южных революционеров князя Кропоткина, как гордо повторял товарищам, что вечер, когда он казнил этого царского сатрапа, был самым счастливым моментом в его жизни. Потом он спорил с Соловьевым за право стрелять в царя и, только подчиняясь решению друзей, уступил своему другу-сопернику.
— Его взяли случайно? — насторожился Михайлов.
— Абсолютно случайно.
— Где он сейчас?
— В Одесской тюрьме.
— Почему в Одесской?
Клеточников пожал плечами. Откуда он может знать, что придумали жандармы там, на юге? Возможно, в Одесской тюрьме Гольденбергу расставили ловушку. Все может быть…
— О Гольденберге сообщайте мне все, постоянно, а в экстренных случаях можете заходить даже в номер, — приказывает Дворник.
Клеточников склоняет голову в знак согласия.
— А вот второе направление в нашей работе, — показывает он другую фотографию. — Это некто господин Чернышов, тоже арестован случайно.
Михайлов уже знает и об аресте Чернышова — все товарищи предупреждены, и все связи с квартирой обрублены своевременно.
— У него нашли чертежи. Они посланы на экспертизу в градоначальство, — сообщает Клеточников.
Профессия Николая Васильевича приучила его наблюдать мелочи: это стало привычкой, не всегда удобной в быту. Вот и сейчас он сразу заметил, что Порфирий остался спокоен, а пальцы Михайлова, напротив, нервно забарабанили по дрогнувшему колену. Вывод напрашивался сам: чертежи хранили тайну, доступную немногим даже в самом центре партии. Дворник о них знает, Порфирий — нет. Интересно…
— Еще что?
— Третье направление в работе агентуры — дело проваленного архива паспортного бюро…
Несколько дней назад самому ловкому из филеров Кирилова, Палкину, удалось выследить на улице подозрительного «нигилиста». Вскоре на его квартире произвели обыск и нашли там склад печатей, копии документов и прочее.
— Запишите, по каким фамилиям этого архива будет производить розыск Третье отделение, и немедленно поменяйте все паспорта, — спокойно сказал Клеточников. — Начнем с Безменова…
Когда, продиктовав два десятка фамилий, он ушел, провожаемый Натальей, Дворник обернулся к Порфирию. Баранников все это время сидел молча, но глаза его горели буйным восторгом.
— Этот человек, Николай Клеточников, станет твоим главным помощником в новой работе, — обратился к нему Михайлов. — Завтра ты зайдешь в типографию и скажешь хозяйке, чтобы дала посмотреть тебе клеенчатую тетрадь из своего комода: изучи и приступай! Распорядительная комиссия выделит тебе Подбельского, Когана, Саблина, Котика, Тычинина, Сидоренко. В общем человек пятнадцать. Пусть они выследят всех шпионов по списку Клеточникова и установят за ними наблюдение. Нас интересуют их явки, связи, источники информации — все! С динамита тебя временно снимаем. Кибальчичу уже сообщили. Понятно?
Смуглый красавец удивительно легко поднялся на ноги, повернулся на каблуках и, не говоря ни слова, вышел в переднюю. Он поцеловал Наташу в щечку и взялся за ручку входной двери.
— Куда ты? — не выдержав, крикнул вдогонку Дворник.
— В Саперный переулок…
Дверь за Баранниковым закрылась. Ласковая улыбка появилась на губах Дворника: вот таков он всегда, этот молчаливый Саша Баранников. До завтра он ждать не будет! Группа контршпионажа начнет существовать с сегодняшнего дня: Саша уже приступил к работе.
КТО ТАКОЙ ГОСПОДИН ЛЫСЕНКО?
Саперный переулок — улица не бойкая и населена почтенными людьми, чиновниками средней руки. Это не аристократический центр, но здесь достаточно спокойно, светло, хотя дома достигают пяти этажей, здесь близко от магазинов Невского и Литейного, и дамы любят селиться в Саперном переулке.
В сентябре 1879 года в дом номер десять по Саперному въехали новые жильцы — супруги Лысенко.
Отставной надворный советник Лысенко пришел сюда заранее, с друзьями, осмотрел сдаваемую трех-комнатную квартиру, разузнал о порядках в доме — проявил себя человеком солидным. Особенно обрадовался, что в доме нет квартирных хозяек с их бесчисленными квартирантами — студентами, молодежью и вообще крамольниками. Похвалил чистоту и освещение в обоих ходах — парадном и черном; поинтересовался видом из окна. Увидав, что хотя окно квартиры выходит на глухую стену соседнего дома, но все-таки через забор видна улица, он прищелкнул пальцами и сказал: «Находка».
Через два дня супруги переехали.
Мебель была у них подержанная, но приличная: обычная мебель семьи среднего чиновника. При переезде хозяин все беспокоился за три тяжелых сундука, просил дворников тащить осторожнее. В награду дворники получили щедро на чай и с первого дня поняли, что господа приехали хорошие.
Супруга господина Лысенко оказалась женщиной молодой — милой, веселой и беззаботной крошкой. По хозяйству она не смыслила ничего, всем у нее ведала служанка, общительная и деловитая Аннушка.
Аннушка перезнакомилась со всеми дворниками, соседями, лавочниками, любила болтать, бранить господ за воротами. Лавочники задабривали девушку, а мясник даже подарил ей большую коробку монпансье, чтоб она брала мясо только у него. С тех пор каждое утро на квартиру к Лысенко бегал мальчик из мясной лавки с товарами.
Потом Аннушка ушла с места, а Лысенко взяли к себе Марию. Она была нервной, раздражительной, грубой, и дворники ее осуждали.
Супруги вели затворническую жизнь. Они никуда не ходили, а к ним ходило всего двое-трое друзей, правда частенько. Один — отставной поручик с модными усиками и шелковистой бородкой; другой — высокий, красивый, смуглый, с горящими глазами — напоминал выправкой военного, но одет был в штатское. Должно быть, тоже отставной.
Был еще и третий, но того, почитай, с ноября не видно было. Про него говорили, что это хозяйкин любовник.
Все это рассказал дворник сыщику из градоначальства, который поинтересовался Лысенками.
— А ты в квартире у них бывал?
— Обыкновенная квартира. Ну, кухня, стол, плита…
— А сама, сама квартира?
— Нашего брата дальше кухни не пущают. В гостиной, правда, бывал один раз. Сейчас вспомню… Портрет государя императора, изволите знать, большой. Под портретом — диван, в середине, значится, стол, полдюжины стульев, и все вязаными салфетками покрыто.
Сыщик пожал плечами и хотел было удалиться, когда дворник тронул его за рукав.
— А вон и сам господин Лысенко с моциёна идут. Хотите посмотреть?
По тротуару к дому важно шествовал барин. Природная независимость, в плоть и кровь въевшаяся аристократическая самоуверенность — все это придавало его походке ту особую сановитость, по которой без ошибок определялся родовитый русский дворянин. Великолепно сидела на нем шуба — нет, не роскошная, но достаточно заметная; а на носу блестело золотое пенсне.
Дворник машинально поклонился, да и сыщик невольно снял шляпу. Лысенко сурово кивнул им и, не глядя по сторонам, прошел к себе в подъезд.
Вернувшись в участок, сыщик рассказал приставу, что ничего подозрительного за Лысенко не обнаружил: обыкновенная чиновничья семья.
— А ты думал, динамитчиков найдешь? — насмешливо вздохнул тот. — Нет, братец, нам Третье отделение только мелкую работу оставляет, а сливки снимают себе.
В полиции нравы были простые, патриархальные, не то что в Третьем отделении. Секретов здесь особенно не хранили, сотрудников Третьего отделения весьма не любили, ругали их вовсю за важность, за непомерно высокое, по мнению полицейских, жалованье, за то, что перекупают они у градоначальства всех способных агентов. Вот почему пристав счел возможным доверительно рассказать сыщику о новой неудаче жандармов.
Недавно они захватили целый склад бланков, печатей и бумаг с официальными штампами. Самые важные бумаги Третье отделение забрало себе, провело по ним розыск, но безуспешный: владельцы фальшивых паспортов уже успели сменить документы. А менее важные бумаги тайная полиция передала в Петербургское градоначальство. Ничего интересного там, конечно, не нашлось, и розыск проходил вяло.
Но все-таки…
Пристав показал сыщику смятый обрывок разлинованной от руки бумаги. Сыщик всмотрелся и от удивления вытянул губы: перед ним лежала копия с паспорта господина Лысенко.
— В мусорном ведре нашли, — пояснил пристав. — Навели справки — все в порядке, паспорт Лысенко настоящий. Лысенко есть Лысенко — это установлено, так что не думай бог знает чего. Но кому-то он дал скопировать свой паспорт, и эта копия послужила образцом, формой для изготовления фальшивых паспортов. На всякий случай, для очистки совести решено провести у этого Лысенко обыск, а заодно расспросить, кому он давал посмотреть свой паспорт.
У сыщика лицо стало безнадежно скучным: опять, видно, не спать ему ночью.
— Не ленись, не ленись, — нажал на него пристав. — Мы уж и так с ноября до января этот обыск оттягивали, больше ждать нельзя. Пора закончить дело с архивом. Возьми сегодня парочку полицейских часа на два ночи…
…В два часа ночи наряд полиции остановился в Саперном переулке. Все шло по заведенному порядку: двое дворников перекрыли черный ход, а наряд со старшим дворником прошел с парадного и позвонил в квартиру.
— Кто там? — спросил женский голос.
Сыщику показалось, что его кто-то разглядывает в узкое окошечко, выходившее на лестницу рядом с дверью.
— Телеграмма для господина Лысенко! — привычно отчеканил полицейский.
— Подите к черту! — неожиданно донеслось из- за двери. И все замолкло.
…Если бы знала полиция заранее, что сюда ни при каких обстоятельствах не может прийти теле-грамма…
Увидев полицию, Софья Иванова (госпожа Лысенко) кинулась будить всю «публику». Ей было всего девятнадцать лет, но за плечами у Софьи уже числилось два процесса и два побега из кемской ссылки. Хозяйка имела большой опыт по части обысков, она знала, что надо теперь делать: недаром именно этой тоненькой привлекательной женщине Михайлов и Квятковский доверили быть «хозяйкой Саперного переулка» — самого важного достояния партии — ее подпольной типографии.