Мы восстанавливаем забытый, запрещенный спектакль. Мы придерживаемся редакции 1981 года. Но нельзя не учитывать время и перемены, и мы пытаемся сделать поправки на эти субстанции.
О Высоцком нужно говорить на уровне Высоцкого… языком театра. Мы понимаем нашу ответственность. Достигнем ли мы этого уровня 25 января 1988 года? А если достигнем, то в чем обретем запас прочности для дальнейшей эксплуатации спектакля? 25-го нам поможет сам Владимир фактом своего дня. А дальше? Дальше?!
Мы сыграем спектакль «Владимир Высоцкий» и возьмем за это с публики деньги. Чего не делали раньше, поскольку не имели права: наше действо называлось «вечер памяти». А вечер памяти к коммерции никакого отношения не имеет, стало быть, и к плану тоже. Теперь мы деньги возьмем, нам разрешили именовать нашу работу поэтическим представлением, то бишь спектаклем. Мы возьмем деньги, и они пойдут на организацию музея В. Высоцкого при Театре на Таганке. И впредь будем делать так же.
Мы долго спорили между собой… Раздавались голоса: «Ну вот, и мы в распродаже Высоцкого… Давайте не будем брать за него деньги… Давайте не включать спектакль в афишу как финансовую единицу».
Другие приводили свои резоны: а почему, собственно, не продавать билеты? Все дело в качестве теперь уже нашей продукции. Ведь шли же у нас спектакли по стихам Вознесенского, Евтушенко, Есенина, Пушкина, наконец. «Послушайте!» Маяковского и сейчас на афише, а поэта, рожденного этим театром и до конца дней игравшего на его подмостках, и сам бог велел.
«Он был жертвенной свечой, зажженной с двух концов – искусства и жизни». Так каково же будет наше воспоминание о нем 25 января 1988 года? Будем ли мы соответствовать?
Вспоминаю свои ощущения от прошлых единичных показов нашей работы. Мне казалось тогда, и думаю об этом сейчас, что наше действо той поры еще не переплавилось собственно в спектакль. Причин тому несколько. Одна из них в том, что каждый из нас был перегружен личными переживаниями и чаще пребывал на сцене в собственной эйфории, нежели тянул единую лямку замысла, что для театрального действия как командной игры однозначно.
Тогда повсеместная общая атмосфера скорби по недавней великой утрате покрывала огрехи актерского исполнения. Теперь, если мы хотим покорить зрителя волшебством театра, а не только сыграть на благородной идее памяти о нашем талантливейшем товарище, мы должны увлечься собственными переживаниями, чтобы не захлебнуться в них, а сообщить своему отдельному организму устремления общей стаи, общего маху.
«Духовной жаждою томим». Томимы ли мы этою жаждою? И сделали ли мы что-нибудь для развития духовной жажды своего народа? Хочется думать, что Театр на Таганке спектаклем «Владимир Высоцкий» будет способствовать этому развитию. Будем надеяться.
В заключение скажу, что восстановление и новую редакцию спектакля осуществляет главный режиссер театра Н. Губенко, он является одним из центральных исполнителей в спектакле. Это, конечно, двойная сложность и двойная ответственность. Пожелаем ему удачи на этом пути, а с ним и всем нам – участникам спектакля «Владимир Высоцкий».
1988
Секрет Высоцкого
Помню диалог на репетиции поэмы Есенина «Пугачев» между Н. Р. Эрдманом и В. С. Высоцким (Любимов с желтухой лежал в Кремлевской больнице):
– Николай Робертович, вы что-нибудь сейчас пишете?
– А вы, Володя?
– Пишу… на магнитофоны…
– А я на в-в-века.
– Да я, честно говоря, тоже на них кошусь…
– Коситесь. У вас получается. Слышу телевизор… Слышу – вы. Не может быть! Жду титров – вы! Вы понимаете, что это такое, когда поэта можно узнать по строке? Вы – мастер, Володя. – И он долго и ласково смотрит на нашего товарища.
Ю. П. Любимову Эрдман говорил:
– Это, Юра, черт знает что… Я ведь видал поэтов. Среди них были люди с блестками гениальности. И все-таки я понимал, как они работают… Как работает Высоцкий, я понять не могу. Откуда он извлекает свои песни – не знаю…
Секрет Высоцкого раскроет время. Не беря на себя смелость сделать это единолично, берусь лишь предложить одну из версий.
В работе В. Турбина «Связь времен» я впервые встретился с толкованием неизвестных для меня литературоведческих понятий, как «микротекстология» и «макротекстология». Микротекстология имеет дело с тем, что сказал писатель, поэт. Макротекстология – с тем, что сказала эпоха, нация. Мне кажется, что Высоцкий обладал поэтическим даром в сильной степени макротекстологического свойства, силу которого развил и удвоил, безусловно, театр, его родивший.
Высоцкий брал в работу самые, казалось, бросовые слова. Он их не присваивал, механически вставляя в стихи, а делал своими, заставляя их жить по-другому, звучать по-новому, «по-высоцкому». Его слово многоголосо. Народонаселение его песен поразительно по многообразию типов, занятий, интеллектов, географической принадлежности. Люди разных уровней, профессий, слоев и положений в обществе считали и считают Высоцкого непреложно своим. Такой точности в лексике, знания натуры, манеры поведения и быта он добивался и доискивался упорным трудом, умел учиться у всякого, с кем общался, и ведь не был никогда ни альпинистом, ни летчиком, ни фронтовиком. А как влюбленно, с каким неистовым вниманием вслушивался он в мои нелитературные рассказы о чудесах деревенской жизни, впитывая и усваивая крестьянский словарь, прислушиваясь к сибирской интонации, неписаному синтаксису.
Сцена из спектакля «Пугачев».
«У Высоцкого-артиста были сложные, подчас конфликтные взаимоотношения с театром. У Высоцкого-поэта таких взаимоотношений быть не могло. Театр сообщал поэту вторую космическую скорость».
У Высоцкого-артиста были сложные, подчас конфликтные взаимоотношения с театром. У Высоцкого-поэта таких взаимоотношений быть не могло. Театр сообщал поэту вторую космическую скорость.
Последние годы он все чаще задумывался над тем, чтоб выйти из игры, уйти в литературу, как хотел уйти из кино к столу с бумагой Василий Макарович Шукшин.
И оба не успели сделать этого.
А и сделали бы?! Не уверен.
1981
Олег Марусев, заслуженный артист РФКак я заработал червонец у Высоцкого
Я впервые приехал в Москву, когда мне было 25 лет, и первые несколько месяцев жил на Курском вокзале. Мы приехали из Минска с театром «Скоморох» Геннадия Юденича, но было уже постановление Минкультуры, запрещающее работу театра по идеологическим соображениям. Жить было негде. Театр существовал полулегально.
Маме я писал красивые письма, что завтра чуть ли не в Кремле буду выступать, а сам спал на Курском и подвизался подносить вещи. Я знал, что надо подносить генералам – у генерала железный «трояк». Я у одного носильщика генерала перехватил, у второго, они этого не выдержали, собрались в круг и отметелили меня профессионально – двумя руками по печени; летал я, как птичка.
Очнулся в милиции на том же Курском. Сказал, что артист. Один из ментов на следующий день пришел к нам на репетицию, отсидел все 8 часов, обалдел, что люди играют на износ и за это ничего не получают, и после этого я стал самым любимым человеком на Курском вокзале. Мужики, те, кто бил, подошли, принесли бутылку водки, жратвы, и я каждый день ел вечерами на Курском вокзале. Место мне железно держали – скамеечка под батареей. А мы были фанатически преданы театру, к нам приходили замечательные люди. Благодаря «Скомороху» я познакомился с Фаиной Георгиевной Раневской и жил у нее три дня. А потом я загремел в больницу с двусторонним воспалением легких и диагнозом «физическое истощение». Понимая, что я должен через три дня сбежать отсюда, потому что у меня показ в каком-то театре, придумываю себе фамилию – Мешалкин из Минска, профессия – артист.
Лежу на коечке в коридоре, потому что больница переполнена, довольный, потому что утром кашу дают, и вдруг идет Володя Высоцкий. А мы уже знали друг друга. Он лежал у своего приятеля ниже этажом, в процедурной, и предложил перебраться к нему. Чего только у него в процедурной не было – шашлыки приносили, рыбу, конфеты, стояла пара ящиков коньяка от поклонников. Я банковал по-черному, кормил всех ребят. Высоцкий тогда еще мало снимался, популярность была больше кассетная, и его не очень узнавали на улицах. На Валеру Золотухина была потрясающая реакция, Валера был очень популярен, его узнавали за квартал, и я, когда шел с ними, видел краем глаза, как Володя ревнует. Это на него действовало.
Я слышал много телефонных разговоров – мы же лежали в одной палате – с кем и как он говорил. И с кем он говорил уважительно и даже чуть-чуть побаивался, так это с Валерой Золотухиным. Потому что Валера выдавал ему по телефону очень серьезные вещи. Он говорил, что «Петрович сейчас вообще выгоняет, ты приди в себя»; он с ним говорил очень жестко, и Высоцкий его слушался. «Валерка абсолютно прав, он умница и артист замечательный». Это я слышал и Валерию никогда об этом не говорил. После больницы Володя пригласил меня на один концерт – я заработал 10 рублей. Я его объявил, и он дал мне за это червонец.
Что-то чаплинское так или иначе коснулось и искусства Валерия Золотухина.
«Я никогда больше не буду воровать…»
1 января 1993 года
Милый Валера!
Начала Вам писать на другой же день, как приехала, но потом поняла, что кратко не получится, а тут еще стали одолевать домашние обязательства, поэтому отложила и пишу в первую ночь января, когда мои домочадцы уехали на четыре дня на дачу, а главный мой поработитель (2-х с половиной лет) спит в соседней комнате.
Итак… В Троицу была в храме Владимирской Божьей Матери. Он находится рядом с домом Достоевского. Ф. М. постоянно бывал в нем и даже там венчался. Открыли его года два назад, и я стала часто там бывать. Там хорошо поют, и священники хорошие – все молодые. Но несчастье в том, что церковь эта рядом с Кузнечным рынком. Поэтому вокруг нее расположилась чудовищная страшная толкучка. Такая современная толкучка, на которой торгуют всем, начиная от «импорта» и кончая такими опорками, лохмотьями и черепками, что жутко смотреть. И содрогаешься, когда подумаешь о том, что ведь эти люди приходят домой (какой же он у них?), ложатся в постель, а наутро опять, такие же немытые, нечесаные, рваные идут к рынку и располагаются со своими пожитками вокруг храма. Тут же пьют и продают водку; рядом с ними южане торгуют на лотках яблоками, апельсинами, бананами и ананасами; лихие раскрашенные девицы носят в руках импортные куртки и джинсы, кругом сквернословие, часто возникают драки, не обходится и без «национальных конфликтов».