— Горничная как раз стелила постель в гостинице, когда ему позвонили.
— Н-да… Прикол[6]. — Гейбу инстинктивно захотелось прогладить продольные морщинки на ее переносице.
— Полагаю, мама надеялась услышать отклик в его душе. Думала, он потянется к семейному очагу.
— Помогло?
Ее застывшая улыбка обрела горчинку.
— Не очень. Он продолжал обманывать, она наводила лоск на наш очаг. Но в один прекрасный день ей все это надоело, и она попросила развода. Ему хватило наглости обидеться. Она ему многое великодушно прощала, но он ушел, разбив ее сердце. Какая теперь разница. Все проходит.
«Все проходит, — думал Гейб. — Так мы притворяемся, что не придаем значения событиям, не привязываемся к чему-то или кому-то. Тем самым только соблазняемся снова и снова возвращаться к тому крючку». Он поспешил отбросить эту мысль.
— Ты часто видишься с отцом?
— Никогда. С мамой мы довольно близки. Она славная женщина, великой души человек, и мне никогда не сравниться с ней. А твои?
Ему бы следовало предчувствовать такой вопрос, но он настолько был зачарован созерцанием Пейдж, что это застало его врасплох. Он застыл, уставившись в ее огромные голубые с поволокой глаза. Все расплывается, болит и смиренно жаждет.
Он чувствовал, как сердце стучит уже едва ли не в горле, пока слова медленно выплывали изо рта.
— Они умерли, когда я был еще ребенком. Меня воспитала бабушка.
— Бабушка Габриэлла, — кивнула она и чуть улыбнулась: верно сложила все детали его мозаики в цельный образ.
— Изумительная женщина была. Жесткая. Упрямая. Слава богу. Я был неуемным сорванцом. Шило в заднице. Везде хотел быть первым. Влезть на дерево. Взбежать на вершину холма. Она действовала методом кнута и пряника. И я обязан ей всем, чего достиг.
— Она сейчас в Мельбурне?
— Упокоилась несколько лет назад. Я тогда только начал карьеру. Очень переживал, что ей не довелось узнать о моих первых успехах. — Он вздохнул и внезапно снова почувствовал сдвиг, настолько емкий, что воздушные массы водоворотом хлынули в освободившуюся внутри его полость, где он так долго таил печали.
Она отпускала на волю все, что тяготило. Хотелось расцеловать ее за эту легкость. Черт, да просто расцеловать, не задаваясь вопросами. Губы, порозовевшие от надкусывания. Тонкие пряди волос, свисающие у лица, словно водоросли. Сладкоголосая русалка, завлекающая в свой омут невинные души.
— Пейдж, — сказал он и замолк, поскольку точно не знал, что хотел сказать. Помотал головой, осознавая: нем как рыба у нее на крючке. Какие бы грехи за ним ни числились доселе, он не ошибся, позволив ей войти в его жизнь в самый нужный для нее момент. Эта женщина, которая, казалось, так легко приняла неизбежность их скорой разлуки, которая считала их отношения скоротечной интрижкой, поначалу ошеломила его. Пока он не опомнился, залепив себе пощечину, — мысленно.
Пейдж — сердечная, сексуально пленительная, проницательная, то есть в целом — просто роскошь, но у него есть свои ограничения. Так что вовремя он вспомнил о былом: нечего заново строить те опасные иллюзорные замки, мало ли что ему мнится. Он мог бы и дальше предаваться воспоминаниям, если бы пространство вокруг него не пропиталось вкусным, теплым, нежным женственным ароматом.
Он шагнул к ней и положил ладони на ее плечи. Ее тепло сочилось через его несоразмерную куртку и проникало ему под кожу. Ее тонкий аромат щекотал ноздри, огромные голубые глаза смотрели не мигая, грудь высоко вздымалась. «Да, — подумал он. — Именно то». И гнетуще чувственные флюиды внезапно возбудили ярость, безотносительно к примитивному сексуальному побуждению. Он положил ладонь на стену над ее головой, и ее пронзило жаром от губ, нежных и влажных, когда те приоткрылись, словно моля о поцелуе.
Она облизнула губы, вскинула подбородок, и его пронзило настойчивое, неодолимое, всепоглощающее желание. Жестокое. Беспредельное, как Мировой океан, безжалостно заполнило его. Он прикрыл глаза, отгоняя прочь эту мысль. Заскрежетал зубами, протестуя против подлых намеков естества. Ее рука скользнула ему в шевелюру, тело прижалось к его бедрам, дыхание пощекотало его шею, и он подумал: «Эх, ко всем чертям!» Огоньки подмигнули. И лифт тронулся.
Двери открылись, и Пейдж поняла: если скосит глаза влево, увидит серебристые обои восьмого этажа. Но она не сделает этого, даже если бы ее пытались соблазнить всем кофе Бразилии. Тем более Гейб странно смотрит на нее. Словно проникает в самую душу. Интересно, что он там разглядел? Разочарование, холод, неприветливость? Или искры жара, водопадом бегущего по телу? Хочет намекнуть, что он ее Прометей и ей тепло, потому что он рядом? Она отвела глаза, надеясь, что выдержала приличествующую паузу.
— Пожалуй, нам следует поторопиться на выход, пока эта штучка не передумала. У меня сил не хватит вынести отсюда твое огромное тело, если клаустрофобия свалит тебя с ног.
— Смешная ты женщина. — Ему пора делать ноги, поэтому он на всякий случай придержал дверь, пропуская даму вперед. Огонь, бушевавший внутри ее, успел прожечь дыру и уйти, поэтому Пейдж вполне удалось завести ногу за ногу, чтобы подхватить лодочки и сумочку и покинуть лифт.
Мерцающий свет бил по глазам, ей казалось, что она попала в блистающий холл из пещеры, где просидела год, а не после часового нахождения в прекрасно освещенном лифте. А откровения между ней и Гейбом — всего лишь безумный сон. Она скинула его куртку с плеч и протянула ему на кончике пальца. Он перекинул куртку через руку, посмотрел в потолок, словно прислушиваясь.
— Пожалуй, поднимусь, посмотрю, все ли в порядке. Удостоверюсь, что Нейт еще не догадался пригласить гостей остаться на ночь.
— Да, ты храбрее меня.
— Шутишь? Я пойду по лестнице. А ты?
Она обхватила себя руками, отступила на шаг, покачала головой:
— Полагаю, мне ни к чему лишний раз испытывать судьбу.
Его губы силились улыбнуться, но тщетно, он выглядел неважно, можно было всерьез опасаться за его здоровье. Ее взволновавшееся сердце стучало так гулко, что он тоже наверняка слышал удары. Пейдж вздохнула, собираясь пожелать спокойной ночи, Гейб опередил, в три шага преодолев разделявшее их пространство. Она оторвала взгляд от своих босых ног и посмотрела в его глаза.
— Когда я снова увижу тебя? — спросил он.
У нее перехватило дыхание. Если не считать приглашения на вечеринку, это будет их первый разговор о совместных планах на будущее.
— Довольно скоро, примерно как было на этой неделе. — Она старалась говорить бойко, однако под конец голос окончательно сел, и она с позором провалилась в роли нахалки.
— Есть о чем подумать. Однако я предполагал договориться о совместном ужине.
— Ужине? — ожила Пейдж. — Типа нормальное свидание?
Гейб кивнул, и выражение его лица сделалось уместно серьезным и здравым.
Свидание? Свидание. Свидание! Опыт подсказывал: ни в коем случае. Гейб — кочевник. Она еще при первой встрече распознала авантюрный блеск в его глазах. И если печальный пример ее матери, которая то и дело отпускала мужа на сторону, до сих пор не научил держать подобных мужчин на почтительном расстоянии или на коротком поводке, она просто дура.
Разумеется, надежда есть. Нейт вроде как пытался добиться, чтобы он остался.
— Пейдж, — окликнул Гейб, его тон ясно давал понять: он требует ответа.
Пока подсознание металось между за и против, она советовалась со своим чревовещателем. Оказалось, внутренний голос вполне согласен со всей остальной плотью. Желаем Гейба!
— Ладно. Поужинаем.
— Хорошо, — выдохнул он коротко. — Я позвоню, готовься.
Гейб приподнял пальцем ее подбородок и поцеловал. Почтительно, нежно. Затем проскользнул языком в ее рот, она вцепилась в его свитер что есть мочи. Он мотнул головой и рыкнул, словно сообщая: силы на исходе, и на этом пока надо остановиться, уйти. Повернулся и исчез в лестничных переходах, мелькнув курткой, огромными плечами, мощной поступью. Пейдж все стояла в холле и щурилась, вглядываясь в ослепительную пустоту. В начале вечера она позволяла себе надеяться, что их страстное перешептывание не вызовет ответный шепоток публики за спиной. И уж никак не ожидала, что он попросит о свидании. Ведь она пожелала парня только затем, чтобы размочить сухой счет игры. Некого в том винить, кроме себя.
Глава 7
Едва Пейдж собралась отправиться с Мей и Клинтом пить коктейль в баре O-la-la на Черч-стрит, зазвонил мобильник. Весь день до этого она твердила, что не ждет ничего подобного.
— Привет, Гейб! — Она состроила соответствующую гримасу, хотя бы для блезиру беспечный вид.
Звучный смех Гейба завибрировал на линии, она поняла: холод ей нипочем, потому что всякий раз, как слышит его голос, трубка, словно фен, обдает ее жаркими волнами.
— В чем дело? — Будто сама не знает! И она прикусила губу, чтобы не сболтнуть глупостей.
— По-моему, я обещал тебе ужин, — напомнил он.
— Верно. Обещал. — Так-то лучше. Наверное, теперь можно вести себя свободно и независимо и не вспоминать, как она почти всю субботу грезила и гадала, куда же он поведет ее. Прикидывала, что надеть. Что, если Гейб сладкоежка и они таки дождутся позднего десерта? Или ему милее и слаще она?
— Извини, не расслышала последнюю фразу.
— Я сказал: нам придется пока поберечь здоровье.
Ноги ее прекратили выделывать па, она онемела.
— Я в Сиднее, в командировке. Вылетел сегодня утром первым же рейсом. Пока не знаю точно, когда вернусь.
Он в Сиднее? За тысячу миль? И даже не предупредил! Правда, у него тогда и быть не могло подобных планов. Или она такая верхоглядка? Может, он просто передумал. Возможно, клаустрофобия скрутила так сильно, что он задал вопрос, впав в эйфорию после всего пережитого!
— Пейдж? Слышишь меня?
— Да. Поняла. — Она потерла место под ребрами, где внезапно кольнуло, словно кто-то ткнул бамбуковой палочкой для еды. — Заметано. Понятно. А у меня на этой неделе дел на работе невпроворот. Думаю, пересечемся как-нибудь, когда ты…