Дорогая Кристина!
Я никогда не забуду силу духа и преданность, которую Вы проявили после столь невосполнимой утраты. Ваш отец был вправе гордиться такой дочерью, как Вы. Уверена, за долгие годы у него не было ни единого повода усомниться в Вашей преданности ему.
Не вините себя за то, что Вас не было с ним рядом, когда он умер. Ему было не обязательно видеть Вас – ведь Вы постоянно находились у него в сердце, как и он в Вашем. Душой Вы оставались рядом с отцом, дорогая Кристина. Вместе с ним до самого конца.
Со всей моей любовью, Мина хххх
Мне хотелось бы думать, что это искреннее выражение чувств, но правда состоит в том, что это письмо я написала себе сама. Как раз такое, какое хотела бы получить от Мины. Пока я писала его ее затейливым почерком, а потом перечитывала, письмо стало для меня временным утешением.
Мина славится своими открытками и глубокомысленными записками. Умение писать их – одна из ее черт, вызывающих восхищение. Как это Мине Эплтон всегда удается помнить даже о мелочах! Она умеет сделать так, чтобы человек воспрял духом, прочитав несколько продуманных, тщательно выбранных слов. Зачастую это мои слова. За годы я написала от имени Мины столько писем, так почему бы не послать одно из них самой себе? Когда умер папа, я получила от нее эсэмэску: «Думаю о Вас, М. хх». Помню, как я была признательна за два крестика-поцелуя.
Последнее письмо я получила от Мины после суда, и, когда читала его, нисколько не сомневалась, что каждое слово в нем – ее собственное. Я узнала ее почерк на конверте, как только он упал на мой придверный коврик. Мне понадобилось перечитать письмо несколько раз, чтобы понять его смысл, а когда он до меня дошел, я подумала, что ни за что не отправила бы такое письмо в том виде, в каком получила его, – без предварительной шлифовки. Ему недоставало утонченности.
Это письмо носит следы моей ярости – наклеенный крест-накрест скотч удерживает вместе заново сложенные мелкие клочки, на которые я его разорвала.
Дорогая Кристина!
Я решила на время отойти от руководства «Эплтоном». Следовательно, в ближайшем будущем Ваши услуги мне не понадобятся. Советую Вам устроить себе давно заслуженный отпуск. Уверена, смена обстановки Вам бы не повредила, Кристина.
В знак признательности за многолетнюю службу я договорилась о единовременной денежной выплате перечислением на Ваш счет. Вы наверняка согласитесь, что Вам ее будет более чем достаточно, чтобы обдумывать свое будущее столь долго, сколько понадобится. Желаю Вам успехов в этом деле.
С уважением,
Мина
Сумма и впрямь была более чем достаточной – даже щедрой. При некоторой бережливости мне вообще больше никогда не понадобилось бы работать, хотя это была бы жизнь, о которой я даже думать не хотела. В гневе я изорвала письмо – эта вспышка силы угасла за секунды, оставив черную дыру в том месте, где некогда находилось мое будущее. Я вспоминала Джона Фрейзера и отчаяние, овладевшее им. Смерть могла бы стать избавлением и для меня.
Меня до сих пор ранят отсутствующие детали этого письма. Слова, которых в нем нет. В нем нет ни с любовью, ни с наилучшими пожеланиями. Нет даже благодарю Вас. Со мной порвали, в этом не было никаких сомнений, но сейчас я уже способна воспринимать этот разрыв как своего рода свободу. Свободу приходить и уходить, когда мне вздумается, жить по собственному графику, больше не подстраиваясь под чужие требования.
Изгороди, которая раньше отделяла «Лавры» от «Минервы», больше нет. Она пришла в состояние полной негодности. Но беспокоить по этому поводу своего арендодателя я не стану. Все равно она была хлипкой. С недавних пор мне было достаточно лишь перешагнуть через нее, чтобы удлинить маршрут своих прогулок. Теперь уже дважды в день. Я дополнила свое расписание еще одной прогулкой – поздним вечером. Оказалось, мне лучше спится, если размять ноги перед тем, как лечь в постель.
42
Этим утром я напала на золотую жилу – снимок Мины Эплтон на одной из внутренних полос газеты. Мина участвует в сборе средств и стоит рядом с министром здравоохранения. Они соприкасаются плечами, голова Мины склонена набок. Вид у нее кокетливый и, если вдуматься, карикатурный для женщины ее лет. Ее, кажется, пригласили принять участие в правительственной кампании по улучшению питания детей нашей страны. Это первое найденное мною веское подтверждение тому, что она намерена вновь вести жизнь публичной персоны.
На некоторое время после суда она почти пропала со страниц газет. Я нашла лишь пару упоминаний о ней в хронике – без снимков, только имя. В программе телевидения ее передача по-прежнему не значилась, но ее агент наверняка трудился не покладая рук, чтобы вернуть «Мину у себя дома» на наши экраны. Видимо, ей посоветовали какое-то время вести себя тихо. Нехорошо, если Мина оправится от пережитого слишком быстро. Ведь кое-кто из записных циников, в том числе и мистер Эд Брукс из «Бизнес таймс», до сих пор не верит, что Мина Эплтон невиновна в преступлениях, которые ей приписывают. Но доказательств у них нет, а я пока не готова выступить с заявлением.
Вырезая ее снимок и наклеивая его на страницу, я вижу, как незаметно она вернулась, словно никуда и не исчезала. Словно все будет забыто и переосмыслено заново в соответствии с ее новым воплощением. Теперь уже не столько деловой женщины, сколько филантропки. После этой фотографии не удивлюсь, если она подумывает о политической карьере. Как уютно она смотрится, пристроившись к правительственному чиновнику! Это, конечно, не член кабинета министров, но пока и он сойдет, думает она. Мне известны признаки того, что Мина чувствует себя уверенно. Я вижу это по наклону ее головы, улавливаю, когда покидаю пределы «Лавров», гуляю среди повислых берез и поглядываю в сторону «Минервы». В воздухе витает запах этой уверенности. Осознания своих прав. Самонадеянности.
Она позволила себе ослабить меры безопасности. Было время, когда ее территорию патрулировали три охранника, теперь же остался всего один, да и тот никуда не годный лодырь. Между двумя и четырьмя часами утра он уходит вздремнуть в летний домик. Я его видела: почти невменяемый с затычками в ушах, абсолютно никчемный и глухой к звукам извне, он не услышит, даже если кто-то подкрадется к нему вплотную. На ограде по периметру участка все еще установлены камеры, но, по-моему, попасть на них может лишь незваный гость, незнакомый с их расположением. Сигнализация больше не работает: прошла неделя с тех пор, как я перекусила провод, и никто, похоже, этого не заметил. С мышами в «Минерве» всегда была беда. Уже не в первый раз какая-нибудь из них могла испортить проводку. В свое время я следила, чтобы работу систем безопасности регулярно проверяли, но теперь меня там нет, и некому названивать в охранную компанию и добиваться, чтобы все наладили в срочном порядке в тот же день.
Бедная Маргарет, должно быть, сбивается с ног и рвет на себе волосы. Приятно видеть, что ее распорядок совсем не изменился: отдых по воскресеньям раз в две недели – остальные выходные дни для нее рабочие, – готовка для тех же гостей, что и обычно. Впрочем, я заметила, что их теперь не так много, как прежде. Но ведь еще рано: прошло всего два месяца, как закончился суд. Мина только начинает входить в ритм.
В прошлое воскресенье она устраивала небольшое сборище. Я слышала, как к двенадцати подъехали машины, и мне было нетрудно представить себе происходящее. Сразу по прибытии гостей поведут выпить на застекленную террасу. В час – обед, сервированный в столовой, в три Маргарет подаст кофе в гостиную. В половине четвертого я вышла прогуляться, вдоль повислых берез: любопытно было посмотреть, верны ли мои предсказания.
Еще бы, все точно как по нотам. В три сорок пять из-за деревьев послышались голоса. Как я и предвидела, Мина устраивала гостям обычную послеобеденную экскурсию по территории. Один раз она засмеялась, и этот звук попал из-за деревьев прямо в меня, как пуля. Ох уж этот смех! Раньше я не замечала, насколько он пронзительный. От него у меня свело зубы, пришлось со всей поспешностью отступить в тишину «Лавров».
Так что да, я знакома с распорядком в «Минерве», хотя пришлось привыкать к виду нового водителя за рулем автомобиля Мины. Бедняга Дэйв все еще в критическом состоянии в больнице – неудивительно, что ему нашли замену. И все же я удивилась. И с тех пор взяла себе за правило прислушиваться к шуму машины, уезжающей утром и возвращающейся вечером.
Еще больше меня удивило другое открытие: Мина так и не сменила пароль на своем компьютере, но, с другой стороны, меня же больше нет рядом, чтобы следить за такими мелочами. Я слежу за ее электронным ежедневником со своего ноутбука, входя в систему и наблюдая, как появляются и исчезают записи о встречах. Последние несколько недель я вижу в ее ежедневнике поездки в театры, обеды, встречи с агентом, одну – с издателем, по-прежнему регулярные ежемесячные визиты в «Приют», и вот теперь – еще один, новый благотворительный фонд. Но нет никакого телевидения, а ей, должно быть, так недостает работы на камеру! Зато она, возможно, хотя бы отчасти поймет, каково это – исчезнуть из виду.
Мне, как и Дэйву, неизбежно были должны найти замену, и я постоянно высматриваю «новенькую». Раз или два мне казалось, будто я слышу ее голос в саду. Он такой юный, но работать у Мины я и сама начала в том же возрасте. Кажется, новенькую я видела однажды стоящей у окна в розовой спальне. Она смотрела сквозь деревья в сторону «Лавров». Мне понадобились годы, чтобы заслужить эту привилегию, а она обосновалась там как дома, не прошло и нескольких недель. Когда я схватилась за бинокль, у меня тряслись руки.
Но в бинокль я увидела, что в комнате никого нет. Должно быть, померещилось. С тех пор такое случалось несколько раз, и теперь я понимаю, что видела саму себя. Воспоминания о пребывании там, в том времени, возвращались ко мне снова и снова.