Чарли глубже зарывается в камни. Под ними вода. Он собирает маленькие блестящие камешки руками. Они пахнут солью, как чипсы. Он любит чипсы. Он попросит мамочку купить ему огромную пачку чипсов; только мамочки здесь нет, лишь эта женщина Петра. Папочка купил бы ему чипсов. Папочка любит бургеры и чипсы и всю чудесную еду, которую, по словам мамочки, очень вредно есть. Почему папочки здесь нет? Он спросил вчера у Сиены, но она просто сказала «Скоро увидитесь» таким голосом, которым обычно прощаются. Он вообще попрощался с папочкой в прошлый раз? Поцеловал и обнял? Он не помнит. Слеза падает на песок, и он смотрит, как она исчезает.
– Молодец, Чарли! – кричит Джейк. Чарли снова начинает копать. Его слезы на вкус соленые, как море. Он хотел бы, чтобы Джейк был его братом. Очень-очень. Звездочка яркая… Не помнит, как дальше. Он продолжает копать, прямо до центра земли.
Пэрис ни о чем не думает, выстраивая камешки по размеру. Как у ребенка, у нее в голове только то, чем заняты руки. Ей всегда нравилось расставлять вещи по местам. В своем дневнике она бережно хранит списки любимых книг, фильмов и музыки, обновляя их раз в несколько месяцев. Она хранит книги и диски в алфавитном порядке и приходит в ярость, когда Сиена берет что-то без спроса. Гарри для нее – отличный напарник. Он тоже расставляет и собирает без слов. Иногда она протягивает ему камень, и он внимательно, оценивающе его изучает. В его коллекцию допускаются только идеально круглые экземпляры. Пэрис это уважает. Она напевает себе под нос, пока сортирует свои камешки.
Быстрым шагом Эмили идет по Оксфорд-стрит, лавируя меж студентов, которые предлагают ей листовки с рекламой языковых курсов, и американских сайентологов, желающих оценить ее характер. Будто во сне она проходит по маленьким переулкам с тайными зелеными скверами, так напоминающими ей об университете. Туристы с неоновыми рюкзаками стоят на углах улиц, и она проходит компанию кришнаитов в оранжевых мантиях, которые распевают без особого энтузиазма. Эмили, как сомнамбула, пробирается по лабиринту улиц, пока не находит то, что искала, – витиеватую вывеску из золота и красного дерева с надписью: «Витторио».
На пляже все обедают. Петра взяла с собой самую разную еду: оливки, жареную курицу, салат в маленьких пластиковых контейнерах, но Гарри ест только сэндвичи с пастой Marmite, нарезанные треугольниками. Пэрис этим восхищается, ей тоже нравится Marmite, только тонким слоем и без ужасного жирного масла. Она откидывается назад, наслаждаясь отсутствием голоса, который повторяет: «Пэрис, ты ничего не съела! Как насчет крошечного кусочка этого… только попробуй чуть-чуть это… всего несколько глотков этого…» Она ненавидит все слова, связанные с едой: попробуй, прожуй, проглоти, откуси… Откуси! Это вообще похоже на слово «усы» с каким-то странным акцентом. Абсолютно непривлекательная вещь. Пэрис усмехается и, сама того не замечая, съедает оливку.
Эмили стоит у «Витторио», смотрит в меню с его тонким, паутинным шрифтом и изогнутыми золотыми краями. Linguine con vongole, costolette alla Milanese, scaloppini al marsala, bistecchine alla pizzaiola[62]. Она позволяет этим словам прокатиться по ней, как заклинание, вспоминая бесконечные трапезы в «Витторио» и дома у Джины в Хайгейте: жирная паста с начинкой, блестящие соусы, бесчисленные бокалы вина, разного для каждого блюда. Нигде в Италии она не пробовала ничего подобного. Тосканская еда, как правило, простая, из свежих местных продуктов. В ней нет сокровенной атмосферы старинной кухни Джины, где чеснок ожерельями свисает с потолка, напоминая огромные бусины, и Майкл всегда шутил, что его матери точно можно не бояться вампиров. «О, Майкл, в своем белом халате со стетоскопом, где ты сейчас?» Она смотрит, как бизнесмены в подтяжках усаживаются за столиками снаружи, потеют и смеются, пока официанты разливают вино. Она знает, что у нее не хватит смелости войти.
Сразу после обеда в море нельзя, поэтому Сиена берет детей на пирс. Джейк, Пэрис и Чарли идут на автодром, но Гарри кричит и закрывает уши. Потом, слава богу, он находит аттракцион «Паровозик Томас» и радостно на него запрыгивает. Сиена кидает одну пятидесятипенсовую монету за другой (разменивать деньги было все равно что выиграть в один из автоматов: чудесный поток серебра льется прямо в ладони) и стоит, наблюдая за ним. У него сосредоточенное, серьезное лицо, пока синий паровозик движется вперед и назад, а дребезжащая музыка бесконечно повторяется. Почему ему он так нравится? Почему не Почтальон Пэт или Боб Строитель, пустующие рядом?
– Я хочу на Томаса!
Это Чарли, который сузил глаза, словно подумывает закатить истерику.
– Ты можешь покататься в фургоне Почтальона Пэта.
– Не хочу. Я хочу Томаса. Почему он постоянно катается на Томасе?
– Потому что ему нравится только Томас.
Сиена сует Чарли в красный фургон и опускает еще пятьдесят пенсов. К музыке Томаса присоединяется веселая мелодия Пэта.
– Сиена, где папочка? – внезапно спрашивает Чарли, выглядывая с водительского кресла.
– Он работает, – быстро отвечает Сиена. – Ты же знаешь.
– Да, но… – Чарли выпячивает нижнюю губу в попытке заставить ее понять. – Где он? Почему он не с нами?
– Это сложно, – говорит Сиена. С того кошмарного дня, когда папа внезапно появился в Италии и сказал, что они с мамой всегда будут их любить, но больше не будут жить вместе, у нее возникло ужасное чувство, что она никогда не увидит его. Конечно, люди постоянно разводятся. Она знает об этом. Она не собирается впадать в истерику, как Пэрис. Просто она не осознавала, насколько странным будет это чувство. Она привыкла, что папа в отъезде, но в этот раз все по-другому, словно он действительно бросил их и даже не является больше частью семьи. Мама говорит: «Вы скоро с ним увидитесь», но всем понятно, что она не знает когда.
Она поворачивается к Чарли. Что она может ему сказать? Как его подбодрить, если она сама не знает ответов?
– Ты скоро увидишься с ним, – говорит она наконец. – Я обещаю.
Но Чарли уже занялся гудком и, кажется, даже не услышал ее.
Пэрис и Джейк катаются на «Вальцере». Как только вам кажется, что он не может крутиться быстрее, появляется мальчик в татуировках и раскручивает его сильнее, так быстро, что голова вжимается в мягкую спинку и перехватывает дыхание.
– Быстрее! Быстрее! – кричит Пэрис, хотя на самом деле уже хочет, чтобы все остановилось.
– Быстрее! – кричит Джейк. Ему все это ненавистно, но он скорее умрет, чем признается Пэрис.
Петра наслаждается редкими минутами покоя. Ей продолжает казаться, что Гарри зовет ее. Его голос, низкий, но пронзительный, словно отпечатался в мозговых импульсах. Она заставляет себя лежать дальше. С ним все будет в порядке, он с Сиеной. Она очень способная, гораздо способнее, чем она сама в шестнадцать лет. Петра вспоминает себя в шестнадцать, одетую в черное, читающую «Жестяной барабан»[63]. Она бы никогда не стала присматривать за чужими детьми, но, с другой стороны, никто и не собирался ее об этом просить. Соседи считали ее странной, а из родственников поблизости никто не жил.
Они с мамой жили вдвоем. Петра усмехается, вспоминая, какими разными они были: ее строгая и правильная мама и она со своей любовью к эпатажу. Может, это досталось ей от отца, который умер, когда ей было шесть? Ее мать очень мало о нем рассказывала; он служил в армии и погиб в Северной Ирландии. Петра всегда думала, что он, должно быть, был мерзавцем, просто потому, что был солдатом, но иногда ей кажется, что она помнит, как кто-то мягким шотландским голосом читал ей вслух. Это был ее отец? Что он читал? «Винни-Пуха», – думает она; у нее сохранилось расплывчатое воспоминание о том, как он изображал Иа. Слыша в голове его милый хмурый голос, она улыбается и закрывает глаза.
Эмили уходит прочь от «Витторио», по щекам текут слезы. «Возьми себя в руки», – твердо говорит она себе. Она заходит в кафе, покупает булочку и воду. Ест на Фитцрой-сквер, наблюдая, как голуби окружают туристов, достаточно глупых, чтобы их кормить.
Почему она плачет? Ну, она плачет потому, что ее брак распался, у нее нет ни копейки, а Пол живет с какой-то шлюхой по имени Фиона. «Этого что, мало?» – спрашивает она себя, выбрасывая остатки булочки в переполненную урну. Голуби мгновенно бросают туристов и собираются вокруг ее ног, ругаясь и толкаясь. Они напоминают ее детей. Но все же она знает, что слезы эти не только из-за Пола. Они еще и из-за Майкла, из-за «Витторио», из-за Джины. Из-за ее утраченной молодости.
Сиена возвращается с пляжа и тянет Чарли за руку. Детям жарко, и они устали, ноют из-за ходьбы, жалуются, что болят ноги. Кожу на плечах Сиены стянуло от солнечных ожогов, а ноги болят в новых, расшитых бисером шлепанцах. Но есть что-то приятное, что-то традиционное в этом нытье, в том, как тащишься домой после целого дня на солнце. В Италии люди не тащатся. Они сидят дома в дневную жару и выходят, свежие и отдохнувшие, по вечерам. Сиена знает, что к вечеру у нее заболят плечи и она будет мечтать о прохладной ванне и ночи райского британского телевидения.
– Давай, Чарли, – уговаривает она. – Мы почти на месте.
– Понеси меня, – ноет Чарли. – Я хочу к мамочке.
– Я расскажу тебе историю, – говорит Сиена, усиленно соображая. Чарли молчит, выпятив нижнюю губу, и ждет, пока она что-нибудь придумает.
– Жил однажды мальчик по имени Чарли.
– И Гарри, – неожиданно говорит Гарри. Он идет с Пэрис, и Сиена не заметила, что он слушает.
– И Гарри, – соглашается она. – И Джейк, – добавляет Сиена для большей убедительности. – Однажды они пошли на пляж и нашли волшебный камень. Сначала они не знали, что он волшебный, но, когда вынесли его на свет, он начал мерцать и светиться. Чарли потер камень и услышал тоненький голосок, который сказал: «Киньте меня обратно в море, и я исполню три ваших желания…»