«Воскресное утро на вилле “Серена”, – печатает она. – Колокола звонят по всей долине…» «И буквально раскалывают мне голову, потому что у меня похмелье», – добавляет она мысленно с сухой иронией. Что, черт возьми, она может рассказать о воскресеньях в Италии? Колокола звонят весь день, а КООП закрыт, поэтому у тебя заканчивается хлеб, а твои дети ходят мрачные, так как не хотят сэндвичи с Marmite? Нет, не очень-то лирично. Давно ли она писала про закат? Должно быть, настала пора хорошего заката.
– Мам! – неожиданно рядом с ней появляется Чарли – загорелые голые ноги и взлохмаченные волосы. Эмили тянется его обнять, но он ловко уклоняется.
– Мам! Мне скучно!
– Почему бы тебе не поиграть со своими зверятами?
– Их всех съели. Тигр съел.
– Какой ужас.
– Нет, им нравится, что их съели.
Эмили вздыхает и закрывает ноутбук.
– Может, пойдем прогуляться? – предлагает она. – Прогуляться и покормить кур?
У Анны-Луизы есть куры, которые свободно бегают по саду, иногда устраиваясь в оливковых деревьях, как неуклюжие певчие птички. А еще у нее есть стадо белых коров, которыми славятся Лунные горы. Эмили всегда надеется, что Чарли не станет спрашивать о том, что случается с их милыми белыми телятами.
– Ну ладно, – неохотно соглашается Чарли.
Эмили выпивает еще немного воды и берет несколько корок для кур. Чарли надевает свой полицейский шлем и говорит, что он космонавт. Вместе они спускаются по крутой каменистой дорожке, которая ведет к ферме Романо и Анны-Луизы.
– Мам, ты веришь в зубную фею? – заинтересованно спрашивает Чарли, пока они спускаются с холма и камни разлетаются под их ногами.
Эмили смотрит на него. У Чарли недавно выпал зуб, и она оставила ему под подушкой евро и записку от феи. Может, Пэрис рассказала ему, что фей не существует? Иногда она действительно ведет себя очень гадко.
– Конечно верю, – тут же отвечает она.
– Как она попадает в дом?
– С помощью магии, конечно.
– Она смотрит на меня, когда я сплю?
Эмили останавливается.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает она.
Лицо Чарли абсолютно равнодушное.
– Ничего. В следующий раз можно мне два евро?
Эмили думает о красоте и смерти, о черепе под брезентом. Возможно, местные ненавидят ее за то, что она живет в прекрасном доме, а они – в крошечных квартирах в Монте-Альбано? Но она знает, что большинство итальянцев не променяют современную квартиру даже на сотню разваливающихся вилл. Итальянцы просто созданы для проживания в квартирах (еще древние римляне жили в трехэтажных многоквартирных домах) с современной ванной комнатой. Она даже не представляет, чтобы кому-то пришло в голову позавидовать ей, брошенной мужем, из последних сил пытающейся воспитывать детей. Может, череп был предупреждением о чем-то другом? Et in Arcadia ego[94]. Но тут тоже про смерть.
Когда они подходят к калитке, ведущей на ферму, Эмили слышит голоса из-за живой лавандовой изгороди.
– Тебе нужно быть осторожной, – говорит один голос. – Давай ему по чуть-чуть еды за раз.
– Я отдаю ему свою еду, – отвечает другой голос. – Я и так слишком толстая. – Это Пэрис. Пэрис и Рафаэль.
Следует пауза, а затем Рафаэль обращается к Пэрис голосом, которого Эмили раньше никогда не слышала:
– Пэрис, это опасные разговоры. Ты должна есть, и ты должна кормить свою собаку. Понятно?
Пэрис что-то мямлит в ответ, а потом Тотти лает, и Чарли кидается бежать через калитку с воплем:
– Моя собачка! Моя собачка!
Пэрис и Рафаэль стоят у аккуратно вырытой траншеи, которая идет вдоль лавандовой изгороди. Рафаэль держит ромбовидный шпатель, а Пэрис – маленький камень. У Тотти кость во рту – наверное, по этой причине они обсуждали его рацион.
– Ты уверен, что это не кость этрусков? – бодро спрашивает Эмили.
Рафаэль и Пэрис вдвоем закатывают глаза.
– Это берцовая кость коровы, – отвечает Рафаэль. – Ему не навредит.
– Мам, – говорит Пэрис, – Рафаэль сказал, что нам нужно кормить Тотти часто и по чуть-чуть.
– Вместо того чтобы кормить его постоянно, – добавляет Эмили. – Он, скорее всего, прав.
– Обычно я не ошибаюсь, – говорит Рафаэль. Эмили не отвечает.
– Ты собираешься кинуть этот камень для Тотти? – спрашивает она Пэрис.
– Это не камень, – говорит Пэрис. – Это наконечник стрелы.
Рафаэль кивает.
– Вероятно, эпоха неолита. Здесь на холмах повсюду образцы обработанного камня.
Чарли пытается отнять кость у Тотти.
– Ма-ам, – канючит он, – я хочу пойти на ферму.
Эмили дает ему пакет с корками.
– Сходите вместе с Пэрис, – говорит она. С Пэрис тут же слетает ее уставшее от жизни выражение.
– Давай! – кричит она Чарли. – Наперегонки.
Пэрис, Чарли и Тотти несутся вниз по склону: собака лает, волосы детей развеваются.
Рафаэль улыбается Эмили:
– Больше черепа не находила?
– Нет, – говорит Эмили. – Ты мне не расскажешь, кто мог его оставить?
– Только когда буду уверен, – отвечает Рафаэль. – Но не переживай, не думаю, что вы в опасности.
– Легко тебе говорить, – угрюмо произносит Эмили, проводя ногой по краю траншеи.
Рафаэль смеется:
– Я защищу вас, миссис Робертсон.
Оба ненадолго замолкают, затем Эмили торопливо спрашивает:
– Ты узнал что-то новое о своих скелетах? Тех, которые современные?
– Нет, – говорит Рафаэль, поднимая наконечник, который Пэрис уронила в спешке. – Я не хочу продолжать раскопки в том месте, пока не узнаю больше об этих телах. Я хочу, чтобы их осмотрел эксперт, не хочу тревожить слои. Для этого мне очень нужен судебный археолог. Завтра у меня встреча с одним в Бадиа-Тедальде.
Эмили никогда раньше не слышала словосочетания «судебный археолог». Оно кажется ей комбинацией двух одинаково неприятных занятий – вскрытия тел и вскрытия прошлого.
Рафаэль смотрит мимо нее, вниз в долину. Им слышны детские голоса, разбавленные тосканским рыком Романо.
– Можешь поехать со мной, если хочешь, – внезапно говорит Рафаэль.
– В Бадиа-Тедальду?
– Да. Это приятная поездка. – Он широко улыбается ей. – Вверх, в Лунные горы.
– А как же дети?
– Мы успеем туда и обратно до того, как у Чарли закончатся занятия.
Эмили не знает, что сказать. Путешествие в горы, кажется, переносит их отношения в другое измерение, подальше от безопасности виллы «Серена» и шуток про собаку. Вместо ответа она задает вопрос, над которым часто размышляла в последнее время.
– Знаешь, – говорит она, – я никогда не спрашивала. Почему они называются Лунные горы?
– Ну, – медленно произносит Рафаэль, – простое объяснение заключается в том, что горный камень, поблескивая в лунном свете, напоминает поверхность Луны. Но есть и другая история. – Он делает паузу.
– Какая?
– Сотни лет назад одна графиня встречалась со своим любовником в горах. Они встречались при свете луны. Но однажды ночью он не пришел. И тогда она бросилась в объятия смерти.
– Она покончила с собой?
– Да.
Они оба молчат. Эмили, поеживаясь, думает о запертых дверях и принцессах, умирающих в башне. Чтобы разрядить обстановку, она говорит:
– Спасибо за то, что ты сказал Пэрис.
– Что?
– Насчет еды. Я беспокоюсь за нее. Она такая худая.
– Правильно делаешь, что беспокоишься, – прямо отвечает Рафаэль. – Она слишком худая.
Эмили совсем не обижается, наоборот, скорее испытывает облегчение. Она так привыкла к людям вроде Петры, которые говорят, что с Пэрис все в порядке, просто она от природы худенькая. Эмили чувствует себя смущенно, как будто компенсирует собственный лишний вес беспокойством о Пэрис; и это невероятное облегчение услышать, как кто-то говорит: да, она правильно делает, что волнуется.
Рафаэль продолжает, отводя взгляд от Эмили и пряча лицо в тень:
– И ее самооценка не в порядке. Ей не хватает уверенности, поэтому она тренирует единственную силу, что у нее есть, отказываясь от еды.
Эмили изумленно смотрит на него. Он уже второй раз удивляет ее словами, словно взятыми из женского журнала.
– Откуда тебе знать об этом? – спрашивает она. Получается грубее, чем она хотела.
Рафаэль пожимает плечами и поворачивается, чтобы посмотреть на нее.
– Моя жена умерла от анорексии, – отвечает он. – Так что насчет поездки в горы?
Эмили не сводит с него глаз. Она слышит, как Пэрис и Чарли поднимаются обратно, негромко споря. Где-то вдалеке снова начинают звонить колокола.
– Да, – говорит она, – я бы хотела поехать.
Глава 8
Мысли из Тосканы
Эмили Робертсон
Воскресное утро на вилле «Серена», колокола звонят по всей долине и отдаются эхом в моей голове, потому что у меня похмелье. Вчерашний вечер я провела с недавно открытым видом человека – итальянками, которые и не мамочки, и не мадонны. Это образованные – две учительницы и архитектор – одинокие женщины (по выбору или в силу обстоятельств), которые любят свою работу и свои семьи, но все равно хотели бы однажды встретить мужчину. Думаю, вы бы назвали их подругами.
Засиживаясь допоздна, болтая и выпивая с новыми подругами, я думала о своей жизни и решениях, которые я приняла. Переезд в Италию был только моей и больше ничьей мечтой. Я надеялась, что в этом прекрасном месте у меня будет идеальная жизнь. Что моя семья будет счастлива и едина. Что мой муж и я переосмыслим и снова откроем для себя наш брак.
Вместо этого мой средний ребенок, посреди кулинарного великолепия под названием «Италия», сражается с анорексией. Она едва весит тридцать пять килограммов, а сквозь кожу просвечивает череп. У нее на руках прекрасный светлый пушок – последняя отчаянная попытка ее тела согреться. Она не идет к врачу, но соглашается что-то съесть, правда, маленькое, каждый раз, когда ест собака. А собака ест довольно много.
Моя старшая дочь влюблена в подонка. Слово, возможно, типично английское, но этот род универсален. У него понимающие глаза и хитрая ухмылка, и я знаю, что он хочет с ней переспать. Выстоит ли она против него? Понимающие глаза и хитрая ухмылка очень привлекают, когда тебе шестнадцать. Сможет ли она это понять? Конечно нет. Я не смогла. А вы?