он вернется домой на похороны дона Анджело; на самом деле эта мысль была единственным, что поддерживало ее в ужасные часы после смерти священника. Как только дона Анджело объявили умершим и связались с его родственниками, Эмили уехала на такси из больницы домой. Но потом поняла, что сказала водителю ехать до центра Монте-Альбано, и попросила остановить у «Ла Форесты».
Был ранний вечер, и официанты расставляли столики. Она думала застать здесь Рафаэля, но удивилась, увидев Зио Вирджилио, одиноко сидящего за угловым столиком, с газетой и бокалом граппы.
– Миссис Робертсон! – Он галантно встал, несмотря на артрит.
– Синьор… – она не знала, как к нему обратиться.
– Пожалуйста, – он махнул своей легкой рукой, – зовите меня Зио Вирджилио.
Эмили колебалась. Это казалось ей несколько самонадеянным, но в конце концов она справилась с собой.
– Зио Вирджилио, вы знаете, как связаться с Рафаэлем?
Он внимательно посмотрел на нее.
– Да, у меня где-то записан его номер, но, миссис Робертсон, присядьте, вы очень бледны. – Эмили присела. Она и не заметила, как один из невидимых официантов поставил перед ней второй бокал граппы. – Что случилось? – мягко спросил Зио Вирджилио.
– Дон Анджело… Дон Анджело умер.
Она вспоминает, что Зио Вирджилио не выглядел удивленным или шокированным. Он просто положил свои руки поверх ее.
– И? – произнес он наконец.
Эмили, к своему удивлению, начала плакать.
– Он мертв, – повторила она. – Я подумала, Рафаэль должен знать.
Она никогда не забудет, как выглядел Зио Вирджилио, с лицом, скрытым в полутьме, когда сказал, обращаясь больше к самому себе, чем к ней:
– Бедный Анджело. Дай Бог, теперь он наконец избавится от своей ноши.
Зио Вирджилио знал, поняла она, он знал все это время. В итоге она решила ничего не рассказывать Рафаэлю. Он бы и так вскоре узнал от Зио Вирджилио. И в чем тогда смысл? Он определенно не хотел ее видеть. И не пришел даже на похороны, хотя Моника сказала, что он отправил цветы. Рафаэль не любит похороны, говорит она себе, но все равно у него был повод приехать домой, однако он им не воспользовался. Возможно, она больше никогда его не увидит.
Тотти оставил главный участок и теперь радостно копает у пещер, где нашли тела. Эмили видит, как он виляет хвостом, глубже зарываясь в мягкую почву.
– Тотти! – кричит она. Боже, он, наверное, сейчас еще что-нибудь откопает, и все начнется заново. Сколько еще секретов погребено в этих холмах? – Тотти!
Он весело поднимает голову и продолжает копать. Видимо, дрессировка Пэрис на него никак не повлияла. Задыхаясь, Эмили хватает собаку и тянет за ошейник. Под ногами, обнаженная дождем и скребущими лапами овчарки, виднеется квадратная каменная плита.
Она нашла затерянную Атлантиду.
Глава 8
Вечером Пасхальной субботы Эмили собирается ехать в Болонью. Пэрис гуляет с Андреа, Сиена ночует у Франчески. Эмили отвезет Чарли к Монике, а потом поедет на открытие «Витторио». Что дальше, она еще не думала. Увидит ли она Майкла? Упадет ли она со слезами ему в объятия, как часто себе представляла? Придет ли он туда под руку с женой, весь такой невозмутимый? Будет ли ей до этого дело? Она не знает. Она двигается медленно, словно под водой. События последних недель ввели ее в состояние транса. Рафаэль уехал, дон Анджело мертв, а там, на холмах, в грязи, похоронено, возможно, самое великое открытие об этрусках. И все, что она, кажется, может, – это очень медленно готовиться к вечеру и пустить мысли на самотек.
На столе перед Эмили лежат ее лучший клатч, приглашение на открытие и старая газетная вырезка о Майкле. Он смотрит на нее с зернистого листа ясным взглядом, уверенный как никогда. «Доктор Майкл Бартницки, консультант по нейрологии в Королевском колледже Лондона…» – неужели она правда снова его увидит?
Эмили вздыхает и выходит позвать Чарли. Она оставила его на террасе играть с машинками. Он упорно хочет взять к Монике их все. Пора бы его собрать. Багажа у него больше, чем у самого короля-солнца.
– Чарли! – зовет она.
Тотти, который тоже поедет к Монике, лает где-то среди оливковых деревьев. В остальном вокруг тишина. Деревья вздрагивают от резкого порыва ветра, но потом снова замирают. Вздыхая, Эмили поднимается по ступенькам на террасу. Машинки на месте, застыли в катастрофических авариях на трассе, но Чарли нигде не видно.
– Чарли!
Она обегает дом, перемахнув через заброшенную овощную грядку Пола, где она впервые увидела дона Анджело. Ее машина стоит на месте, но Чарли там тоже нет.
– Чарли! – голос Эмили охрип от сдерживаемой истерики. Она бежит обратно в дом, шаги по каменному полу отзываются эхом. Проносится через гостиную, где тикают громадные часы, через холл и влетает в кухню.
Чарли сидит за кухонным столом и смотрит на вырезку из газеты.
– Чарли! Слава богу! Где ты был? – Она крепко сжимает его в объятиях, вдыхая чудесный уличный аромат травы и древесного дыма.
Чарли быстро высвобождается.
– Мам, – он показывает на картинку из газеты. – Это тот мужчина, который все время наблюдает за мной.
Пэрис и Андреа на кладбище. Вообще-то они не собирались сюда приходить. Просто больше особо некуда. Они целый час просидели в кафе над двумя стаканами лимонада, но Анджела уже начала на них коситься, а денег у них больше не было.
– Я найду работу на лето, – говорит Андреа, прохаживаясь между могил. – Тогда мы сможем ходить в разные места. В кино, в рестораны, может, съездим во Флоренцию.
– Тебе нужно учиться, – возражает Пэрис. Она не позволит Андреа забыть свою мечту стать доктором, даже если он попытается. Ее собственная мечта сейчас – стать археологом, хотя она думает, что будет специализироваться на египтянах. Они, кажется, понастроили немного больше, чем этруски.
Андреа усмехается.
– Ты говоришь, как моя мама.
– Большое спасибо.
– Это комплимент, – возражает Андреа.
– Слушай, я тоже люблю свою маму. Но не хочу говорить, как она.
– Ты и не говоришь, – отвечает Андреа, усаживаясь на покрытый плющом надгробный камень. – Твой итальянский гораздо лучше.
– Я знаю. Бедная мама, три года в Италии, а так и не может правильно произнести «р».
Пэрис садится рядом с Андреа. Начинает темнеть, и надгробные плиты отбрасывают безумно длинные тени на траву. Из сумрачных деревьев взлетает птица, где-то далеко лает собака. Пэрис рада ощущать уверенное присутствие Андреа поблизости.
Возле церкви, в месте, отведенном для священников (своего рода церковном клубе), находится свежая могила дона Анджело. Здесь еще нет надгробного камня, но трава вокруг усыпана цветами: замысловатыми венками, дешевыми букетами из потрескавшегося пластика, одинокими цветками, искусственными подсолнухами; среди них – пара футбольных маек (дон Анджело был фанатом «Ювентуса»). В сравнении с этим могилы Карло Белотти и Пино Альбертини чуть выше по холму кажутся одинокими и забытыми. Но кто-то вспомнил о них. Оглядываясь, Пэрис замечает проблески красного, белого и зеленого. Она встает, чтобы рассмотреть получше.
Напротив нового белого камня (Карло Белотти, патриот, 1902–1944) лежит огромный венок из красных и белых роз с вкраплениями зеленой листвы. Цвета итальянского флага.
Пэрис наклоняется.
– Здесь что-то написано. – Она читает: Meglio vivere un giorno da leone che cento anni da pecora. Лучше прожить один день, как лев, чем сто, как овца, – медленно переводит она на английский. – Что это значит?
Андреа подходит и становится рядом с ней.
– Это известная цитата Муссолини. Я думаю, она значит, что лучше умереть молодым, но чего-то достигнуть, как эти двое, чем просто спокойно стареть.
Пэрис передергивает.
– Мне это не нравится, – горячо говорит она. – Я хочу прожить сотню лет, как лев.
Андреа ее приобнимает.
– Так и будет, Пэрис, – произносит он, – так и будет.
– Что ты имеешь в виду? – шепчет Эмили. – Мужчина, который все время наблюдает за тобой?
Рот Чарли становится квадратным, когда он расстраивается, что его не понимают.
– Этот мужчина, – он вдавливает палец в Майкла Бартницки, консультанта по нейрологии, – этот мужчина. Он следит за мной.
– Следит за тобой? Как? Где?
– Здесь! – вопит Чарли. – В этом доме. Он следит за мной.
Эмили чувствует, как по всему телу пробегает холод, словно она вошла в гробницу.
– Зачем, – спрашивает она больше у самой себя, – зачем ему за тобой следить?
– Я не знаю, – живо отвечает Чарли. – Почему бы тебе не спросить у него?
Эмили резко разворачивается, и там, в ее кухне, такой же невозмутимый и уверенный в том, что ему здесь рады, как тем вечером на Гордон-сквер, стоит Майкл.
Эмили вскрикивает и хватает Чарли.
– Не бойся, Эмили, – говорит Майкл мягко. – Это я.
– Что ты здесь делаешь? – шепчет Эмили, все еще сжимая Чарли так сильно, что он скулит.
– Я приехал увидеть тебя, – просто отвечает Майкл. Он все такой же. Чуть старше, возможно: светлые волосы поредели, в уголках глаз собрались морщинки, у висков – легкий намек на седину. Но он по-прежнему поразительно красив и уверен в себе. Стоит в ее кухне в официальном смокинге и галстуке-бабочке и выглядит так, словно пришел из другого мира.
– Я подумал, ты будешь не против, если я подброшу тебя на открытие ресторана, – говорит он. – Ты же идешь, да?
Эмили кидает взгляд на стол, где возле ее сумочки блестит приглашение.
– Да… Я собиралась, – медленно произносит она.
– Прекрасно. Можем пойти вместе.
– Майкл, – говорит Эмили и слышит странные, почти умоляющие нотки в своем голосе. – Что значит – можем пойти вместе? Я тебя не видела двадцать лет. Ты не можешь просто появиться и отвести меня в ресторан.
– Нет, – улыбается Майкл. – Зато я тебя видел.
– Что?
– Я уже был здесь много раз. Видел, как Пэрис и Сиена играют в карты, видел, как Чарли играет с машинками. Я видел эту сумасшедшую уборщицу. Я насвистывал оперные мелодии, просто чтобы ее попугать. Я видел этого твоего тупого дружка, шатающегося по дому с лопатами и кирками. Я даже видел твоих родителей. Милая Джинни. Я всегда ей нравился.