– Чушь, – отрезает Эмили. Ей не нравится думать о духе Карло Белотти, шатающемся по дому без приглашения.
– Чушь, значит, да? – угрюмо спрашивает Олимпия. – Что ж, послушайте, что я вам скажу, синьора Робертсон. Я как-то подметала зал и отчетливо услышала, как кто-то насвистывал La Donna è mobile. Что вы на это скажете?
Эмили не придает этому значения, но дон Анджело мягко говорит:
– Ах, как Карло любил эту мелодию. Много, много раз я слышал, как он ее поет или насвистывает.
Олимпия, глубоко тронутая, сжимает его руку, а Эмили задумывается, откуда дон Анджело так хорошо знает музыкальные вкусы Карло Белотти, если, как он утверждал, они были едва знакомы?
Чарли засыпает на руках Рафаэля еще до фейерверка, а Эмили мерзнет, несмотря на дворницкую куртку. Она потеряла из виду Пэрис, а Сиена где-то в центре шумной компании молодых людей, толпящихся у пиццерии. Петра и Моника все еще увлеченно беседуют. Сейчас они обсуждают, как мужчины боятся сильных женщин, и, кажется, проговорят всю ночь.
Рафаэль кладет руку на плечо Эмили.
– Ты хочешь поехать домой?
– Я бы хотела, – вздыхает Эмили. – Но как же Петра и девочки?
– Петра может отвезти их на твоей машине. А я заберу вас с Чарли на джипе.
Но Петра, как ни удивительно, боится вести леворульную машину.
– Здесь так темно, – говорит она. – Я ни за что не найду поворот.
– Не волнуйся, – успокаивает Моника, – я отвезу их домой. Ты поезжай с Рафаэлем, – она пристально смотрит на Эмили.
– О, спасибо, Моника. Просто Чарли так вымотался.
– Без проблем. Можешь оставить машину здесь и забрать ее утром.
– Да, – с благодарностью отвечает Эмили. – Ты не против, Пит?
– Хорошо, – соглашается Петра. Она, кажется, замерзла, но все еще полна энергии, глаза сверкают под вязаной шапкой. – Я бы не хотела пропустить фейерверки.
– Сиена все равно, скорее всего, поедет домой с Франческой. – Франческа теперь лучшая подруга Сиены. Они часами переписываются, болтают по телефону, и, что удивительно, при этом им всегда есть о чем поговорить при встрече. Сиена уверяет, что намного круче иметь лучшую подругу, чем бойфренда.
Пэрис с Андреа стоят возле гриля с поркеттой и слушают джазовый оркестр. Эмили не напоминает ей, что на Феррагосто Пэрис заявила, что ее тошнит от запаха поркетты. Она вообще не хочет вспоминать Феррагосто, когда она думала, что потеряла Пэрис во всех возможных смыслах.
– Ты не против, дорогая? – спрашивает она, обрисовав план.
– Да, хорошо, – неопределенно отвечает Пэрис. – Я вообще еще не хочу уходить.
– Я присмотрю за ней, миссис Робертсон, – серьезно говорит Андреа. Пэрис ударяет его кулаком, в шутку, но сильно.
– Я сама могу за собой присмотреть, – парирует она.
Поднимаясь на холм с Рафаэлем, Эмили снова вспоминает ночь Феррагосто. Как она бежала через толпу с Чарли, висящим на руках мертвым грузом, в отчаянии пытаясь найти Пэрис. Она вспоминает, как устрашающе звучали фейерверки – словно выстрелы, блицкриг. Она вспоминает свое облегчение, когда увидела Пэрис дома, в безопасности, спящей в компании сумасшедшего владельца отеля в Торки. Теперь Чарли несет Рафаэль, и вес ребенка совсем не влияет на резвость его шага. Она не совсем понимает, о чем думает Рафаэль и почему он так хотел уйти с карнавала пораньше. Она знает только, что темная ночь, шум толпы и звук начавшихся на пьяцце фейерверков теперь кажутся не враждебными, а дружелюбными и очень успокаивающими.
– О чем вы говорили с Ренато? – спрашивает она, вприпрыжку поспевая за Рафаэлем.
– О, он спрашивал, что мы нашли. Делал вид, что ему интересно. Он надеется, что мы не найдем ничего серьезного. А то он никогда от меня не избавится.
– Но ты ведь уже нашел что-то серьезное.
– Да, – признает Рафаэль. – Однако люди и раньше обнаруживали гробницы. Я бы хотел найти что-то совершенно новое. Что-то, что изменит мир.
– Затерянную Атлантиду? – поддразнивает Эмили. Рафаэль смеется.
– Что-то вроде того.
Глядя на лицо Рафаэля, залитое лунным светом, Эмили чувствует в нем ту же потребность защищать, которую она испытывает к своим детям. Ей нравится, как страстно Рафаэль увлечен своими этрусками, этими загадочными людьми, которые мертвы уже почти две тысячи лет. Но еще она думает, что он хочет слишком многого. Как может подобное открытие перевернуть мир? Как может кусок старого камня сделать это?
Они подходят к джипу. Эмили берет Чарли, и из ее руки выскальзывает кусочек розовой бумаги.
– О нет, – сокрушается она. – Теперь я не выиграю в лотерею.
Рафаэль ухмыляется, его лицо освещают фары проезжающей машины.
– Ты выиграла меня, – говорит он. – Я – главный приз.
В эту ночь они занимаются любовью иначе. Без бурной лихорадки первого раза. Они держат друг друга в объятиях, не торопятся и наслаждаются друг другом. Один или два раза Эмили чувствует, что вот-вот скажет: «Я люблю…», но вовремя останавливает себя. «Я люблю это, – твердо говорит она себе. – И ничего больше».
Рафаэль уходит до того, как возвращаются девочки, но еще долгое время Эмили лежит абсолютно неподвижно, улыбаясь в темноте.
Глава 4
Письмо, которого Эмили ждала двадцать лет, приходит через неделю после начала Великого поста. День начинается как обычно. Она привычно забирает почту из ящика в конце насыпной дороги, куда ее доставляют на американский манер. Она бросает письма на переднее сиденье, спрашивает Чарли, сидящего сзади: «Все хорошо, Мишка Чарли?» – и едет в scuola materna. Играет диск с детскими песенками, и время от времени Эмили смотрит на почту, разбросанную по шикарному кожаному сиденью «альфы». Сверху лежит квитанция, чуть ниже – открытка с Королевским павильоном от Петры; остальное не видно. Она счастливо едет дальше, останавливаясь перед рыжим котом, который медленно и презрительно переходит дорогу, и аккуратно притормаживает на поворотах, потому что дорога все еще покрыта льдом.
– Мне больше не нравятся эти песни, – сообщает Чарли.
Она привозит Чарли в scuola materna, радостно замечая, как быстро его затягивает в толпу смеющихся и кричащих детей. Эмили машет Монике, которая пытается заставить шумную детскую массу тихо сидеть кружком, и идет обратно к машине. Она не открывает письма, потому что у нее всего десять минут, чтобы добраться до scuola elementare, начальной школы, где она преподает английский.
Старое каменное здание школы расположено в самом центре Монте-Альбано. Она оставляет машину на крошечной парковке и достает сумку из багажника. Подумав секунду, запихивает письма в сумку. Может, получится почитать их на перемене.
Ее первое занятие – с группой шестилеток. Они поют: One, two, three, four, five, once I caught a fish alive – так она учит их считать. Маленькая девочка по имени Шэрон (в честь Шэрон Стоун, сейчас это очень популярное имя в Италии) настаивает на том, чтобы весь урок держать Эмили за руку. Мальчик по имени Кевин (в честь Кевина Костнера) кружит рядом, изображая из себя машину. Эмили, сколько может, не обращает на это внимания, а потом сажает его рядом с собой. Он поднимает на нее трогательные глаза.
– Вы мне нравитесь, синьора Робертсон, – говорит он, не получая ответа.
Они сидят кружком, и дети, притворяясь разными животными, знакомятся друг с другом по-английски. I am a cat. I eat mouses[131]. Эмили любит детей, но они отнимают очень много сил. Она не понимает, как люди вроде Антонеллы могут заниматься этим целый день. Ближе к концу рабочего дня, в полдень, она уже так устала, что не может разговаривать.
На перемене она забывает про письма, потому что директриса, очаровательная монашка сестра Катерина, просит ее помочь перевести пасхальную песенку на английский. Эмили изо всех сил старается, но не может подобрать английский эквивалент для новены[132]. Она не первый раз чувствует себя некомфортно, встречаясь с католической частью школьной жизни, хотя сестра Катерина уверяет ее, что отсутствие веры совсем не проблема.
– Мы хотим, чтобы вы чувствовали себя в нашей школьной семье как дома.
И Эмили правда чувствует. Ей нравятся остроумные перепалки коллег, идеалистичных и циничных одновременно. Ей нравится, когда дети поют с таким невинным удовольствием, смакуя слова, словно жуют торт. Она любит быть частью всего этого, любит быть синьорой Робертсон с полной сумкой английских сказок и народных песен.
Затем у нее урок с десятилетними детьми, которые пишут рассказ на английском. Это совместная работа под названием: «Робин Гуд играет за “Манчестер Юнайтед”». Ей нравится, как они смешивают старых и современных героев (Дэвид Бэкхем появляется в качестве давно потерянного близнеца Робина). После этого занятия рабочий день заканчивается, и она спешит к машине. Нужно забрать Чарли в двенадцать тридцать, и она не хочет попасть в пятничную пробку из туристов.
Ей везет. Дороги пустые, и она приезжает к scuola materna на десять минут раньше. Только тогда она вспоминает о письмах. Достает сумку из багажника и роется в ней, перебирая кучу ручек, чеков и пальчиковых кукол. Она пролистывает квитанции, улыбается открытке Петры («Дома, все хорошо. На чай были чипсы и Даррен. Привет детям и сексуальному Р.»). И тут ее сердце замирает. Последнее письмо отправлено из главного офиса газеты. Это дорогой кремовый конверт, адрес написан жирными черными чернилами. Она переворачивает и читает обратный адрес: «Миссис Джина Бартницки». Дрожащими руками Эмили открывает конверт. На колени падают письмо и рекламная листовка.
Моя дорогая Эмили!
Надеюсь, ты не против, что я пишу спустя столько времени, но я так часто вспоминала тебя все эти годы. Как ты можешь видеть, я открываю новый ресторан в Болонье, и я буду очень счастлива, если ты сможешь прийти на ночь открытия. Я уже давно хотела вернуться в Италию, и после того как в прошлом году мой дорогой Ник умер, я все-таки решилась на этот шаг.