику:
– Ладно, предположим, этот донос написал я. Предположим, я – подлец. Но твоему возлюбленному все равно пришел конец. И напрасно ты себя изводишь: не ешь, не пьешь, целыми днями мотаешься неизвестно где. Его нет уже почти неделю, все сроки уже вышли, и нет надежды, что он приедет. Имей в виду – я все знаю. Я долго не хотел этому верить, но ты даже не очень старалась скрыть от меня ваш роман. А когда я в это поверил, у меня остался только один выход – его устранить.
– Что значит – устранить? – прошептала я, не пытаясь ничего отрицать.
– В лучшем случае, это значило бы – убить, но для этого у меня оказались тонкие кишки.
Первый раз в жизни я его не поправила – мне было все равно.
– Ты знаешь, что я невзлюбил его с первого взгляда. За высокомерие, за богатство, а главное, за то, что он положил на тебя глаз. Но тогда это было не важно – ты так любила меня, что у него все равно не было шанса. Но я совершил ошибку, я объявил, что готов уехать из вашей проклятой страны даже без тебя. И ты мне этого не простила. Когда я уехал в Цюрих, я думал, что он немедленно помчится к тебе в Новосибирск, но, к своему удивлению, встретил его здесь. Сначала я вздохнул с облегчением, но быстро догадался, что он намерен поселиться в Цюрихе, чтобы всегда быть рядом с тобой. И я стал за ним следить, я даже нанял частного детектива, который быстро обнаружил, что он задумал перевезти сюда свой уникальный завод. К сожалению, он нигде не нарушал закон, так что здесь придраться было не к чему. Потом Лина заболела, и он увез ее в Москву, а ты приехала сюда. Тебе тут было так плохо, что я махнул бы на это дело рукой, если бы мне не приснился однажды страшный сон. Будто мы с тобой летим в самолете, в салоне темно, и я задремал. Проснулся я от знакомого звука – от твоих стонов, которые я ни с какими другими не могу спутать: так ты стонешь, когда трахаешься. Но трахалась ты не со мной: в соседнем кресле сидел Марат, а ты сидела у него на коленях и в упоении трахалась с ним. У тебя было такое лицо! Я вскочил с желанием тебя убить, но ты спала рядом со мной, и лицо у тебя было самое мирное. Я успокоился и подумал, что несправедливо убивать тебя за мой сон.
Однако с той ночи наши отношения стали портиться все больше и больше. Я знал, что ты с ним встречаешься, я даже понял, чем ты его держишь – всеми теми фокусами, которым я тебя обучил. Ты оказалась отличной ученицей, не то что эти русские коровы.
– А откуда у тебя такой опыт с русскими коровами?
– Теперь я могу тебе признаться, что кое-какой опыт я накопил. Я даже его красотку Марину разок трахнул, не по своей инициативе, как ты понимаешь. Она оказалась абсолютным бревном, немудрено, что он от нее отделался! Вот он и зациклился на тебе. Да так зациклился, что у меня остался только один выход: от него избавиться. А как избавиться – не важно. Главное – убрать его подальше от тебя. Убрать любой ценой. И я придумал! Ведь что может быть лучше для этой цели, чем русская тюрьма?
– Ты хочешь сказать, что написал донос на Марата из любви ко мне? – спросила я. – А может, из ненависти?
– Иногда ненависть трудно отличить от любви.
– Это ты вычитал из книг. А в жизни очень легко: я тебя ненавижу, и нашу разбитую любовь не удастся склеить, даже если Марат никогда не вырвется из России.
– Не горячись, Лилька. Я должен сейчас уйти, у меня через полчаса семинар, а ты остынь, выпей кофе и подумай, стоит ли разрушать мою и Сабинкину жизнь ради химеры.
Он поднялся и, не прощаясь, вышел за дверь. Я подошла к окну, из которого было видно, как он быстрым шагом шел к машине, будто ничего не случилось. За эти годы он изрядно изменился – он сильно располнел и из прелестного кудрявого мальчика превратился в благообразного профессора. Сверху было хорошо видно, как поредели его недавно густые кудри, на макушке сквозь них просвечивало светлое пятнышко лысины. Я постаралась вспомнить, как я его любила совсем недавно, но ничего из этого не вышло – он выжег из моей души всю любовь, осталась только ненависть. Мне показалось, что я могла бы сейчас убить его своими руками, только кишки у меня оказались тонкие.
Я не стала пить кофе, а пошла в спальню и запаковала в дорожную сумку свои самые необходимые вещи, а в другую сумку сложила нужные книги и туалетные принадлежности. Потом позвонила Ирме и попросила ее забрать Сабинку из детского сада и побыть с ней до прихода Феликса, и то же самое на завтра и послезавтра. Затем написала Феликсу записку: «Прощай. Пусть Сабинка несколько дней побудет у тебя, я скоро ее заберу». И вызвала такси.
Первым делом я попросила таксиста подъехать к банку, взяла из ящика свою заветную сумку и отправилась в Кюснахт. Это была дорогая поездка, но я впервые в жизни не стала считать, сколько мне стоило бегство от Феликса. Сколько бы оно ни стоило, оно стоило того. Таксист внес мои вещи во двор нового дома – я хотела сказать «нашего», но сама не знала, чей же это дом: без Марата он не был моим. Я отключила свой старый мобильник, чтобы Феликс не мог меня обнаружить, и включила новый – его номер знал только Марат. Он предупредил меня, что номер нового мобильника засекречен.
Разбирая вещи, я вдруг почувствовала, что умираю с голоду – ведь я со вчерашнего вечера ничего не ела. И сообразила, что в этом доме нет ни крошки съестного: ни чая, ни кофе, ни хлеба, ни соли, ни сахара. А вдруг приедет Марат, как же быть? Я понятия не имела, где здесь супермаркет, и даже не у кого было спросить, где его искать. Я опять вспомнила, что я не в Новосибирске и что можно вызвать такси. Прежде чем сделать это, я решила заглянуть в ванную, чтобы представить примерно, что нужно купить для начала.
Я поднялась на второй этаж и, открыв дверь, притаившуюся в углу спальни, оказалась в ванной – если то, что я увидела, можно было назвать ванной. Это была большая комната, облицованная розовым кафелем, в центре которой стоял на мраморном пьедестале маленький овальный бассейн длиной в два человеческих роста. В сверкающие стенки бассейна на равном друг от друга расстоянии были вмонтированы металлические трубки, а над всем этим великолепием на хромовой ноге вздымалась хромовая головка душа.
В одну из розовых стен была встроена овальная ниша, явно приспособленная для отдыха после приема ванны. Не хватало только комфортабельного лежака, покрытого махровой простыней, и нас с Маратом на лежаке. В другую стену были вмонтированы застекленные полки для шампуней, кремов и благовонных масел. Я растерялась – какое мыло и какой шампунь могли соответствовать такой ванной? И решила для начала купить обычные, к которым привыкла. Если Марат приедет, он мне посоветует, чем их заменить. А если нет, то какая разница?
Справа был умывальник под тройным зеркалом. Я глянула на себя и ужаснулась – на кого я похожа? Голова три дня не мыта, ни следа косметики, а только следы усталости и нервного напряжения. После поездки в супермаркет нужно обязательно помыться и вымыть голову. Но как это сделать без горячей воды? Я огляделась – все-таки недаром я получила диплом кандидата физических наук: я быстро обнаружила и включила кнопку подогрева. Теперь можно было отправляться в супермаркет. И за лампами – впрочем, над тройным зеркалом сверкали три лампы дневного света. Значит, можно будет почитать в ванной, на случай, если я не добуду сегодня ламп.
Но когда таксист подвез меня к торговому центру, я сразу углядела рядом магазин светильников. Я быстро выбрала торшер для спальни и настольную лампу на все нужды. Присоединив к этому набор лампочек всех размеров, я отправила все покупки домой с условием, что они прибудут через час.
Вихрем промчавшись по супермаркету, я быстро нагрузила тележку самым необходимым – в этом деле я уже приобрела изрядный навык, – набралась большая коробка, которую я тоже поставила на доставку. Покончив с хозяйственными заботами, я опять ужаснулась полной неопределенности своего положения и решила для успокоения пойти домой – если считать, что этот дом мой, – пешком. Улица вилась вдоль берега озера, и я всю дорогу считала шаги – если до того дерева будет одиннадцать, Марат вернется сегодня, а если до той скамейки будет восемнадцать, он приедет завтра. Но как назло, нужное число почти никогда не выпадало, и это постепенно приводило меня в состояние полного отчаяния.
Когда число четырнадцать не выпало три раза подряд, зазвонил мой мобильный телефон, и голос Марата произнес: «Где ты, Лилька?»
У меня подкосились ноги, я упала на траву и разрыдалась. Я не рыдала так, даже когда мы утром обнаружили, что ночью умерла Лина.
Я колотила ногами по траве и рыдала, не в силах ответить на вопрос Марата. Наконец у меня прорезался голос, и я спросила:
– Ты жив?
Он ответил:
– Слава богу, жив и ищу тебя по всему городу. Где ты?
– В Кюснахте. В доме.
– Отлично, я сейчас приеду.
Не веря в то, что он где-то здесь, я все же помчалась домой, боясь не успеть добежать до того, как он приедет.