– И этот контракт, подписанный «Эплтоном» и вами, – каким годом он датирован?
– Две тысячи четвертым.
– «Эплтон» выполнил условия контракта с вами?
– Нет. Мина его расторгла. Через два месяца. Как-то поздно вечером прислала факс, в котором отменила заказ на следующий день. Нам сообщили, что в нашей продукции больше не нуждаются. Факс пришел в десять часов вечера. Моя жена еще не спала и сразу поспешила наверх, чтобы показать мне сообщение. Мы не поверили своим глазам. У нас же эксклюзивная сделка с «Эплтоном». Нам было больше некуда податься, и мы поняли, что нашей ферме конец.
– Говорите, факс прислала она?
– Мина Эплтон.
– Что стало с фруктами, которые вы должны были поставить по условиям контракта?
– Нам пришлось вывозить их на свалку. Тоннами. У нас сердце кровью обливалось.
– Сколько всего тонн?
– Пятьдесят. Хватило бы на все супермаркеты «Эплтон» в стране.
– В тот период в магазинах «Эплтона» не продавались груши, яблоки или сливы?
– О, продавались, сколько угодно. Они уже договорились вместо нас с другим поставщиком.
– И вы говорите, у вас сердце кровью обливалось. У вас и вашего отца?
– Да. У всех нас – моей жены, сыновей. Это же был наш семейный бизнес. Я пытался поговорить с ней об этом. Думал, может, произошла ошибка.
– Вы пытались поговорить с Миной Эплтон?
– Да. Ее секретарь сказала, что мне надо договориться о встрече и прийти к ней.
– Ее секретарь?
– Да.
Он бросил на меня взгляд, и я почувствовала, как застыла Мина рядом со мной.
Она перестала печатать, ее пальцы зависли над клавиатурой.
– И что же было дальше, мистер Фрейзер?
– Я договорился о встрече с ней, думал, если мы увидимся и поговорим с глазу на глаз, что-нибудь решится, но эту встречу отменили. Как я понял, потому что мы не согласились взять у них ссуду.
Потом с ней пытался встретиться отец. Рано утром он уехал в Лондон, не предупредив нас. Взял с собой ящик с нашими грушами. Сам собрал их тем же утром. Хотел показать ей качество нашей продукции. Он гордился плодами наших трудов. И думал, если она увидит его и эти груши, то все поймет.
– А Мина Эплтон поняла, когда увидела вашего отца?
– Она с ним не виделась. Он сидел и ждал много часов. Потом его выставили. Он оставил груши, написал ей записку, но ответа от нее мы так и не дождались. Вернувшись домой, он рассказал нам, где был. Даже тогда он еще надеялся, что все это недоразумение. Что она его устранит. А когда она так ничего и не предприняла, он не выдержал. До того случая я никогда не видел отца плачущим, но, когда мы поняли, что для нас все кончено, он сел в кухне и заплакал. Фермерство – непростое занятие, у нас и прежде бывали трудные времена, но отец ни разу не пролил ни слезинки. Я никогда не видел его настолько сломленным.
Я представила себе, как отец Клиффорда Фрейзера, обессиленный, сидит в кухне за столом, закрыв лицо руками, и слезы капают у него между пальцев, и попыталась рассказать себе совсем другую историю. Ту, в которой я была доброй и внимательной. В которой остановилась, чтобы поговорить с мистером Джоном Фрейзером, увидев его ждущим возле офиса рано утром под дождем. В которой провела его внутрь и усадила. Может, даже принесла ему выпить чего-нибудь горячего. Помогла снять мокрую верхнюю одежду. Забрала у него коробку с фруктами, похвалила их и пообещала, что Мина обязательно увидит их, попробует, а я сделаю все возможное, чтобы убедить ее пересмотреть свое решение. Потом отправила его домой на такси и позаботилась о возмещении ему расходов на поездку. Но теперь было уже слишком поздно. Доброты к нему я не проявила. Я обращалась со стариком пренебрежительно и свысока.
– Мистер Фрейзер, пожалуйста, расскажите нам, что произошло, когда «Эплтон» внезапно расторг свой контракт с вами?
– Нам пришлось продать ферму. Выбора у нас не было.
– Так сразу?
– С тех пор как нам начали урезать заказы, у нас накопились долги, и когда контракт был окончательно расторгнут, продолжать работу мы уже не могли. Нам пришлось продать землю, чтобы выплатить деньги, которые мы задолжали банку.
– И кто же купил вашу землю, мистер Фрейзер?
– Некая компания «Лансинг».
– «Лансинг» – это подставной офшор. Компания-однодневка, – объяснил обвинитель присяжным. – Долго ваша семья занималась фермерством, мистер Фрейзер?
– Семьдесят лет.
– Семьдесят лет. Мистер Фрейзер, почему вы согласились побеседовать с представителем газеты лишь при условии, что ваше имя в ней упоминаться не будет?
– Я был напуган. Если бы другие супермаркеты узнали об этом, мы бы попали в черный список. Никто не стал бы покупать у нас фрукты. Вот так обстоит дело. К нам пристало бы клеймо скандалистов. Но так уж вышло, что мы все равно лишились всего. А после того как она выиграла суд… ну, тогда мне было уже нечего терять.
– Мистер Фрейзер, ваш отец умер вскоре после того суда, верно?
– Да.
– Я понимаю, как мучительны для вас эти расспросы, мистер Фрейзер, но не могли бы вы рассказать суду, как он умер?
– Он застрелился.
Я задрожала. Мине, должно быть, тоже стало зябко, потому что она протянула руку, достала из сумки кашемировый палантин, бережно развернула его и набросила на плечи, стараясь не зацепить нежную ткань кольцами. На портрете, нарисованном художником в зале суда, она выглядит, как гувернантка из девятнадцатого века: одежда невзрачных тусклых цветов, чистое, ненакрашенное лицо, густые волосы стянуты сзади, выбилась только одна волнистая прядь.
– Однажды утром, еще до того, как мы проснулись, он ушел в лес Суэйнстон. Он взял ружье – из тех, что мы держали на ферме, – и покончил с собой.
Желчь, подкатившая к горлу, просочилась мне в рот. Я вспомнила, как вскрыла письмо Джона Фрейзера к Мине. Оно было написано от руки и по ошибке оказалось среди писем ее поклонников. На такую почту я отвечала всегда. Но это письмо содержало просьбу. Оно пришло во время процесса по иску о клевете, и я приняла ответственное решение. Я порвала его. Мина его не видела. Должно быть, Джон Фрейзер написал его за несколько дней до того, как застрелился.
– Отец любил лес Суэйнстон. Когда я был еще маленьким, он часто брал меня туда с собой. Его тело нашли две женщины, выгуливавшие собак.
– Когда именно это случилось, мистер Фрейзер? Вы помните?
– И никогда не забуду. На следующий день после того, как Мина Эплтон выиграла суд против газеты.
В тот день я была с Миной в «Минерве». Помню, ей позвонил директор по связям с общественностью. Замните эту историю, Пол, велела она. Победа в суде вскружила ей голову, как и нам всем. В общенациональной прессе смерть Джона Фрейзера так и не была упомянута. Об этом позаботился ее отдел пиара.
– Спасибо, мистер Фрейзер. Больше вопросов нет.
Я задумалась, мелькали ли у Мины мысли о самоубийстве Джона Фрейзера, пока мы все пили шампанское на устроенном ею праздничном обеде. От озноба пальцы у меня онемели, я сжала руки на коленях. И тогда под столом, незаметно для окружающих, Мина накрыла мою руку ладонью. Я помню, какой теплой она была, как она пожала мне пальцы, чтобы остановить их дрожь.
31
После обеденного перерыва Клиффорд Фрейзер снова вышел на свидетельскую трибуну, на этот раз его допрашивал Дуглас Рокуэлл. В суде я едва узнала адвоката-барристера Мины – человека, который никогда не повышал голоса, вел себя в офисе так невозмутимо и неизменно отказывался от спиртного, с улыбкой покачивая головой. Мне, пожалуйста, просто воды, Кристина.
– Мистер Фрейзер, сколько лет было вашему отцу, когда он умер?
– Семьдесят пять.
– Семьдесят пять. Но, в сущности, неважно, сколько лет родителям и сколько нам. Смерть отца – всегда тяжелая утрата.
Я подняла взгляд на места для публики, почти ожидая увидеть, что оттуда на меня смотрит мой собственный отец. Я знаю, что прочла бы в его глазах. Стыд и срам, Кристина.
– А поскольку ваш отец покончил с собой, трудно даже вообразить, какую боль это вам причинило.
Клиффорд Фрейзер кивнул, принимая сочувствие.
– Из ваших слов складывается впечатление, что он, то есть ваш отец, мистер Джон Фрейзер, жил в хаосе – на «настоящей свалке», как вы выразились. Это так?
– Ну, не то чтобы…
– Он захламлял комнату и не впускал в нее ни вас, ни вашу жену, чтобы вы помогли навести там порядок. Он не доверял вам? – Адвокат не дал Клиффорду Фрейзеру времени для ответа. – Комнату загромождали бумаги и коробки. Возможно, хаос, в котором он жил, отражал его душевное состояние?
– Нет. Нет, ничего подобного. Он был уже стар, вот и все.
– Ваш отец Джон Фрейзер всю свою жизнь работал на земле. На своем веку он наверняка повидал немало перемен – новые методы работы, новые технологии. Совершенно новый мир, ведь так? С которым человеку его поколения было наверняка чрезвычайно трудно свыкнуться. В последние годы в анамнезе вашего отца появились нарушения душевного здоровья, а именно тревожность. Он принимал антидепрессанты некоторое время до того, как покончил с собой. – Адвокат сверился со своими записями. – Все эти обстоятельства всплыли в ходе дознания, правильно?
– Отец впал в депрессию, потому что нам лгали. Она лгала нам. И как только лорда Эплтона не стало…
– Мистер Фрейзер. Тот факс, о котором вы говорили. Тот самый, который вы получили от компании «Эплтон» и якобы отправленный вам Миной Эплтон, тот, в котором она расторгла контракт с вами, – у вас есть его копия? – Он улыбался, будто задавал совершенно безобидный вопрос, но я увидела, как Клиффорд Фрейзер заерзал в замешательстве. Плечи его пиджака были усыпаны перхотью, и мне хотелось подбежать и смахнуть ее, причесать ему волосы, поправить галстук.
– Нет.
– Нет? – Деланое удивление. – Но вы же говорите, он был от нее – от Мины Эплтон.
– Да.
– Значит, она подписалась на нем.
– Кажется, да…