Это дон Анджело. Он держит бутылку вина (без этикетки, очевидно, не магазинного) и десяток пластиковых стаканов. Черноволосая соседка Эмили начинает приглаживать волосы и встряхивать ими, как подросток.
– Don Angelo! Troppo gentile[41].
Дон Анджело наливает вино в два стакана и протягивает их Эмили и ее соседке. Эмили делает осторожный глоток. Красное, молодое и немного игристое.
– É buono[42], – хвалит она.
– Мое собственное, – говорит священник самодовольно.
– Buonissimo[43], – подхватывает соседка, не желая отставать.
Еще одна женщина претендует на внимание дона Анджело, и какое-то время Эмили просто стоит, попивая прохладное вино и позволяя разговору литься без ее участия. Очередь рассосалась; многие семьи сидят на площади, пьют вино, пока дети как ненормальные бегают вокруг. Эмили видит, как Чарли гонится за маленькой девочкой с косичками, и она цепляется за край барбекю, чтобы невольно не протянуть руки и не схватить его. Она знает, что Олимпия хорошо о нем заботится (слышны постоянные крики Carlito! Fai attenzione![44]), но как раз это Эмили выносит с трудом.
Затем она слышит слова «Вилла “Серена”» и поворачивается к дону Анджело и его собеседницам. К ним присоединилась еще одна женщина, и они все оживленно разговаривают. Дон Анджело размахивает руками, проливая вино.
– Scusi[45], – говорит Эмили. Они не обращают внимания. – Прошу прощения, – повторяет она по-английски. Отец Анджело поворачивается к ней. – Вы говорили о моем доме?
– Вашем доме? Ах да. Мы говорим о раскопках.
– Раскопках?
– О… как же это слово… об археологии.
– Археологии?
– Да, в полях за вашим домом ведутся раскопки. Кажется, там этрусское campo santo… могильник.
– Правда? Как интересно!
Дон Анджело вопросительно смотрит на нее.
– Многим из нас это вовсе не кажется интересным, миссис Робертсон. Мертвых следует оставить в покое.
– Но что, если это важно для истории?
– Для истории! – Дон Анджело широко разводит руки в жесте абсолютного презрения. – Какая от истории польза?
Эмили не знает, как на это отвечать. К счастью, одна из женщин склоняется перед священником. Эмили слышит имя – Рафаэль.
Думая о художнике, она восторженно спрашивает:
– Рафаэль? Они обнаружили что-то из Рафаэля?
Дон Анджело поворачивается к ней с мрачной улыбкой.
– Мы говорим об археологе Рафаэле Мурелло. Он хорошо известен в этих краях.
– Он дьявол, – говорит черноволосая женщина, переходя на английский.
Пэрис уже больше чем сыта по горло. Она буквально одеревенела от скуки. Она сидит за столом в дальнем конце пьяццы рядом с семьей, набивающей щеки едой, и ее одолевают мрачные мысли. Мама все еще готовит это отвратительное мясо, все в крови, с комками жира и мерзкими белыми жилистыми кусочками. Пэрис не стала бы его есть, даже если бы ей заплатили миллион фунтов, а вот семья по соседству, кажется, не устает им наслаждаться; противные капли соуса падают на скатерть, пока они запихивают все больше и больше еды за свои толстые щеки. Пэрис бросает на них убийственный взгляд.
Сиена ушла куда-то с дурацким Джанкарло, который без устали трещал о саундчеках и соло на барабанах, словно он Брюс Спрингстин[46] какой-нибудь. Олимпия балует Чарли по-черному; Пэрис слышно, как он с другого конца площади пронзительно воет на двух языках, требуя мороженого. Только она одна уставшая, голодная и сама по себе. Она достает Mars из кармана и начинает медленно есть. Если постараться, то можно растянуть его на час. «Я жизнь свою по Mars’у отмеряю», – думает Пэрис. Господи! Все, она пропала. Кто еще читает Т. С. Элиота[47] просто для развлечения, как она? Сиена заинтересовалась им лишь однажды, когда Пэрис ей рассказала, что имя писателя – анаграмма из слова toilets. Господи! Ее семья так невежественна!
– Ciao[48], Пэрис.
Она, нахмурившись, смотрит вверх. Это Андреа, сын учительницы, который хочет поступить в Пизанский университет. Андреа ей всегда нравился больше других друзей Джанкарло. Он блондин и довольно тихий. А еще он из неполной семьи, что делает его довольно необычным для Тосканы и успокаивающе похожим на ее друзей из Лондона.
– Ciao, – говорит Пэрис, почти улыбаясь.
– Почему ты сидишь здесь одна? – спрашивает Андреа по-итальянски.
Пэрис, чей итальянский значительно лучше, чем у Эмили, отвечает:
– Мне скучно.
– Скучно? Почему?
– Я не знаю. Просто скучно.
И к ее ужасу, Пэрис чувствует, как слезы начинают обжигать ей глаза. Она опускает голову, чтобы Андреа не увидел.
Он смотрит на нее, а затем кладет ладонь ей на руку.
– Хочешь, я отвезу тебя домой?
– Да, – говорит Пэрис. – Да, пожалуйста.
Она почти уходит, не предупредив Эмили, просто чтобы та получила по заслугам. Пэрис видит маму у барбекю: та смеется и болтает со священником. Он пьет вино и размахивает руками. Честное слово! В Англии невозможно найти приходского священника, который так бы себя вел. Если бы Пэрис исчезла в ночи, мать бы получила по заслугам. Но потом она передумывает. Увидев неподалеку Олимпию, нежно держащую на руках уже сонного Чарли, она решает оставить послание для Эмили. Может ли Олимпия сказать маме, что она устала и ушла домой? Друг подвезет ее. Grazie.
Поездка домой на мотоцикле Андреа довольно захватывающая. Ночной воздух холодит лицо, и ей, прижавшейся к кожаной куртке Андреа, не нужно разговаривать. Когда они подъезжают к вилле «Серена», небо взрывается фейерверками. Они стоят секунду на ступеньках террасы и смотрят на них.
– Красиво, – произносит Андреа.
– На Клэпхэм Коммон лучше, – говорит Пэрис. Она помнит ночь фейерверков, когда ходила в дурацком светящемся ожерелье и пугала Чарли бенгальским огнем. Она почти чувствует запах жареного лука. В те дни от еды ее так не тошнило.
– Ты будешь в порядке одна? – спрашивает Андреа, когда Пэрис распахивает незапертую входную дверь.
На секунду Пэрис думает попросить его остаться. Дом выглядит очень темным, а часы зловеще тикают, как в фильме ужасов. Но он может подумать, что нравится ей, может наброситься на нее и попытаться поцеловать. Она смотрит на его крепкое тело в байкерской куртке и представляет, как оно прижимает ее к полу, как она кричит, пытаясь вырваться. Представляет, как его бледное умное лицо багровеет так же сильно, как у Джанкарло иногда, когда он целует Сиену. Никогда, никогда, никогда. Уж лучше сразиться с волками.
– Я буду в порядке, – говорит она.
– Va bene[49], – спокойно отвечает Андреа. Он не из тех парней, что начнут спорить. Она смотрит, как он сбегает по ступенькам, и слышит рев его мотоцикла. Фары на секунду освещают фиговые деревья, а потом все погружается во тьму.
Пэрис закрывает дверь. Потом что-то заставляет ее взять тяжелый железный ключ и осторожно повернуть его в замке. Но вместо того чтобы почувствовать себя в безопасности, она понимает, что напугана больше, чем когда-либо. Не так ли это происходит в каждом фильме ужасов? Девочка, оставшаяся одна в большом доме, запирается на ключ и оборачивается, чтобы обнаружить психа в капюшоне прямо за спиной. Пэрис разворачивается. Там никого нет, только маячат часы с их призрачным тиканьем и вешалка с безголовыми пальто, страшно свисающими с крюков. Она вспоминает городскую легенду, которая была очень популярна в ее старой школе в Клэпхэме. Няня остается одна в доме, берет трубку и слышит, как псих говорит ей, что собирается ее убить, и она понимает, что это внутренняя линия. Ужас внутри дома. Псих на чердаке. «Перестань, – говорит себе Пэрис, – ты же получила лучшую оценку за работу по логике на уроке мистера Диксона, ты не веришь, что наверху ждет псих с топором. Ты абсолютно спокойна и все контролируешь».
Не без усилия она поворачивается спиной к двери и целенаправленно идет в гостиную. Здесь получше. Один из диванов придвинули к телевизору. Пэрис включает везде свет и выбирает «Папашину армию». Потом садится на пол, достает свой недоеденный Mars, снимая тонкий слой шоколада передними зубами. В следующий момент приятный голос спрашивает: «Кого вы обманываете, по-вашему, мистер Гитлер?», и она переносится в Уилмингтон, чудесный мир фургона мясника Джонса, шарфа Пайка и Годфри[50], которому нужно в туалет. Пэрис вытягивается в полный рост на каменном полу с подушкой под головой, откусывая все меньшие кусочки шоколада. Потом, без предупреждения, Фрейзер, Джонс и Годфри решают, что уже слишком старые для народного ополчения, и Фрейзер ведет их в логово своего гробовщика, чтобы омолодить. Жуткий шепот Фрейзера с шотландским акцентом предлагает им забраться на плиту. Пэрис вздрагивает и нажимает «Стоп».
Она просматривает другие диски. Она должна найти что-то максимально далекое от Тосканы, заброшенных домов и сумасшедших с топорами, подстерегающих наверху. Она выбирает другой диск и снова ложится на пол. На экране прыгает безумный усатый мужчина, вскидывая ноги и истерически крича о немцах.
Пэрис расслабляется, успокоенная гневом и предрассудками Бэзила Фолти[51].
Эмили с нарастающей паникой ищет Пэрис. Она находит Сиену, которая танцует, как зомби, перед группой; светлые волосы закрывают ее лицо, точно занавеска. Эмили хватает ее за руку.
– Ты видела Пэрис?
Сиена показывает пальцем куда-то в пространство.