– Не думает ли доктор Мурелло, – любезно спрашивает Олимпия, – что мертвых стоит оставить в покое?
Она произносит последние слова так страстно, что это поражает Эмили. Она смотрит на Рафаэля и осознает, что он тоже потрясен. Он снова проводит рукой по волосам, начинает говорить и затем останавливается. Он смотрит на дона Анджело почти умоляюще.
Священник машет рукой в сторону Олимпии (что-то между сочувствием и порицанием) и затем тихо произносит:
– Я уверен, что синьор Мурелло знает о воспоминаниях, что населяют это место. Я уверен, мы можем положиться на его понимание того, что правильно, а что нет.
– Спасибо, – многозначительно говорит Рафаэль. Бьяготти встает и объявляет собрание законченным.
Эмили остается с чувством разочарования. Что в итоге было решено? Продолжатся раскопки или нет? Рафаэль уберет груду камней с ее подъездной дорожки? Почему дон Анджело так категорически против раскопок и почему все равно пришел на помощь Рафаэлю? И что, черт возьми, так расстроило Олимпию? Эмили очень хочется кого-нибудь спросить, но она не настолько хорошо говорит по-итальянски, чтоб понимать такие тонкости. Она улыбается и машет Романо и Анне-Луизе, а затем поворачивается, чтобы выйти из зала. Дон Анджело идет среди людей, смеясь и жестикулируя, но Рафаэль все еще сидит на возвышении, собирая свои бумаги. Руки у него не дрожат, но Эмили видит, как на щеке пульсирует жилка. Осмелится ли она подойти и поговорить с ним? В любом случае что бы она сказала? Она все еще колеблется, когда слышит свое имя.
– Эмили! – Это Моника, в блестящих очках и с большой дорогой сумкой на локте. – Я хотела познакомить вас с Антонеллой ди Лука. – Она жестом представляет блондинку.
– Piacere[86].
– Piacere.
– Кажется, мой сын – друг вашей дочери, – улыбается Антонелла.
– Сиены?
Эмили знает, что каждый мускулистый парень в городе – друг Сиены. Ей интересно, каково быть такой популярной. Она внимательно изучила свои чувства и знает, что не завидует, как иногда, по ее мнению, завидуют матери. Скорее опасается за Сиену. Она знает, что у красоты своя цена.
– Нет. Пэрис.
– О. – Она с интересом смотрит на Антонеллу. По словам Пэрис, у нее нет друзей в городе и уж точно нет друзей-мальчиков. «Итальянские мальчики, – говорит она, – жалкие».
– Так, – вставляет Моника, – как вам сегодняшнее развлечение?
– Боюсь, я не до конца все поняла.
Моника издает смешок.
– Нужно целую жизнь прожить в маленьком тосканском городке, чтобы все до конца понять.
– Почему дон Анджело против раскопок?
Моника пожимает плечами.
– Суеверия. Суеверия ограниченных католиков. Что еще тут нужно знать?
– А Олимпия… Моя… эм… collaboratrice domestica…[87] Ощущение, что она за что-то обижена на Рафаэля… Синьора Мурелло.
Антонелла отвечает ей мягким голосом:
– Что ж, многим людям в городе не нравится синьор Мурелло.
– Почему?
– Они думают, что он убил свою жену, – произносит Моника.
Глава 5
– Он здесь, – говорит Петра.
– Кто? – озадаченно спрашивает Эмили. Сейчас раннее утро, и ее разбудил голос Петры, очень громкий и очень английский этим туманным итальянским утром. Эмили садится в кровати, волосы растрепаны, на ногах лежит Тотти, исступленно виляя хвостом. С улицы слышно петуха Анны-Луизы.
– Джордж Клуни здесь. У меня в школе.
– Что?
– Ну, не настоящий, конечно. – Эмили слышно, как Петра затягивается сигаретой. – Но он новый учитель информатики, и он просто изумительный. Совсем не похож ни на кого из реальной жизни.
Эмили пытается посмотреть время на часах, но они упали на пол.
– Петра, который час в Англии?
– О, – расплывчато говорит Петра, – около шести. Мне пришлось позвонить, пока мальчики не проснулись. Гарри терпеть не может, когда я говорю по телефону.
Эмили ногой переворачивает часы. Без пяти семь. Она падает обратно на подушки. Тотти подпрыгивает и с надеждой смотрит на дверь, слабо поскуливая.
– Ш-ш-ш, Тотти, – говорит Эмили.
– C кем ты разговариваешь?
– С собакой.
– У тебя есть собака?
– Да, – гордо отвечает Эмили. – Немецкая овчарка.
– Что? Это та женщина, которая однажды перешла на другую сторону дороги из-за пуделя?
– Это был большой пудель, – в свою защиту говорит Эмили. – А Тотти очень милый и совсем не страшный.
– Как-как его зовут?
– Тотти. Как итальянского футболиста.
– Господи.
Следует пауза, а потом Петра произносит довольно мечтательно:
– В общем, я просто хотела рассказать тебе про Джорджа.
– Это прекрасно! Даже не верится, – Эмили пытается говорить с энтузиазмом. Тотти, уловив смену интонации, начинает бешено прыгать. – И он не женат?
– Нет. Даже не разведен.
– Гей?
– По всей видимости, нет. Он только расстался со своей девушкой.
– Откуда ты все это знаешь?
– Мы вчера после работы сходили выпить.
– Пит! Ты была на свидании?!
– Не совсем. В смысле, поначалу были еще другие люди.
– Но не в конце?
– Да, – признает Петра. – В конце мы были только вдвоем.
– И?
– И ничего. Мы просто разговаривали, а потом мне нужно было идти забирать мальчиков у няни.
– Вы еще будете встречаться?
– Да. Каждое утро в учительской.
– Ты понимаешь, о чем я.
Опять следует тишина и затяжка дымом. Даже за тысячи миль Эмили чувствует, как горло Петры сжимается от огорчения.
– Я не знаю, – наконец говорит Петра. – Это сложно. В смысле, он говорил вещи вроде… мы разговаривали про Вуди Аллена, и он сказал, что хотел бы посмотреть его новый фильм, и я ответила, что я тоже, и он спросил: «Почему бы нам не сходить вместе?»
– Звучит так, словно он приглашал тебя на свидание.
– Но потом мы начали обсуждать что-то еще. Он не достал ежедневник и не сказал: «Давай назначим дату».
– Похоже, что ты ему позвонишь и назначишь свидание.
– Я не знаю, Эм, – признается Петра. – Это все так хлопотно. Я не уверена, стоит ли с этим заморачиваться?
– Ради Джорджа? Конечно стоит.
Петра смеется.
– На самом деле его зовут Даррен.
– О боже.
– Я знаю.
– Даже если так, все равно стоит. В смысле, симпатичный одинокий мужчина сорока…
– Ему тридцать девять.
– Даже лучше. Мужчина помоложе.
Петра снова смеется.
– Я подумаю об этом, – обещает она. – В общем, как ты там? Какие новости?
– Я в порядке, – медленно отвечает Эмили. Она рассказывает Петре о шторме и появлении Рафаэля с собакой на руках, но умалчивает о проходившем во вторник вечером собрании. Они думают, что он убил свою жену.
– Боже, звучит как что-то из «Грозового перевала». Какой он из себя, этот археолог?
– Нормальный. Не мой типаж. Черные кудрявые волосы и борода.
– Борода? Фу. Но он всегда может ее сбрить.
– Может, но все равно это не мой формат.
– Как дети? Как Пэрис?
– Пэрис в порядке. Даже чуть счастливее, с тех пор как мы завели собаку. Она обожает Тотти. Сиена все так же со своим ужасным парнем. Чарли – душка. Его астма, кажется, совсем прошла, и аллергия уже так не беспокоит.
– Что ж, скажи им, что я их люблю. Слушай, мне пора идти. Слышу, как Гарри ходит наверху. Пока, Эм.
– Пока.
И только потом, когда Эмили спустилась вниз и выпустила Тотти побегать галопом среди фиговых деревьев, она поняла, что не спросила Петру о Гарри. Или Джейке.
Сиена просыпается из-за Тотти, лающего в деревьях. «Тупой пес», – думает она, ложась обратно и глядя на полоски солнечного утреннего света, проникающего через ставни. Тотти становится почти таким же невыносимым, как Пэрис. Как там Пэрис назвала Джанкарло в последнюю их встречу? Да, libertine. Какое нелепое слово. Сиене пришлось проверить его в словаре, потому что сначала она его не поняла. Она отдает должное Пэрис, та знает много слов. И к счастью, Джанни ничего не понял. Но libertine? «Распущенный человек» – вот что сказал словарь. Пришлось заодно посмотреть, что такое «распущенный».
Сиена лежит в постели, чувствуя свое тело под простыней и одеялом. Прошлой ночью ей впервые за несколько месяцев понадобилось одеяло. Лето, должно быть, почти закончилось. Она дрожит (хотя на самом деле сейчас жарко), когда солнце светит на кровать. Она ощущает, как дрожь пробегает по всему телу прямо до накрашенных серебряным лаком ногтей на ногах. Она чувствует все: тепло солнца, прохладную простыню, пчел, жужжащих где-то под карнизами, лай Тотти в саду. Может ли быть это чувство, это неловкое, покалывающее осознание собственного тела знаком, что она готова к сексу? Джанни сказал бы, что это так, – уже сказал и снова скажет это сегодня вечером и завтра. «Если бы ты меня любила, ты бы переспала со мной», – говорит он, слегка выпячивая нижнюю губу, обвиняюще глядя на нее темными глазами. Но она правда любит его, она чуть не умерла, когда они вернулись в Италию, ведь она думала, что потеряла его. Она ни на секунду не поверила истории о пропавшем телефоне. Неужели он считает ее настолько тупой? Но она понимала: ей дали еще один шанс.
Если она переспит с ним, конечно, это будет означать, что они вместе навсегда. Не то чтобы люди всегда женились на своих первых любовниках – она знает. Даже мама поведала ей эту очень деликатную историю про ее первого парня, какого-то студента-медика по имени Майкл. Хоть она прямо и не говорила, подразумевалось, что Сиена поймет, что мама спала с этим Майклом. «Я думала, он тот самый», – сказала она с легкой, очень грустной улыбкой. Хорошо, но давайте посмотрим, сколько мама знает о мужчинах. Она потеряла этого Майкла и теперь потеряла папу. И Сиена знает (хотя Пэрис – нет), что папа нашел новую женщину. Она однажды звонила ему, и эта женщина подняла трубку. Довольно милый, пафосный голос звучал молодо.