Я успела как раз вовремя, чтобы принять посланные мной светильники и продукты. Я попросила шофера фирмы светильников отнести торшер на второй этаж и включила свет, поскольку вдруг стало быстро темнеть. Потом спустилась вниз, вышла во двор и села на траву у ворот, не в силах ничего делать и ни о чем думать.
Прошла целая вечность, пока наконец не отворились ворота и во двор не въехала машина. Марат вышел из машины и огляделся, но не увидел меня в сумерках.
– Лилька! – крикнул он. – Где ты?
Я попыталась ответить, но мое горло перехватил такой спазм, что я не смогла выдавить из себя ни звука. Я молча поднялась с земли, подошла к нему сзади и всем телом прижалась к его спине.
– Слава богу, – прошептал он и повернулся ко мне лицом, – наконец это ты! Эта сцена снилась мне так много раз, и я не уверен, что и сейчас это не сон. Почему ты здесь?
– Я ушла от Феликса.
– Он знает, что ко мне?
– Нет, он уверен, что тебе никогда не удастся вырваться из России.
– Честно говоря, мне пару раз тоже так казалось, особенно при пересечении границы. Пограничники так долго разглядывали мой паспорт, что у меня сердце чуть не выскочило изо рта.
Пока он это говорил, я стянула с него куртку и начала расстегивать рубашку. Он остановил мою руку:
– Погоди, Лилька. Я такой грязный, я весь провонялся потом, я шесть дней не мылся и не снимал одежду.
– Так теперь я помогу тебе ее снять. – И, не слушая его, я сорвала с него рубашку, прижалась лицом к его груди и лизнула его сосок, соленый от пота: – Какой прекрасный запах! Снимай все эти грязные тряпки и пошли в дом.
Мы вошли в холл, уже совершенно темный, и я быстро стряхнула с себя платье.
Марат спросил:
– Что, прямо тут, на полу?
– Нет, лучше попробуем дойти до второго этажа. – Я обвилась вокруг него, и мы двинулись вверх по лестнице.
Может, каким-то фокусам обучил меня Феликс, а до каких-то я додумалась сама, но до второго этажа мы дошли уже в таком состоянии, что Марат даже не заметил ни новой спальни, ни торшера.
Что ж, нам было что отпраздновать – мы оба не очень надеялись когда-нибудь встретиться опять. А потом мы долго лежали обнявшись и, перебивая друг друга, рассказывали о том, что произошло с каждым из нас за эти шесть дней. Марат описал свое путешествие в Санкт-Петербург, откуда он надеялся переехать в Финляндию на маршрутном такси. Он не решился поехать поездом Москва-Петербург, а задумал медленно, но верно добираться на электричках. На это ушло почти три дня – электрички часто не стыковались, и порой, особенно ночью, приходилось ждать на крошечной станции по несколько часов. Опасаясь мозолить глаза станционной обслуге, он старался не задерживаться подолгу в зале ожидания, если таковой имелся, а тем более на перроне. Он и так даже в толпе бросался в глаза своим ростом и высокомерной посадкой головы, от которой никогда не мог отучиться, потому что получил ее в наследство от Лины.
Поэтому он уходил со станции по главной улице вместе с другими пассажирами, но ему, в отличие от них, некуда было деться – ни в какую гостиницу он сунуться не смел. Днем он мог зайти в местный ресторан или в библиотеку, однако ночью каждый раз нужно было изобретать, где провести пару часов, не привлекая внимания. Одной ночью он вздремнул на каменном полу в церкви, которая, к счастью, была не заперта, а к следующей так устал от недосыпания, что купил на одной из станций ватное одеяло и, попав в четырехчасовый перерыв между вечерней и утренней электричками, отправился в городской парк, завернулся в одеяло и проспал три часа под кустом. Его разбудила любопытная собака, которую хозяйка вывела на прогулку на рассвете. Хозяйка собаки, которой пришлось объяснить, что он опоздал на последнюю электричку, а знакомых у него в их городке нет, тут же предложила ему доспать до утра у нее, пообещав ему чашку кофе с чем-нибудь вкусненьким. Мы так хохотали, когда он изобразил мимику этой дамы, прозрачно намекавшей на что-нибудь вкусненькое, что я наконец спустилась с облаков на землю.
– А есть ты не хочешь? – спросила я, вдруг осознав, что мы проговорили уже полночи.
– Очень хочу, – сознался Марат, – но у тебя небось ничего нет?
– Ты что? Мне заказ из супермаркета принесли. Там наверняка найдется что-нибудь вкусненькое.
– Может, ты и воду для ванны нагрела?
– Конечно, нагрела.
– Вот умница! Давай наполним ванну и пойдем есть.
Когда мы вернулись из кухни, розовый бассейн в ванной был почти полон. Мы влезли в него, и Марат включил подачу воздуха в трубы – вода забурлила и вспенилась. Обниматься в пенистой воде оказалось еще приятней, чем в постели, почти так же, как в самолете.
Когда мы немного отдышались, я сказала:
– Я долго думала, за что на нас снизошла такая необыкновенная любовь, которая разрушила и твою, и мою прежнюю жизнь. И поняла – это работа Лины: она не могла позволить себе умереть, пока не убедилась, что ей удалось нас с тобой соединить.
– Ничего подобного! Просто ты меня приворожила!
– Ты сам до этого додумался?
– Конечно, сам. Обычно у меня нет времени на праздные размышления, но пока я мучительно долго тащился на электричках или бессмысленно отсчитывал часы до прибытия следующего тихохода, у меня появилась бездна времени на обдумывание всего, что со мной случилось за последние годы. Особенно меня занимал вопрос, почему я так безрассудно полюбил тебя. И я понял – ты меня приворожила. Я очень ясно помню тот миг, когда это случилось. Это произошло в ту безумную ночь, когда мама поехала в аэропорт за Феликсом, а я явился к тебе с бутылкой вина, чтобы приятно провести ночь. Тогда все сложилось нелепо: я вел себя, как последний болван, потому что все время боялся, что ты передумаешь. В наказание ты вышвырнула меня из дому без пальто и ботинок. Тогда мы первый раз были с тобой, культурно выражаясь, близки, и с той ночи я заболел тобой. До того у меня была длинная успешная жизнь, полная готовых к любым услугам женщин, но я мог обойтись без любой из них. А без тебя я с тех пор не мог прожить и дня. Чем можно это объяснить, если не приворотом? Я тебя прощаю – я счастлив, что так случилось. Но может, сейчас ты мне все-таки расскажешь, как ты это сделала?
И тут меня осенило:
– Ты знаешь, может, ты прав! В ту ночь произошел один драматический казус, о котором я тебе никогда не рассказывала. Когда Лина с Феликсом начали ломиться ко мне почти сразу после того, как я тебя прогнала, я побежала босиком отпирать дверь и в темноте наступила на презерватив с твоей спермой. Лихорадочно мечась по комнате и не находя, куда бы его спрятать, я сунула его на дно своего единственного фигурного горшка, в который был вставлен другой, простенький горшок с кактусом. И он остался там навсегда. При переезде в новую квартиру мы с Феликсом взяли кактус с собой – на счастье. Когда я ездила в Новосибирск за Линой, я сходила в свою бывшую квартиру. Новые жильцы были со мной очень любезны – ведь они вместе с квартирой получили все мое имущество. И я убедилась, что горшок с кактусом и презервативом все еще стоит на окне. Не могла ли я приворожить тебя, верно сохраняя между горшками презерватив с твоей спермой?
Я никогда не видела, чтобы Марат так хохотал:
– Это гениально! Это просто гениально! – задыхаясь, стонал он.
– А чем ты приворожил меня? – спросила я.
– Я бы сказал, но боюсь тебя смутить.
Я вцепилась ему в волосы – все такие же густые, как в молодости: «Пошлый хвастун!»
– Я имел в виду – умом, красотой и богатством. А ты что подумала?
Однажды утром, недели через три после этого разговора, меня разбудил громкий звонок у ворот. Сначала я решила переждать – может, это ошибка? Но звонок настойчиво повторялся снова и снова. Марат спал таким глубоким сном, что я не решилась его будить, и, на ходу натягивая халат, поскакала вниз по лестнице. За воротами стояла белая машина курьерской доставки.
– Фрау Сосновская? – спросил шофер. – Вам срочная посылка из Новосибирска.
Ничего не понимая, я все же расписалась в получении посылки и попросила шофера внести ее в дом. Как только он уехал, я схватила ножницы и вскрыла картонную коробку, в ней оказалась вторая коробка из пенопласта, внутри которой стоял бережно упакованный в синтетическую вату мой ненаглядный фигурный горшок с кактусом и презервативом. Убедившись в полной сохранности того и другого, я отнесла горшок в спальню и поставила на окно. С тех пор я забочусь о кактусе как о самом дорогом члене семьи и регулярно поливаю его каждую неделю, чего в прошлой жизни никогда не делала.
Полагалось бы сказать, что на этом поэзия кончилась и началась проза. Но я так начиталась о толковании слова «поэзия» в дневниках Сабины, что решила оставить себе поэзию наравне с житейской прозой, которую не стоит описывать. Не стоит описывать довольно противную процедуру развода и вполне приличную процедуру бракосочетания, и даже организацию новой жизни для Сабинки тоже не стоит описывать. Главное, что все кончилось хорошо и Марат поклялся никогда не причинять зла Феликсу, хоть я проболталась о том, как я вычислила автора злополучного доноса. Он только взял с меня клятву ни в коем случае не впускать Феликса в наш дом, когда тот приезжает за Сабинкой в свой родительский день. К счастью, Феликс делает это не слишком часто: по-моему, он просто боится Марата. Марат купил мне машину, и иногда я сама отвожу Сабинку к Феликсу во избежание ненужных пересечений.
Можно сказать, что моя жизнь пришла к настоящему хеппи-энду, как в пошлых бульварных романах. Марат освободил меня от мелких хозяйственных обязанностей, угнетавших меня с младых лет. У нас есть постоянная кухарка, которая живет в специальной пристройке с отдельным входом, уборщица, которая приходит два раза в неделю, и садовник, который приходит раз в неделю ухаживать за садом. Кроме того, Марат, случайно узнав от Насти, что Нюра рассталась со своим хахалем и бродит бездомная по Академгородку, ночуя то тут то там, устроил ей визу на три года и привез ее к нам. Сабинка была рада ее появлению, но самое смешное, что Нюра через два месяца завела себе и здесь нового русского хахаля, как две капли воды похожего на ее бывшего Серегу.