Мина смотрела на Дэйва не отрываясь. Мне было невыносимо видеть, как он лжет, и я отвела взгляд.
– Ни про какие документы я ничего не знаю. В коробке было полно мусора из машины. Ну, знаете, старых газет, упаковок от еды, завалявшихся под сиденьями. Я всегда держал в багажнике коробку для такого мусора – всего, что собирал в машине, – поэтому для миссис Эплтон она всегда была чистой. А когда я остановился на заправке, решил заодно выбросить и мусор.
– Если вы рассчитываете, что мы вам поверим, мистер Сантини, значит, вы хотите убедить нас, что машина миссис Эплтон была захламлена донельзя. Что упаковок от еды и газет, с помощью которых миссис Эплтон, должно быть, коротала время в поездках, хватило на целую коробку. Ведь она была заполнена бумагами до краев.
Он снова воспроизвел видеозапись, остановил ее, увеличил изображение, и я отчетливо увидела, что бумаги в коробке – листы формата А4 с печатным текстом.
– Я готов признать, что различить детали на экране трудно, но все же мы видим, что эти бумаги – отнюдь не газеты. Вдобавок я не наблюдаю ничего похожего на обертки от сладостей или какие-либо другие упаковки от съестного. То, что мы видим здесь, представляет собой документы, причем, кажется, официальные.
– Протестую, Ваша честь. При увеличении качества видеозаписи недостаточно для сколько-нибудь определенных выводов. На экране невозможно прочесть ни единого слова. Мистер Мейтленд манипулирует присяжными.
– Поддерживаю.
– Хорошо, Ваша честь. Мистер Сантини, я не вижу в этой коробке ни упаковок от еды, ни газет.
– Они лежали на дне, как я и говорил. Весь этот мусор я выгреб из-под сидений. Большую часть его оставила Кристина – она часто бросала в машине то, что ей было уже не нужно. Так что я часто наводил после нее порядок.
Он солгал не моргнув глазом, и я сделала все возможное, чтобы не выдать удивления. И твердила себе, что у него не было выбора. Это наше общее дело. Мы выстоим или упадем вместе.
Мистер Мейтленд снова включил запись, и я насторожилась, надеясь услышать звук закрывшегося багажника, но его не последовало. До тех пор, пока Дэйв не вынул оттуда что-то еще. Изображение застыло, вновь было увеличено, и на этот раз не вызвало никаких сомнений. Ноутбук. Определенно ноутбук. Дэйв выбросил в контейнер и его, запихнув поглубже руками в перчатках.
– Вы постарались как следует, мистер Сантини. Надежно спрятали и ноутбук, и «хлам», от которого избавлялись. Закопали их как можно глубже в мусор, уже находившийся в контейнере. Неудивительно, что для этой работы вы предпочли надеть перчатки. Вам требовалось спрятать ноутбук – на случай, если кто-нибудь заглянет в контейнер, увидит его и решит достать. А это ни к чему – верно, мистер Сантини? Этот ноутбук принадлежал миссис Эплтон, не так ли? И она попросила вас избавиться от него потому, что в нем содержалась информация, которую могли вменить ей в вину.
За годы мне не раз приходилось находить замену ноутбукам Мины, и я всегда верила, когда она объясняла мне, что по рассеянности теряет их.
– Ноутбук, мистер Сантини. Неужели вы ждете, что присяжные поверят, будто бы вы периодически выбрасывали из багажника миссис Эплтон еще и ноутбуки, наводя порядок?
– Этот ноутбук был моим.
– Вашим? Однако, мистер Сантини. Машина, которую вы водили, принадлежала компании миссис Эплтон, вы, по вашему собственному признанию, получили от нее распоряжение съездить в дом ее покойного отца. Вы находились на работе. Она дала вам поручения, и одним из них было избавиться от бумаг и ее ноутбука – разве не так, мистер Сантини?
– Нет. Это был мой ноутбук.
– И ведь она в долгу не осталась, а как же иначе: за то, что избавились от бумаг и ее ноутбука, она подарила вам чрезвычайно ценный автомобиль, принадлежавший ее отцу. «Ягуар». Вы и это отрицаете, мистер Сантини?
– Нет. Она действительно подарила мне машину. Это и была одна из причин, по которой я ездил туда в выходные. Чтобы забрать ее. Вот такая она щедрая, Мина. По отношению ко всем, кто с ней работает.
– Да неужели? Я бы сказал, далеко не ко всем. И определенно щедрая по отношению к вам и миссис Бутчер. Она отдала вам автомобиль как плату, верно? За то, что вы избавились от бумаг и ее ноутбука. Напоминаю вам, вы принесли присягу и обвиняетесь в воспрепятствовании осуществлению правосудия.
– Этот ноутбук был моим. Я выбросил его потому, что не хотел, чтобы его нашла моя жена. Однажды она меня уже подловила. – Он бросил взгляд на места для публики, где сидела его жена. – Моя жена Сэм заявила: если она еще хотя бы раз найдет на моем ноутбуке порно, она уйдет от меня. А на нем было порно. Вот я и унес его из дома, чтобы она его не нашла. И пообещал себе, что завяжу с этим делом.
Я почувствовала, как Мина поерзала на своем месте, увидела, как она переглянулась с женой Дэйва, и ее сочувствие показалось мне искренним. Я задалась вопросом: неужели он все-таки говорит правду? И что мы все-таки не заодно на этом суде? Что он невиновен, а виновна лишь я одна? Тогда я в первый, но далеко не в последний раз испытала чувство, будто проваливаюсь куда-то и попадаю в мир, где все не так, как мне представлялось. Я отчаянно размахиваю руками, бьюсь в попытках уцепиться за какую-нибудь твердую опору, но, едва дотягиваюсь до нее, как она тает.
33
В конце дня, когда заседание суда заканчивалось, я обычно ускользала от всех, отходила в сторонку и переобувалась, никем не замеченная, присаживаясь где-нибудь у входа, чтобы сменить шпильки на кроссовки. А через несколько минут слышала голоса журналистов, щелчки фотоаппаратов и понимала, что Мина вышла и общается с прессой – позирует для фотографий с мужем и детьми, прежде чем сесть в машину и уехать.
В суд и обратно они ездили на такси, как самая обычная семья. Мина также прилагала все старания, чтобы выглядеть заурядно в своих простых платьях с отложными воротничками «Питер Пэн» – наверное, по совету своего стилиста. В прошлом я присутствовала на нескольких таких «консультациях»: Мина примеряла разные наряды, прежде чем выбирала образ, подходящий случаю. Для Олд-Бейли она отдала предпочтение пуританскому стилю. Но он обманул далеко не всех. Позднее у меня вызвал улыбку один комментарий в газете: Мину Эплтон, звездную селебрити, ждал у зала суда не лимузин с шофером, а «Форд Эстейт» из местной таксомоторной компании. Ее одежда тоже отличалась почти квакерской простотой – впрочем, одним из ее талантов всегда было придирчивое внимание к деталям и неустанная забота о собственном имидже.
У меня вошло в привычку каждый день ходить пешком от Олд-Бейли до станции «Юстон», а уж потом ехать домой: ходьба помогала мне привести в порядок мысли и выкинуть из головы часть мусора, которого я наслушалась в суде. Дело против Мины я воспринимала как заговор конкурирующих сетей супермаркетов с целью подрыва ее репутации. Эти слова я так часто слышала от пиарщиков «Эплтона», что поверила в них. Оказывается, все время, пока я крутилась вокруг них на совещаниях и, чтобы стать невидимой, разливала напитки и подавала еду, я впитывала их слова жадно, как сухая губка.
Стелла установила для меня строгий режим на все время, пока продолжался суд: поощряла определенные продукты, ограничивала потребление алкоголя, строжайшим образом запретила газеты, а также новости по телевизору или радио. Кино – да, комедии – безусловно, но передачи о текущих событиях или новости? Verboten.
– Только когда все закончится, Кристина. Поберегите себя. Как это делает Мина. Она будет рада узнать, что вы следуете тому же совету.
Мне казалось, что утешение, которое я нахожу в ежедневном, рутинном посещении суда, выглядит извращенно, и я, наверное, была права. Моя потребность в упорядоченности жизни достигла маниакальных масштабов, пожалуй, кое-кто назвал бы ее обсессивно-компульсивной. По пути от станции к дому после очередного дня в суде я останавливалась, чтобы высморкаться рядом с платаном у края газона, в четырехстах метрах от станции. Прочистив нос, я разглядывала салфетку с темным от загрязненного лондонского воздуха пятном. Потом шла дальше, держа салфетку в руке, пока наконец не выбрасывала ее в третью по счету урну между платаном и домом. Этот порядок действий я не нарушала из боязни, что случится что-нибудь ужасное, как будто и без того не жила в кошмарном сне.
Дома я снимала одежду, в которой ходила в суд, убирала ее до следующего дня и набрасывала халат. Готовила на ужин продукты из списка, одобренного Стеллой, съедала приготовленное перед телевизором, постоянно перескакивая с канала на канал, чтобы не нарваться на новости, и наконец останавливала выбор на чем-нибудь спокойном и нейтральном.
Стелла служила мне прекрасной опорой, и по мере продвижения судебного процесса ее визиты ко мне участились. Она сама привозила мне прописанные лекарства и перед уходом оставляла их на тумбочке у моей кровати.
– Спите спокойно, – говорила она.
– Как убитая, – ответила я Сандре Тисдейл на вопрос, как я спала, тем утром, когда мне предстояло впервые выйти на свидетельскую трибуну. Мы договорились встретиться пораньше и провести краткое совещание в буфете Олд-Бейли, а заодно и позавтракать булочками с кофе.
– Извините за опоздание. – Мой барристер Генри Андерсон уселся, поддернув мантию, и положил свой парик на край стола.
Я отодвинула тарелку, чтобы к нему не пристали крошки лежащей на ней датской сдобы.
– Ну, Кристина, как вы? – спросил он, вглядываясь в мое лицо.
– Прекрасно, – ответила я, и, кажется, он так и думал.
– Вот и хорошо. Обвинение постарается заронить в головы присяжных мысль, будто бы вы забрали коробки из архива, чтобы выгородить миссис Эплтон. И что эти коробки содержали не только ваши стенографические блокноты и рисунки вашей дочери. Не дайте мистеру Мейтленду увести вас от истины, Кристина. Он попытается заговорить вам зубы, сбить вас с толку. Вместе с тем важно, чтобы вы держались не слишком холодно и невозмутимо. Присяжным надо увидеть, кто вы на самом деле. Это ваш шанс показаться им, так что старайтесь не выглядеть чересчур отчужденно. Пусть видят, кто вы – работающая женщина и мать. Порядочный человек, которому и в голову не придет нарушить закон. – Он изобразил кратчайшее из возможных похлопывание по моей руке и надел парик. – До встречи в зале.