И опять мысли Виржилиу обратились к Тонии. Опять он стал думать о ней как о своем счастье, своем утешении. Или утехе. Вспоминал ее белоснежную кожу, шелковистую, нежную. Все неприятности успели выветриться у него из головы, и кружил ее лишь будоражащий аромат молодости Тонии, ее неиспорченность… Ему захотелось немедленно повидать ее, уговорить на новое свидание… Чемоданчик она ему вернула. Передала служанке в доме. Даже не открыла. Ну да еще прицыкнет.
Во второй половине дня Виржилиу сел в машину и поехал в Понтал-де-Арейа. Машину свою он сразу остановил у домишки Тонии. Но если бы Виржилиу и захотел выбрать самый неудачный день для своего визита, то лучше он выбрать просто не мог. Именно в этот день, именно в этот час Тониа сидела со своим женихом, который наконец вернулся.
Лицо Тонии, обращенное на Муньоса, тихо светилось. Вполголоса они обсуждали, когда им лучше назначить свадьбу, и именно в этот миг на пороге комнаты вдруг появился Виржилиу и с маху выпалил:
— Я мечтаю повторить нашу страстную ночь любви, Тониа.
Выпалил, даже не успев разглядеть, что кроме Тонии в комнате есть еще кто-то.
Порыв Виржилиу не мог не поставить Муньоса в тупик, и он вопросительно посмотрел на Тонну. Та залилась слезами. А Виржилиу вышел, сел в машину и уехал. Честно говоря, он был не слишком доволен собой.
Рыдающая Тониа все рассказала своему жениху. Собственно, она и не собиралась ничего скрывать от него. Но, увидев его, она разом обо всем позабыла и смотрела только в будущее, а прошлое, трудное и жестокое, будто разом отсекла от нее чья-то благодетельная рука.
Муньос разозлился, но не на Тониу. Он любил ее и жалел. А вот что касается Виржилиу, то настанет день, когда он с ним поквитается…
— Мало ли какие сны тебе снились, милая, — сказал он, утешая свою Тониу. — Мы с тобой скоро поженимся, и сниться тебе будет только хорошее.
Тяжелые минуты пережила и Глоринья. Ду Карму принесла ей свадебное платье, и она принялась примерять его. Ду Карму с улыбкой смотрела на хорошенькую счастливую девушку — вся ее жизнь впереди. Сколько всего еще будет! Даже и у нее, Ду Карму, жизнь еще не кончена, вон Шику Белу как увивается. Опять умолял переехать к нему, но Ду Карму еще не решила, как ей поступить…
Занятые каждая своими мыслями, они не заметили, как в комнату вошел Донату. Одного вида свадебного платья было для него достаточно, чтобы разъяриться. Чего он только не предлагал падчерице — королевскую жизнь, денег на платье, билеты в цирк! Ничего не захотела. Держится за своего голодранца Титу, будто он из чистого золота! Ну он еще устроит ей сладкую жизнь! Он и согласия ее спрашивать не станет, сам возьмет все, что ему причитается! Донату дождался, когда Ду Карму ушла, и кинулся в комнату падчерицы. Молча, тяжело пыхтя, шел он к ней, протягивая свои волосатые ручищи. Глоринья вмиг сообразила, что ей грозит, и громко взвизгнула. Сейчас она вцепится в это ненавистное чудовище, все лицо располосует! А тот все ближе, ближе… И вдруг Донату упал. Перед Глориньей стоял ее странновато улыбающийся брат с большой суковатой палкой, которой он огрел отчима по голове.
— Идем-ка отсюда, — сказал он, протягивая ей руку, и они убежали, не дожидаясь, когда Донату придет в себя.
Пришлось бы Глоринье до свадьбы скитаться по чужим людям, но на свое счастье брат с сестрой повстречали комиссара Родригу.
Выслушав сбивчивый рассказ девушки, Родригу взял ее за руку и повел обратно домой. Лунатик шел за ними следом.
Когда они вошли, пыхтящий Донату уже сидел в кресле.
— Пальцем ее тронешь, будешь иметь дело со мной, — громко сказал комиссар, указывая на Глоринью. — Вмиг окажешься у меня за решеткой! Смотри, второй раз повторять не буду!
Второй раз повторять такое и не надо было — Донату смертельно боялся комиссара, а еще больше — тюрьмы. Так что с этого дня он был тише поды, ниже травы и только злобно поглядывал на падчерицу.
А Тоньу, садясь вечером возле сестры, потихоньку шептал ей:
— Знаешь, а мне кажется, что Вандерлея убил Донату. Боялся его, потому что тот видел, как он нашего отца убил. Только вот не знаю, сказать мне об этом Родригу или нет?
Глоринья поглаживала брата по руке, стараясь отвлечь от страшных мыслей. Она боялась, как бы от них ему не стало хуже. А сколько правды в его словах, она не знала. И не знала, что ему посоветовать.
Зато слова Маруджу, которые она случайно услышала — тот хвастал в баре, что помог Донату затопить лодки Флориану и Шику Белу, — она передала рыбакам. Пусть знают, с кем имеют дело.
— Ищи себе другое место, Маруджу, нам тут предатели не нужны, — сказал однорукому Шику Белу, подходя к нему.
Таково было мнение всех рыбаков поселка, и с этого часа Маруджу, однорукий моряк, стал в поселке изгоем.
Изгоем почувствовал себя и Брену. Ему нужно было принять трудное решение и сделать это одному, ни с кем не советуясь. Собственно, он уже принял его, но из-за этого решения лишился расположения и понимания той, ради которой его принял.
А дело было так.
Виржилиу не замедлил сдержать свое обещание, и очень скоро Брену позвонили из мэрии, сообщив о подложенной туда бомбе.
Вера, услышав о бомбе, тут же вскинулась:
— Не давай себя запугать, Брену! Ты никогда не был трусом! Я уверена, что это чьи-то гнусные происки!
Брену с тоской посмотрел на свою умную, проницательную жену. Если бы он любил ее меньше, если бы меньше ею дорожил, все было бы совсем по другому. Но речь шла о ее репутации, и она дол лена была быть безупречной. Прошлое он оставил в прошлом и не желал допускать былые тени и настоящее.
— Тебя никто не поймет, Брену, если ты сдашься! — продолжала настаивать Вера. — Эй! Ты меня слышишь? Очнись.
Брену вернулся из странствий по прошлому и посмотрел на Веру, которая вновь ослепила его своей красотой.
— Я слышу, Вера, слышу, — слабо отозвался он. На этот раз Брену отдал распоряжение об усилении охраны мэрии и пока тем и ограничился.
Но очень скоро раздался второй звонок.
— Разве мы не договорились, Брену? Или ты передумал? А может, рад будешь видеть свою Веру па каждом углу и перекрестке? Эту радость я тебе обещаю, — говорил Виржилиу.
— Видишь ли, буквально через месяц уже кончат канализацию, — начал было наивно Брену, — и мне бы хотелось…
— Ее кончат и без тебя. Ты что, главный инженер? Или сам ее делаешь? В общем, никаких проволочек! Как только тебе поступает сигнал, ты делаешь ответный шаг! Не слышу ответа!
— Хорошо, хорошо, — ответил Брену.
— Да! Имей в виду, что мы по-прежнему с тобой близкие друзья. Не вздумай показать, что между нами кошки бегают!
— Хорошо, хорошо, — так же машинально ответил Брену, думая о своем.
По существу, он уже распрощался со своим постом. Его ждала другая работа. Брену решил вернуться к преподавательской деятельности. Он ведь был неплохим учителем, в Рио он нашел коллеж, где готовили к поступлению в высшие учебные заведения, и там ему охотно предоставили место. Вот только жаль, что Веру совсем не интересует эта его работа…
Вскоре в мэрии поднялась очередная паника — там вновь была обнаружена бомба.
Больше Брену не сопротивлялся и тут же подал в отставку.
Вера кричала на него, перешла спать в другую комнату, не в силах простить мужу проявленного малодушия.
— Я не знала, что ты такой трус! — заявила она, закрывая за собой дверь.
К сожалению, она была права, он смертельно боялся, но не за себя — за нее.
Вожделенный миг настал — Виржилиу сделался мэром. Сампайу собирался уехать на месяц, чтобы поправить здоровье, и Виржилиу заранее потирал руки.
— За этот месяц мы выпустим дополнительное количество акций и сами же их и скупим, таким образом, к приезду Сампайу у меня будет контрольный пакет и я буду президентом компании, — посмеиваясь, говорил он Сесару
Сесар был мрачен. Арлет, похоже, окончательно решила отказать ему, хотя пока еще и не высказала своего решения. Он предложил было свои услуги Маркусу в качестве адвоката Ракел, но и Маркус отказал ему. Теперь Сесару было куда труднее осуществить план Виржилиу по выдворению этой авантюристки из дома. Однако Виржилиу не терял надежды, что они ее все-таки выставят…
А пока новый мэр отдал распоряжение открыть
Защищать свою жену Маркус попросил знаменитого адвоката Отасилио Жалвао, который был известен тем, что не проиграл ни одного дела.
Виржилиу был страшно недоволен решением сына. И хотя сам он всячески подкапывался под Сампайу, но почему-то надеялся, что Маркус рано или поздно женится на Андреа.
Андреа находилась в очень тяжелом душевном состоянии. Убийство Вандерлея угнетающе подействовало на нее. Подействовало тем более, что произошло оно после того, как отец сделал все возможное, чтобы она не виделась с Вандерлеем. Нельзя сказать, что она к нему привязалась, но он импонировал ей своей броской внешностью, своим циничным умом. Она даже вполне могла представить себя женой этого человека, хотя прекрасно знала, что он не любит ее.
И вот теперь, когда Вандерлея убили, в душе Андреа будто что-то надломилось. Куда бы она ни пошла, она видела перед собой его насмешливый взгляд, слышала голос. Ей все казалось, будто она упустила какую-то счастливую возможность и погубила его и себя…
Жужу, видя, какой мрачной сделалась Андреа, спросила ее прямо:
— А не ты ли убила Вандерлея? Ведь он давал тебе немало поводов для ревности?
Между матерью и дочерью давно уже не было душевной близости. Жужу сейчас ее собственная судьба заботила куда больше, чем судьба ее дочерей. Она считала, что обе они хорошенькие, молоденькие и поэтому прекрасно устроятся. Себя она тоже считала и молодой, и привлекательной, несмотря на полноту, но понимала, что молодость ее относительна — при двух-то взрослых дочерях! — и торопилась ею воспользоваться. Сейчас у нее был очаровательный поклонник, о чем она не преминула сообщить своему доходяге-мужу.
— Я тебя понял и совершенно с тобой согласен: давай разведемся, — неожиданно ответил Сампайу.