Глава 5. Москва, Центр
В предыдущих главах в центре нашего внимания находились преимущественно события регионального уровня. Мы видели, как секретари реагировали на контроль сверху, создавали и укрепляли свои сети. Теперь будут рассмотрены важные перемены, происходившие в центре. Смерть Сталина в марте 1953 года повлекла за собой противостояние в верхах. В ходе этого противоборства выдвигались различные инициативы и программы политического транзита. Историки связывают их прежде всего с Л.П. Берией, Г.М. Маленковым и Н.С. Хрущёвым, наиболее активными деятелями первого послесталинского периода[366]. Объединяемые под зонтичным термином «десталинизация»[367], эти нововведения и реформы всё ещё недостаточно изучены как с точки зрения их неодинакового проявления в разных сферах политического, социально-экономического и культурного развития (включая региональную политику), так и их разрыва/взаимосвязи с позднесталинским периодом.
Современные исследователи справедливо указывают также, что в советском политическом дискурсе понятие «десталинизации» не употреблялось, что, несомненно, отражало и пределы проводимой политики. Скрытые, а затем и открытые атаки на Сталина проходили под лозунгом критики «культа личности»[368]. Речь шла о противопоставлении единоличного правления коллективному руководству, об осуждении злоупотребления властью, особенно чрезмерного использования насилия и репрессий.
На региональном уровне сразу же после смерти Сталина мишенью для многочисленных нападок на «культ личности» были авторитарные первые секретари, которых в целом критиковали за то же, за что и в конце 1940-х годов. После доклада Хрущёва на ХХ съезде партии в начале 1956 года, где впервые публично прозвучала критика, разоблачающая сталинские злоупотребления властью, активисты и функционеры на региональных партийных заседаниях стали чаще следовать этой линии, осуждая Сталина и происходившие при нём репрессии[369]. Однако эти нападки в целом слабо сказывались на динамике региональной власти, на отборе региональных вождей и на составе местных элит[370].
Куда большее значение для региональных сетей имели два других фактора. Первым из них была кампания по наращиванию сельскохозяйственного производства в условиях острого продовольственного кризиса, унаследованного от Сталина. Она в определённой степени изменила критерии оценки деятельности местных руководителей — даже тех, кто работал в промышленных регионах. Вторым стало резкое сокращение репрессивных акций, имеющих политические мотивы, и неявный пересмотр правил политического исключения. Общее количество коммунистов, лишённых партийных билетов, резко сократилось, составив к концу 1950-х годов примерно четверть от уровня последних лет сталинской эпохи[371]. Что касается номенклатурных работников, то после волны репрессий, связанных с делом Берии (1953), они более не подвергались политически мотивированным арестам. Лишаясь должностей по служебным основаниям, функционеры, как это часто бывало и в последние сталинские годы, не обязательно изгонялись из партии, а нередко и из номенклатуры, лишь опускаясь в ней на какое-то количество ступеней. Эта тактика проявилась уже в 1953–1954 годах, когда была предпринята масштабная перетасовка региональных партийных секретарей[372].
Конфликт и сходство двух моделей
При диктатуре террор применяется как орудие авторитарного контроля, позволяющее подавлять недовольство и вынуждать население смиряться с непопулярной политикой. Одновременно репрессии используются и для решения проблемы разделения власти. Угроза арестов и расстрелов, время от времени превращающаяся в реальность, является способом подчинения ближнего и дальнего окружения диктатора, включая региональных руководителей. В последние годы жизни Сталина применение насилия против номенклатуры было относительно ограниченным, особенно если сравнивать его с предвоенным террором. Сталин, похоже, не ощущал особых угроз со стороны выдвинутых им самим руководителей, а номенклатура, как было показано в предыдущих главах, также выработала ряд более или менее эффективных способов защиты от произвола.
После смерти Сталина такое неустойчивое равновесие было нарушено лишь в некоторой мере. Диктатора больше не было. Ряд громких репрессивных акций, в том числе «дело врачей», обличены как фальсификация. Аппарат госбезопасности подвергся некоторой чистке. Однако сам по себе ресурс насилия в виде госбезопасности, дожидавшийся того, кто станет во главе её, сохранялся. Обеспокоенность на этот счёт усугублялась неясной ситуацией с преемником Сталина, вызывавшей большую напряжённость в отношениях между руководителями страны. Эти опасения проявились в июне 1953 года, когда большинство советских лидеров решились на арест, а затем и физическое уничтожение Берии.
Берия с самого начала находился в невыгодной ситуации. Поскольку в 1920-х годах он служил в ЧК, в 1938–1945 годах возглавлял НКВД, занял пост руководителя МВД после смерти Сталина[373] и по-прежнему покровительствовал группе старших чинов госбезопасности, из всех членов Президиума ЦК именно его сильнее всего отождествляли с репрессивными учреждениями. Берия пытался развеять эти опасения, демонстрируя намерения обуздать репрессии и сократить лагерную систему[374]. Вместе с тем эти действия не могли скрыть тот очевидный факт, что группой номенклатурной поддержки Берии выступали прежде всего его подчинённые в органах госбезопасности. Для укрепления своей сети Берия инициировал существенные кадровые перестановки. 19 марта он обратился в Секретариат ЦК с предложением о замене руководителей МВД во всех 15 республиках, 12 автономных республиках, шести краях и 49 регионах РСФСР, а вскоре после этого назвал кандидатуры новых начальников управлений МВД во всех украинских и белорусских областях[375].
Опираясь на эти кадры, Берия предпринял попытки постепенного проникновения в партийный аппарат. Начал он с западных советских республик. Инструментом такого вторжения была поддержка Берией политики коренизации — широкого использования национальных языков и выдвижения национальных кадров. Основным мотивом для активизации коренизации служила необходимость улучшения условий для борьбы с партизанским движением на западе СССР. Одновременно эта политика позволяла Берии заручиться поддержкой со стороны функционеров среднего звена, включая представителей местных парторганизаций, и, как выразился Чарльз Фэрбенкс, «вести вербовку в рядах [региональной] партийной элиты и при отсутствии у него контроля над отделом партийных органов [ЦК] вскрывать номенклатуру этого отдела извне»[376].
Некоторые практические очертания этой политики стали известны благодаря скандалу во Львовской области. В число первых шагов, предпринятых Берией в Украине, входила замена министра внутренних дел республики Т.А. Строкача своим давним сотрудником П.Я. Мешиком, а также назначение новым заместителем министра С.Р. Мильштейна, одного из старейших соратников Берии на Кавказе. Прежний министр, Строкач, был поставлен во главе управления МВД по Львовской области. В апреле 1953 года Мешик запросил у Строкача сведения о национальном составе партийных организаций Львовской области. Учитывая, что в своё время для укрепления львовских парторганизаций туда были направлены коммунисты из восточных областей Украины и других союзных республик, эта информация в свете требований коренизации была весьма чувствительной[377]. Строкач забеспокоился ещё сильнее, когда получил от Мешика запрос на информацию о недостатках партийной работы в области. Нарушая служебную субординацию, Строкач обратился за советом к первому секретарю обкома З.Т. Сердюку, который долгие годы работал с Хрущёвым и имел хорошие связи в Москве. Сведениями, которые требовал Мешик, располагал особый сектор обкома, однако Сердюк наотрез отказался делиться ими. Вместо того чтобы пойти навстречу Мешику, он обратился за указаниями к первому секретарю украинского ЦК Л.Г. Мельникову. Тот, совершив фатальную ошибку, встал на сторону Берии и приказал Сердюку передать Мешику запрашиваемую информацию. Но Сердюк не подчинился приказу. «ЦК — это закон для большевика, но не распоряжение Берии», — так объяснял он впоследствии свои действия. Не имея достаточно полномочий, Мешик был вынужден связаться с Берией, который по телефону устроил разнос Строкачу. 12 июня 1953 года Строкач был снят Берией с должности во Львове и отозван в Москву. Одновременно осмелевший Мешик начал преследовать Сердюка. На заседании украинского ЦК он угрожал Сердюку арестом[378].
И Сердюка, и Строкача спас арест Берии, после которого они были вознаграждены за стойкость[379]. Львовские события демонстрировали сохранение традиционного конфликта между партийными органами и госбезопасностью, который был готов разгореться в любой момент в случае изменения общей политической обстановки в Москве. С точки зрения Сердюка, запрос, пришедший от Мешика, был незаконным. Как утверждал Сердюк, он говорил по этому поводу Мельникову: «С каких пор областной комитет должен отчитываться перед МГБ?»[380] С точки зрения Берии, который искал возможности для решения практических проблем своего ведомства (в частности, умиротворения западных областей) и одновременно для расширения своего влияния в региональном аппарате, такие действия были вполне понятными. Поддержка претензий госбезопасности со стороны первого секретаря ЦК Компартии Украины Мельникова свидетельствовала о том, что расчёты Берии не были безосновательными.
В конечном счёте развернувшаяся во Львове борьба в значительной степени велась за контроль над информацией — одним из важнейших источников власти и влияния. Косвенно об осознании этого факта в советских руководящих кругах могут свидетельствовать высказывания Л.М. Кагановича на пленуме ЦК в июле 1953 года: «Берия… не хотел допускать, чтобы Центральный Комитет знал его людей, чтобы Центральный Комитет контролировал его. Он хотел контролировать партию сам. Возьмите вопрос, о котором рассказывали, относительно Львовской области, когда имеют материалы на секретарей обкомов. Что это значит? Это значит ставить партию под контроль МВД, это значит МВД наблюдает за коммунистами, за секретарями райкомов, за секретарями обкомов»[381].
Сомнительно, чтобы Берия замышлял некое повторение масштабных кадровых чисток партийных функционеров. Однако угроза компрометации отдельных из них и усиление в связи с этим влияния аппарата МВД в регионах могли оказаться полезными для укрепления позиций Берии. Неизвестно, как далеко зашёл или мог бы зайти этот процесс, но его итогом стало столкновение двух моделей контроля, каждая из которых была связана с определённым типом информации и санкций: угроза репрессий в случае МВД и угроза политического исключения в случае партии. Ликвидация модели, опиравшейся на ресурсы МВД, стала одним из важнейших последствий устранения Берии и его клиентов в аппарате госбезопасности.
В результате смерти Сталина и ослабления позиций госбезопасности институциональные условия для использования компромата изменились. В русле тенденции, наблюдавшейся после завершения Большого террора, сокращалось число исключений из партии по политическим причинам, достигнув к середине 1950-х годов несколько сот случаев в год[382]. Начало меняться отношение к сбору личной информации и оценке отдельных компрометирующих сведений не принципиального характера. В записке отделов ЦК о результатах проверки анкет по учёту кадров от 15 июня 1955 года отмечалось, что многие из включенных в них вопросов «не только не способствуют выявлению деловых и политических качеств работников, но даже затрудняют эту задачу, подменяют политическую бдительность вредной подозрительностью, культивируют осужденный практикой биологический подход к кадрам (эвфемизм значимости социального происхождения. — Примеч. авт.)». В записке указывалось, что, хотя в стране преобладало поколение работников, выросших при советской власти, в анкеты включались вопросы о службе в царской и белой армиях, в полиции, об участии в оппозициях. Неуместным в свете массовых арестов и осуждений сталинского периода авторы записки считали вопрос о привлечении заполняющего анкету или его родственников к судебной ответственности и т.д. На основании этой записки Президиум ЦК КПСС принял 25 июня 1955 года постановление о соответствующей корректировке анкет[383]. Исследования делопроизводства Молотовского обкома партии показали, что бюро обкома в новых условиях «начало поддерживать ходатайства нижестоящих партийных комитетов по снятию партийных взысканий с работников номенклатуры, уже получивших взыскания в начале 1950-х годов за наличие компрометирующих фактов в своей биографии», а также выдвигать на руководящие должности работников, имеющих тёмные пятна в биографии, например службу рядовыми в белой армии[384].
Однако тот факт, что сведения, использовавшиеся при Сталине в качестве компромата, лишились своего былого значения, не означал конца этого способа манипулирования кадрами вообще. Характерно, что в новых условиях появились и новые основания для компрометации, прежде всего причастность к сталинскому террору. Очень многие функционеры сталинской эпохи были так или иначе причастны к репрессиям либо являлись их активными исполнителями. Доступ к этим сведениям после смерти Сталина становился важным ресурсом в политическом противостоянии в руководстве страны и манипулировании кадрами на региональном уровне. Начавшийся процесс реабилитации, работа комиссий, собиравших соответствующие материалы, облегчали эту задачу. Известно, что Н.С. Хрущёв использовал обвинения в причастности к террору против своих противников в Президиуме ЦК — Г.М. Маленкова, В.М. Молотова, Л.М. Кагановича, но закрывал глаза на аналогичные материалы, если они касались лояльных функционеров. Отношение Хрущёва к ленинградскому секретарю Ф.Р. Козлову представляет показательный пример.
В начале 1949 года, когда был дан ход «ленинградскому делу», Козлова перевели из Куйбышева, где он служил вторым секретарём обкома, и направили парторгом ЦК ВКП(б) на Кировский завод в Ленинграде. Затем назначили вторым секретарём Ленинградского горкома партии. На этой должности Козлов непосредственно подчинялся В.М. Андрианову и вместе с ним участвовал в проведении кадровой чистки в Ленинграде. В 1950 году он стал первым секретарём Ленинградского горкома, затем вторым секретарём обкома. После смерти Сталина он возглавил Ленинградский обком вместо Андрианова, попавшего в опалу. Однако положение Козлова, которого обвиняли в проведении «ленинградского дела», оставалось непрочным. На своём посту он удерживался лишь благодаря поддержке Хрущёва.
На Ленинградской областной партийной конференции в феврале 1954 года 125 делегатов (19% от их общего числа) на выборах обкома проголосовали против Козлова[385]. После принятия 3 мая 1954 года постановления ЦК КПСС о «ленинградском деле» «авторитет т. Козлова, — как говорилось в одной из записок, составленных в отделе партийных органов ЦК КПСС по РСФСР, — ещё более уменьшился»[386]. Козлова вновь обвинили в причастности к избиению ленинградских кадров при Сталине. Поддержка вновь пришла со стороны Хрущёва. 7 мая 1954 года он приехал в Ленинград и выступил на собрании партийного актива, чётко дав понять, что не надо возлагать на Козлова вину за «ленинградское дело»[387].
Однако и после этого Козлов находился в уязвимом положении. В связи со снятием на пленуме ЦК КПСС в январе 1955 года Г.М. Маленкова с поста председателя правительства вновь широко обсуждались перипетии «ленинградского дела». Это вновь ударило по Козлову. В уже цитируемой записке отдела партийных органов ЦК КПСС по этому поводу говорилось:
После январского пленума ЦК КПСС (31 января 1955 года. — Примеч. авт.) т. Козлову трудно работать в качестве секретаря Ленинградского обкома партии. В организации помнят, какое участие он принимал в разгроме «антипартийной группы», в избиении кадров. Чувствуя свою моральную ответственность, т. Козлов не может в полной мере проявлять необходимую требовательность к работникам, развивать критику и самокритику[388].
На таком фоне зависимость Козлова от Хрущёва только возрастала. Она основывалась на новом структурном факторе манипулирования кадрами, появившемся после смерти Сталина, — компрометирующих материалах о причастности к сталинским репрессиям. Зная, что Козлов находится в его полной власти, Хрущёв рассматривал его как лояльного и преданного клиента. Это гарантировало карьерный рост Козлова. В марте 1956 года он был введён в состав вновь созданного Бюро ЦК КПСС по РСФСР, а затем в феврале 1957 года стал кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС. Такие люди, как Козлов, очень пригодились Хрущёву в июне 1957 года, когда развернулась открытая борьба большинства старых членов руководства партии против Хрущёва и его сторонников. Разгром «антипартийной группы», как назвал её победоносный Хрущёв, стал решающим моментом борьбы за власть, развернувшейся после смерти Сталина. Одержав верх, Хрущёв способствовал немедленному переводу Козлова из кандидатов в члены Президиума ЦК.
Карьера Ф.Р. Козлова — только один пример того, как Хрущёв использовал процесс реабилитации для получения новой разновидности компромата, которая могла обеспечить ему лояльность функционеров, в том числе региональных руководителей[389]. В качестве руководителя партийного аппарата ЦК Хрущёв имел значительные возможности для манипулирования соответствующими обвинениями. Советская политическая система даже после смерти Сталина представляла собой среду с низким уровнем доверия, недостаточным для того, чтобы сами по себе назначения и повышения в должности обеспечивали лояльность, особенно в тех случаях, когда на кону стояли ключевые позиции. По сути, Хрущёв использовал тот же механизм, использовавшийся в местных сетях, который мы наблюдали в местных сетях сталинского периода. Только теперь содержательно он был перевёрнут с ног на голову, опирался на компрометирующие материалы, противоположные обвинениям, характерным для сталинского времени.
Ил. 7. Н.С. Хрущёв с соратниками. В центре — Ф.Р. Козлов, справа — А.Н. Косыгин, Е.А. Фурцева, А.Б. Аристов. Рядом с Хрущёвым сидит М.А. Суслов. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)
Давление и уступки
Несмотря на важность судьбы Ф.Р. Козлова для понимания реальностей послесталинского перехода, нужно отметить, что и Хрущёв, и другие советские лидеры, как правило, не стремились превращать скомпрометированных секретарей в своих клиентов за счёт сохранения их на должности. В большинстве случаев это было просто бессмысленно, поскольку руководители многих регионов просто не обладали в глазах высших советских лидеров необходимым политическим весом. Козлов был одним из исключений в силу значимости возглавляемого им Ленинградского обкома. Кроме того, покровительство имело свои пределы. Слишком широкая поддержка непопулярных или неэффективных (конечно, с точки зрения представлений об административной эффективности, имевшихся внутри номенклатурной системы) секретарей могла запятнать репутацию того же Хрущёва и подорвать авторитет местных партийных организаций.
Мы не располагаем источниками, позволяющими точно определить, как складывалась послесталинская политика в отношении руководителей регионов, но можем отметить два важных факта. Первый — проведение масштабной ротации секретарей, которая не могла не быть результатом согласия по этому вопросу в Президиуме ЦК. Второй — продолжение прежней позднесталинской линии неполитических, мягких ротаций, нацеленных на повышение административной активности аппарата в решении задач, поставленных центром. После смерти Сталина такие ротации уже не дополнялись громкими политическими делами, сопряжёнными с арестами и физическим уничтожением местных руководителей.
Уже первая волна перестановок секретарей после ухода Сталина была тесно связана с экономической кампанией — попытками быстро нарастить производство сельскохозяйственной продукции. Решение этой задачи в стране, измученной постоянными продовольственными трудностями, имело особое значение и должно было повысить акции нового руководства в глазах населения. На пленуме ЦК КПСС в сентябре 1953 года, давая откровенную оценку состоянию сельского хозяйства, советские лидеры заявили о пересмотре нескольких ключевых принципов сталинской аграрной политики: предполагалось снизить налоги на производителей сельскохозяйственной продукции, списать имеющуюся задолженность, повысить заготовительные и закупочные цены. Программа экономического стимулирования была важной новацией, которая, однако, не отменяла традиционные, преимущественно административные способы управления сельским хозяйством. Одним из ключевых оставалось возложение ответственности за состояние деревни на партийных секретарей, которых призывали «изменить методы руководства сельским хозяйством»[390]. Конечной целью объявлялось решение продовольственной проблемы «в ближайшие 2–3 года»[391]. Как обычно, были проведены показательные кадровые чистки, призванные повысить административную активность аппарата.
| Таблица 10. Перемещения первых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик, 1953–1957 годы | ||
|---|---|---|
| Всего перемещений | В том числе по компрометирующим причинама | |
| 1953 | 18 | 5 |
| 1954 | 40 | 13 |
| 1955 | 47 | 9 |
| 1956 | 31 | 4 |
| 1957 | 23 | 2 |
Составлено по: Региональная политика Н.С. Хрущёва. С. 560–638.
a Случаи, когда в решении об освобождении были указаны соответствующие причины: «не справившийся с работой», «не обеспечивший руководство» и т.п.
Уже в декабре 1953 года были сняты за некомпетентность первые секретари двух аграрных регионов: В.И. Недосекин из Тульской области и С.А. Вагапов из Башкирии. В середине января 1954 года были вызваны в Москву и получили разнос в Секретариате ЦК бюро обкомов в полном составе из Ярославской, Астраханской, Брянской, Крымской, Калининской, Молотовской, Воронежской, Костромской, Новгородской областей и некоторых других регионов[392]. К концу января их руководители были сняты, по большей части как «не обеспечившие руководство»[393]. Всего за несколько недель десять региональных партийных комитетов РСФСР лишились своих первых секретарей, в вину которым главным образом ставилось наличие у колхозов крупных долгов перед государством[394]. Открытая этой кампанией ротация секретарей продолжилась в ещё больших масштабах в последующие годы.
Ил. 8. В.М. Чураев при Хрущёве возглавлял различные кадровые отделы ЦК КПСС. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)
Как видно из приведённых данных, в 1954-м и особенно в 1955 году текучесть первых секретарей была высокой, приближаясь к максимальным значениям первых послевоенных лет[395]. Вместе с тем, в отличие от сталинского периода, секретарям не предъявляли политические обвинения. В худшем случае снятым секретарям предъявлялись административные претензии с формулировками: «не обеспечивший руководство», «не справившийся с работой». Удельный вес смещений по таким основаниям был достаточно заметным: до трети в 1954 году. Можно предположить также, что фактически по отрицательным административным мотивам могли быть уволены и другие секретари, например формально отправленные на учёбу или пенсию. Вместе с тем преобладающими были переброски между регионами или направление на другую должность с выдвижением наверх[396].
Количественные показатели перемен в секретарском корпусе свидетельствуют об их заметных масштабах в первые годы после смерти Сталина, но не дают возможности определённо ответить на вопрос о причинах этой массовой ротации. Если административные претензии к секретарям (плохие показатели работы регионов, особенно в сельском хозяйстве) лежат на поверхности и сформулированы в многочисленных документах, то возможная политическая подоплёка по крайней мере некоторых смещений не столь очевидна. Ряд секретарей, лишившихся должностей, несомненно, были замечены в особой близости к Сталину, к опальным высшим руководителям страны (Берии, Маленкову) или не проявили должной лояльности по отношению к новому несталинскому курсу.
В литературе, как известно, распространено также мнение, что массовая замена региональных руководителей поощрялась Хрущёвым с целью расширения его клиентской базы, прежде всего среди членов ЦК КПСС. Это в конце концов обеспечило его ключевую победу над большинством Президиума ЦК на пленуме в июне 1957 года[397]. В обоснование этого тезиса приводились данные о высоком уровне сменяемости региональных функционеров после смерти Сталина, а также результаты выявления сторонников Хрущёва, представленных среди новых назначенцев[398].
Этот подход, однако, вызывает некоторые сомнения. Во-первых, Хрущёв, вопреки распространённым представлениям, вряд ли имел полную возможность назначения руководящих кадров по своему усмотрению[399]. Например, должности региональных секретарей входили в номенклатуру Президиума ЦК, где у Хрущёва было много противников. Эти опытные, умудрённые политики, скорее всего, внимательно просматривали списки кандидатов на должности, и от их взгляда не укрылись бы имена клиентов Хрущёва. Среди руководителей российских регионов, назначенных на свои должности в 1953–1956 годах, клиентами Хрущёва можно считать лишь некоторых[400]. Кроме того, данные о высокой сменяемости руководителей на должностях, назначения на которые утверждались Центральным Комитетом, не означало автоматического увеличения количества сторонников Хрущёва в составе самого ЦК.
Иные причины также ограничивали возможности для массовой расстановки в регионах клиентелы Хрущёва. Сам Хрущёв, долгое время работавший секретарём в Москве и в Украине, не мог не понимать, какое значение для управления регионами имели потенциал секретарей, доверие и поддержка местных сетей. Назначение секретарей без учёта этих факторов было чревато ухудшением положения на местах, невыполнением планов и т.д., что подрывало бы репутацию самого Хрущёва. Фактор административной действенности руководителя не обязательно был второстепенным по отношению к политической лояльности. Нередко приходилось соглашаться на назначение таких секретарей, которые не обязательно были известны Хрущёву, но демонстрировали качества, которые могли позволить им эффективно управлять своими регионами.
В общем, актуальной задачей для Хрущёва было не только (и, возможно, не столько) назначение на секретарские должности своих клиентов, но также и завоевание поддержки региональных элит в целом. Многие реформы и реорганизации, инициированные Хрущёвым, так или иначе могли отвечать интересам секретарей, усиливали их позиции. В области партийного строительства расширялись права обкомов и крайкомов при решении ряда организационных и бюджетных вопросов[401]. Важное значение имело сокращение номенклатуры ЦК и соответствующее расширение номенклатурных прав региональных партийных комитетов. Уже через несколько месяцев после смерти Сталина и за три дня до ареста Берии, 23 июня 1953 года, Хрущёв внёс в Президиум ЦК КПСС записку о введении новой номенклатуры ЦК, расширявшей права ведомств и регионов в части кадровых назначений. Номенклатура ЦК КПСС сокращалась с 45 до 25.3 тысячи должностей. При этом впервые создавалась так называемая «учётно-контрольная номенклатура», которая охватывала 11.4 из 25.3 тысячи позиций. В отличие от обычной номенклатуры, она предусматривала более мягкий контроль за назначениями. Кадры, входившие в её состав, не утверждались Президиумом или Секретариатом ЦК, а лишь проверялись в отделах ЦК, то есть фактически назначались по согласованию с отделами. Сокращение действующей до того номенклатуры ЦК произошло за счёт должностей первых секретарей райкомов областей, входящих в союзные республики, председателей райисполкомов РСФСР, районных уполномоченных по заготовкам и др. Новая номенклатура была утверждена 16 июля 1953 года решением Президиума ЦК КПСС[402].
В конечном счёте новая номенклатура ЦК КПСС была результатом столкновений и согласования интересов различных групп партийных чиновников. С одной стороны, руководители аппарата ЦК старались избавиться от слишком большой номенклатуры, поскольку чисто технически не могли обеспечить реальный контроль за потоками кадровых перемещений. С другой стороны, они не хотели слишком заметного ослабления влияния центра в таком принципиальном вопросе, как кадровый. Свои интересы разными способами лоббировали региональные руководители. Их не устраивала номенклатурная опека Москвы при назначении большого количества работников низового уровня, прежде всего районного. В то же время исключение из номенклатуры ЦК означало для высокопоставленных региональных работников снижение их должностного статуса, карьерных и социальных гарантий. Такие противоречия разнонаправленных интересов, судя по всему, сыграли свою роль в затягивании рассмотрения вопроса о существенном (согласно первоначальным планам, 60–65%) сокращении номенклатуры ЦК, подготовка которого началась в 1955 году. Только 1 июня 1956 года Президиум ЦК утвердил постановление о новой номенклатуре должностей руководящих работников, утверждаемых и освобождаемых ЦК КПСС. В основную номенклатуру были включены 9402 должности (1151 из них находилась в ведении Президиума, 5671 — Секретариата ЦК, 2580 — Бюро ЦК по РСФСР), а в учётно-контрольную — 3200. Это означало, что основная номенклатура ЦК КПСС сократилась почти вдвое, а учётно-контрольная — более чем в 3.5 раза. В решении о введении новой номенклатуры говорилось, что
уменьшение номенклатуры работников, персонально утверждаемых ЦК, приведёт к сокращению канцелярской работы и позволит обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик, а также министерствам и ведомствам значительно улучшить работу по подбору, расстановке и воспитанию кадров, сосредоточить своё внимание на усилении контроля и оказании необходимой помощи в работе с кадрами в подведомственных им организациях.
ЦК предлагал партийным органам на местах также пересмотреть «в сторону сокращения» свою номенклатуру должностей, предоставив больше прав нижестоящим органам[403].
Пока готовилось это решение о номенклатуре ЦК, в феврале 1956 года на XX съезде партии в партийный устав были внесены другие изменения, расширявшие права местных партийных органов[404]. На следующий день после завершения съезда, 27 февраля 1956 года, «в целях более конкретного руководства работой республиканских организаций, областных, краевых партийных, советских и хозяйственных органов и более оперативного решения вопросов хозяйственного и культурного строительства РСФСР» было создано Бюро ЦК КПСС по РСФСР[405]. Образование этого органа упростило процесс взаимодействия обкомов и крайкомов Российской Федерации с ЦК КПСС. Кроме того, это был своеобразный политический жест, призванный укрепить поддержку руководителей российских регионов. У России появился свой, хотя и своеобразный аппарат ЦК, так же как и у других союзных республик. Более того, его возглавлял по совместительству первый секретарь ЦК КПСС.
Поддержка, которую получил Хрущёв на июньском пленуме 1957 года, позволила принять новую серию решений в пользу местных секретарей. Повышалась заработная плата работников партаппарата. Расширялись права местных партийных комитетов в решении организационно-партийных и бюджетно-финансовых вопросов[406].
Однако самым серьёзным шагом в перераспределении полномочий между центром и регионами было решение о перестройке управления промышленностью и строительством по территориальному принципу через советы народного хозяйства. Оно было принято пленумом ЦК КПСС в феврале 1957 года[407]. Вместе с упразднением значительной части центральных промышленных министерств были созданы 105 региональных совнархозов, призванных руководить экономикой в качестве своеобразных межотраслевых местных министерств. Новая система существенно расширяла реальные полномочия региональных сетей.
Эта реформа была инициирована Хрущёвым и отражала его представления о системе управления экономикой и централизации. Как говорилось в предыдущих главах, при Сталине в большинстве регионов местные партийные функционеры занимались преимущественно сельскохозяйственным сектором, оставляя управление промышленностью на откуп центральным министерствам. Стремление Хрущёва к тому, чтобы партия играла такую же значительную роль в управлении промышленностью, как и в управлении сельским хозяйством, являлось одной из причин создания совнархозов. Свою роль могло сыграть присущее Хрущёву интуитивное понимание проблем сверхцентрализации. Он видел, что центр перегружен информацией, которую невозможно обработать, а поэтому инициировал кампании против бумаготворчества и бюрократизма[408]. Приближение процесса принятия решений к производству в результате совнархозовской реформы было ещё одним шагом на этом пути. В отличие от далёких министерств, которые не всегда хорошо знали реальное положение дел на подчинявшихся им заводах, обкомы и местные партийные организации, по мысли Хрущёва, имели идеальные возможности для координации экономической деятельности с целью роста производства[409].
Передавая заметную долю полномочий в регионы, Хрущёв и другие советские лидеры вовсе не подразумевали децентрализацию управления, а лишь делегировали ряд функций региональным представителям центра, прежде всего секретарям[410]. Ликвидируя центральные промышленные министерства, они имели в виду не децентрализацию как таковую, а создание такой системы, при которой региональный партаппарат должен был сменить министерства в качестве главного канала центрального контроля[411]. В отличие от Сталина, Хрущёв сохранял убеждение в том, что местные руководители будут лояльно выполнять приказы Москвы, а также — что более важно — предоставлять правдивую и достоверную информацию о положении в их регионах.
Однако, ослабив многие институциональные ограничители, совнархозовская реформа, встроенная в сохранившуюся централизованную плановую экономику, воспроизвела в новом виде свойственные этому типу экономики противоречия. С одной стороны, местные парторганизации действительно стали поставщиками кадров для совнархозов и связными между ними и местными предприятиями. Это позволяло более эффективно решать проблемы снабжения, перераспределения ресурсов и т.д.[412] С другой — реформа перевела ранее свойственные ведомствам разобщённость и следование собственным интересам на региональный уровень[413]. Надежды на то, что региональные партийные секретари будут стоять на страже «общегосударственных интересов», быстро угасли. Для большинства из них необходимость выполнять свои планы перевешивала все прочие соображения. Руководители обкомов, получив приказ изыскивать скрытые производственные возможности, вместе с председателями совнархозов составляли завышенные, нереалистичные инвестиционные заявки и заниженные производственные планы[414]. Всё это имело предсказуемые последствия. «Кампании, призванные обуздать местнические тенденции, неуклонно вели к подавлению местной инициативы, на развитие которой как раз и была нацелена реорганизация. Традиционная тяга к централизму давала себя почувствовать. Чтобы гармонично объединить все предприятия, приходилось создавать все новые и новые организации, призванные координировать и в свою очередь быть объектом координации», — отмечает один из исследователей[415]. В ходе длительного и сложного процесса система совнархозов была постепенно демонтирована.
Переходные процессы, начавшиеся в центре после смерти Сталина, включали конфликты в высших эшелонах власти. Институты, во главе которых стояли Хрущёв и Берия, — партийный аппарат и Министерство внутренних дел — в значительной степени воплощали в себе две разные модели власти. Ключевая причина, позволившая Хрущёву одержать верх в политическом противостоянии, состояла в том, что ему удалось примирить отход от сталинской системы с решительным сохранением преемственности, особенно в отношении руководящей роли партии, включая её низовой аппарат. Одной из главных инноваций последних лет сталинской эпохи была относительная стабилизация положения номенклатуры. Хрущёв пошёл ещё дальше, изменив механизмы и язык политического исключения. Показателем сплочённости партийных рядов и усиления акцента на убеждение и обучение служило резкое сокращение числа исключений из партии. Когда Хрущёв желал избавиться от противников в высших эшелонах власти или от плохо работающих региональных секретарей, он имел возможности отстранить их от должности. Но изменение правил, которыми это обставлялось, позволяло проводить только бескровные кадровые чистки.
Авторы прежних работ, посвящённых отношениям Хрущёва с региональными секретарями, по большей части делали упор на том, как он использовал назначения с целью укрепления своей позиции в Москве. Но эта фиксация на кремлёвской политике чревата риском проглядеть более принципиальные факторы. Даже тем секретарям, которые имели особые отношения с московским руководством, приходилось решать повседневные проблемы развития регионов. Для этого им было необходимо не только получить поддержку из центра, но и обеспечить лояльность и эффективность подчинённых, создать работоспособные сети. Регионы были непростыми политическими системами, а перемены в Москве осложняли задачу секретарей, сокращали возможности использования традиционных методов руководства, сложившихся при Сталине, или даже полностью запрещали их. Высшие партийные руководители, включая Хрущёва, понимали, что нельзя назначить секретаря, не подумав о том, как он будет работать в новых условиях. Метод Хрущёва, скорее, заключался в том, что привлечь на свою сторону секретарский корпус в целом. С этой целью отказ от репрессивных кадровых чисток дополнялся уступками секретарям: некоторым расширением их полномочий в сфере управления промышленностью, ослаблением контроля центра в кадровых вопросах за счёт сокращения списков региональных должностей, входивших в номенклатуру ЦК.
Своеобразным тестом для секретарей в начале послесталинского периода были аграрные преобразования и требования центра резко увеличить производство продовольствия. Одним из методов этой политики, помимо попыток заинтересовать крестьян в росте производительности труда, был традиционный административный нажим на руководителей регионов, результатом чего стала мини-чистка секретарей в начале 1954 года. Оказавшись в условиях сильнейшего нажима, сами секретари, в свою очередь, прибегали к проверенным приёмам мобилизации. Парадоксальным образом Хрущёв создал условия, которые продлевали традиции сталинского авторитаризма в регионах, несмотря на новые политические тенденции, связанные с десталинизацией. Об этом пойдёт речь в следующей главе.