как любая другая мама на свете. Итак, в этом году они с мамой будут готовить индейку из продмага M&S, и она, черт побери, испечет эти пирожки.
Звонит телефон, и Петра берет его рукой, испачканной в муке. У нее смутное ощущение, что это звонит Эд, чтобы пожелать мальчикам счастливого Рождества. Ради них ей хочется, чтобы это был Эд, но сама она уже страшится неизбежного сражения с Гарри, чтобы уговорить его взять трубку. Он ненавидит телефон, но Эд никогда этого не понимал и неизменно обвиняет Петру в том, что она настраивает сына против него. По крайней мере, у Джейка с этим нет проблем. Он любит своего отца. «Бог знает почему», – грустно думает Петра.
– Алло?
– Привет, Петра. Это Даррен.
Даррен. Джордж Клуни. Петра отодвигает стул, засыпая его мукой и оставляя крошечные кусочки теста висеть на челке. Этого она меньше всего ожидала. После похода в театр они с Дарреном почти не общались из-за всей этой суеты по поводу окончания семестра. Он ей даже открытку не подарил. Единственный подарок в школе она получила в «Тайном Санте» (покупаешь подарок за пять фунтов и кладешь в лотерейный мешок; Петре досталась пара колготок в сетку), поэтому она не ждала от него никакого презента. На самом деле она вообще ничего не ждала. Они чудесно провели вечер. Сидели высоко, смотрели вниз на золото и багрянец кресел; пьеса была забавной (Алана Эйкборна) и хорошо сыгранной; они чудесно поужинали в итальянском ресторане, чокнулись бокалами, и Даррен сказал, как ему очень понравился вечер. А потом – ничего. Он к ней даже не прикоснулся, если не считать помощи с надеванием пальто. Может, он гей или подумал, что ей неинтересны мужчины? Надо было надеть каблуки хотя бы в этот раз. Они прошлись до ее дома, и он протянул руку, почти, но не до конца, прикоснувшись к ней. «Спокойной ночи, – сказал он. – Спасибо». Вот и все.
– Даррен! Привет.
– Счастливого Рождества и все такое.
– И тебе того же, – с замирающим сердцем Петра видит, что на кухню забрел Гарри. Если и было что-то на свете, что он ненавидел больше, чем телефон, так это ее, разговаривающую по нему.
– Я хотел спросить, не хочешь ли ты пойти со мной на вечеринку сегодня?
– Вечеринку? – Если бы он сказал: «На человеческое жертвоприношение с ритуальными плясками», Петра бы удивилась не так сильно.
– Да. Алан из научного отдела устраивает рождественский вечер. Как тебе идея?
Петра сдерживает смех. У Алана из научного отдела борода на все лицо, и он коллекционирует фигурки из «Звездных войн». Более непривлекательной идеи она представить себе не может. Гарри начинает дергать ее за рукав.
– Мам! – шипит он.
– Я, если честно, не могу, – говорит она. – Моя мама приедет.
– А как насчет того, чтобы выпить? По-быстрому.
– Извини, не думаю, что у меня получится.
– Мам! – визжит Гарри, выпучив глаза от ярости.
– Как насчет прогулки по пляжу? В десять. Я принесу шампанское.
– Ма-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ма!
– Хорошо, – наконец соглашается Петра. – Звучит мило.
И она очень аккуратно кладет трубку, словно боясь ее сломать.
Эмили и Пэрис в одной из пристроек к дому вместе собирают велосипед для Чарли. В такие моменты Эмили скучает по Полу больше всего. Он хорошо справлялся со всеми традиционными мужскими делами: вешал рождественские гирлянды, чинил предохранители, заделывал проколы, спал с женщинами вдвое моложе него. Но Эмили должна признать, что Пэрис – отличная замена. Ей самой уже давным-давно отвели роль помощницы: Эмили подает гаечный ключ, держит велосипед, бормочет тактичные слова поддержки.
– Все-таки Чарли избалованный, – неразборчиво говорит Пэрис с полным ртом гаек. – У меня не было велосипеда в три года.
– Милая! У тебя он был!
– Тот, что достался от Сиены. Это другое.
– Мы потом купили тебе собственный, – защищается Эмили. – Такой красный, четырехколесный.
– Да, – говорит Пэрис, припоминая, – я любила тот велик.
– Помнишь, как ты хотела с ним спать ложиться?
– Я даже связала ему шарф зимой.
– Ты называла его Малькольмом.
– Да. Не знаю почему.
Они умолкают на минуту. Эмили думает о доме в Клэпхэме, о его скрипучих досках и неудобных углах, о витражах на входной двери и виде на крыши из окон. «Настоящий семейный дом», – говорила она раньше (в основном когда защищала беспорядок, что добрался до каждой поверхности и осел в подвале, словно ил). Они раздали все игрушки Сиены и Пэрис к тому времени, как родился Чарли. Их запоздалый ребенок. «Это произошло случайно?» – затаив дыхание, спрашивали друзья; но нет, это было совсем не случайно. После того как Пол примчался за ней в Брайтон, заявляя о своей вечной любви, обещая ей что угодно, лишь бы она вернулась, она сказала, что хочет переехать в Италию. Ей пришлось уехать из Клэпхэма, где Другая Женщина жила всего в паре улиц. Она хотела новых сложностей, хотела начать с чистого листа, и она до сих пор, после стольких лет, была влюблена в Италию. Поэтому они с Полом приехали в Тоскану, отправились в поездку по насыпной дороге и увидели виллу «Серена». В ту ночь в отеле в Сиене был зачат Чарли.
Эмили дрожит, держа колесо велосипеда. В пристройке, в которой раньше была маслодельня, очень холодно (здесь все еще на полу лежит плитка, а решетчатые окна расположены высоко). Когда-то они с Полом планировали переоборудовать пристройки в автономные домики, чтобы их можно было сдавать в аренду и зарабатывать кучу денег. Но деньги иссякли еще до того, как закончился ремонт главного дома, и автономные домики, как и бассейн, остались недостроенными, став свидетельством их наивности.
– Мам? – ход ее мыслей нарушает обвинительный тон Пэрис. – Почему ты не сказала мне, что у папы появилась девушка?
– Извини, – говорит Эмили. – Я собиралась.
– Какая она?
– Мы не знакомы. Ее зовут Фиона. Она фитнес-консультант.
– Круто.
– Так и думала, что ты это скажешь, – кривится Эмили. Пэрис бесит ее смиренное выражение.
– Да господи! – взрывается она. – Я всего лишь сказала, что это круто, а не что мы будем лучшими подругами или что-то в этом духе. Я просто имела в виду, что было бы неплохо знать кого-то, кто любит спорт, вот и все.
– Я знаю. Прости.
– Она будет там, когда мы поедем к нему на Новый год?
Пол спрашивал, смогут ли дети в январе приехать в Англию на неделю. Эмили не понимает, как она может запретить девочкам, ведь он их отец; но она очень не хочет отправлять туда Чарли. Как она может доверить своего дорогого малыша Фионе – этой двадцатилетней селебрити в дизайнерском спортивном костюме? «Он будет на моем попечении, – сказал Пол. – Хочешь сказать, ты не доверяешь мне заботу о собственном сыне?» Вообще, да, она не доверяла, но такое лучше вслух не говорить. А потом еще расходы. Несмотря на объявление о банкротстве, у Пола все равно загадочным образом появляются деньги. Но кто будет платить за авиабилеты, не говоря уже о недельных текущих расходах на троих детей? Она представляет, как Пол разрешает им питаться в «Макдоналдсе» и пить газировку. У Чарли точно будет изжога.
– Я не знаю, – говорит она Пэрис. – А ты бы не хотела, чтобы она там была?
Пэрис пожимает плечами.
– Да не то чтобы. Просто не могу представить папу самого по себе. А ты можешь?
– Нет, – отвечает Эмили. – Я не могу. Велик готов? Может, оставим его здесь, а я приду и упакую его, как только Чарли заснет?
Эмили удивляется, когда Джинни предлагает ей пойти вместе на полуночную мессу, и еще больше удивляется, когда через пару минут Сиена вызывается составить им компанию. Даг говорит, что останется дома и присмотрит за детьми, но к десяти вечера он уже храпит в кресле; Эмили приходится смириться и положиться на сомнительные сторожевые умения Тотти, который, съев пару рождественских украшений и пять пирожков, самодовольно сидит у огня. Эмили наполняет чулок Чарли (с чулками для девочек придется разобраться позже), подкидывает полено в камин и выгоняет Пэрис спать. Потом они с Джинни и Сиеной отправляются по заледеневшим дорогам в Монте-Альбано. Небо чистое и звездное. Белые коровы на полях Романо выглядят как привидения в лунном свете, окруженные белыми облаками своего дыхания.
– Как думаешь, они становятся на колени в полночь? – спрашивает Сиена, наклоняясь вперед с заднего сиденья. – Как в стихотворении?
– Я не знаю, – отвечает Эмили. – Давай посмотрим, когда поедем обратно.
– Они выглядят опасными, – говорит Джинни, закутываясь в пальто. – Ты уверена, что это не быки?
– Знаешь, ба, в Италии есть буйволы, – сообщает Сиена.
Джинни вскрикивает.
Сочельник. Я сижу в кровати, пытаясь снова почувствовать себя ребенком. На улице мороз, поэтому все и правда похоже на рождественскую открытку. Перед тем как Сиена уехала на полуночную мессу, мы с ней взяли колокольчик со старого ошейника Тотти, который он не хочет носить, потому что тот звенит, и позвонили в него прямо за окном Чарли, чтобы он подумал, что это пролетел олень Санты. Было забавно, но, пока я стояла на холоде, мне и правда казалось, что это был олень Санты. Я-то знаю, что это мы звонили и что это не колокольчики саней, но все равно ощущалась какая-то магия, потому что Сочельник и все такое. Я посмотрела на Сиену и поняла, что она почувствовала то же самое, но потом она сказала какую-то глупость про Андреа, и теперь я снова ее презираю.
Я не знаю, почему Андреа подарил мне подарок. Я ему нравлюсь? А он мне нравится? Он не очень симпатичный, если честно, но у него милое лицо. У него светлые волосы, и это на самом деле приятно, потому что все вокруг такие темные. И у него очень красивые голубые глаза. Он смотрит так, словно действительно тебя слушает. Сиена говорит, он очень умный, но она не самый надежный источник информации, потому что для Сиены любой, кто может написать «суббота» без ошибок, уже умный. Но мне почему-то кажется, что он и правда умный, потому что иногда выдает что-то смешное, но никто не понимает. Его это не беспокоит, он просто шутит ради собственного удовольствия. Это как говорить: «Я знаю то, чего ты не знаешь», но только про себя, а не вслух. Но он не заставляет людей чувствовать себя глупо, как в тот раз, когда Франческа не знала, кто такой гинеколог. Он мог бы высмеять ее