В рамках более чем тридцатилетнего периода, рассматриваемого в данной книге, важнейшей поворотной точкой в отношениях между руководством в Москве и его представителями в регионах была не только смерть Сталина в 1953 году и снятие Хрущёва в 1964-м, но также перелом, пришедшийся на конец 1960 года. Самым заметным внешним признаком этого перелома служила массовая замена секретарей.
Некоторые исследователи рассматривали эти перестановки как следствие борьбы внутри центрального руководства. Согласно этой точке зрения, чистка стала ответом на появившуюся у Хрущёва возможность снимать не устраивавших его региональных секретарей в связи с грядущим XXII съездом партии, назначенным на октябрь 1961 года[571]. Мы же полагаем, что она была итогом более глубоких процессов и кризиса, связанного со стоявшей перед Хрущёвым проблемой агентства. Самым явственным проявлением этого кризиса стала массовая фальсификация отчётов о выполнении планов сельскохозяйственного производства на региональном уровне, всплывшая на свет в конце 1960 года. Особенно тревожным в глазах центрального руководства был тот факт, что в большинстве случаев эти подтасовки производились с подачи людей, которые были самыми верными исполнителями воли Хрущёва.
Моментом истины для Хрущёва стал скандал, разразившийся в Рязанской области, в двухстах километрах от столицы. Благодаря близости к Москве Рязанская область, по словам долго стоявшего во главе её обкома А.Н. Ларионова, была «золотым дном в Подмосковье… богатой кладовой для снабжения трудящихся промышленных центров страны, особенно Москвы»[572]. Хрущёв поднимал Рязанскую область на щит в качестве образцового региона, пример которого давал Советскому Союзу возможность совершить прорыв в сельском хозяйстве, не уступающий тому прорыву, которого добился Сталин в начале 1930-х годов в промышленности. В мае 1957 года Хрущёв заявил, что через несколько лет СССР догонит США по производству молока, масла и особенно мяса[573]. Рязанская область была одним из правофланговых новой аграрной политики. В 1953–1958 годах здесь почти утроилось производство молока. Теперь было нужно добиться того же результата и в производстве мяса[574].
Ил. 13. Вручение орденов Ленина на сессии Верховного Совета РСФСР 28 декабря 1958 года. А.Б. Аристов прикрепляет орден к знамени РСФСР. Из фондов РГАСПИ
Ил. 14. Первый секретарь Рязанского обкома А.Н. Ларионов, 1958 год. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)
В конце 1958 года Хрущёв отправил в Рязанскую область специального эмиссара, чтобы под его присмотром область взяла «социалистические обязательства» — выполнить три годовых плана по мясу, 150 тысяч тонн. За этим последовал широко освещавшийся визит Хрущёва в Рязань в феврале 1959 года и устроенный в том же году роскошный приём для рязанских крестьян[575]. Сделанное 16 декабря 1959 года заявление о том, что Рязанская область втрое перевыполнила план по производству мяса, сопровождалось типичной для СССР пропагандистской кампанией. Передовицы в газетах превозносили рязанскую победу. Большими тиражами выходили брошюры о рязанских достижениях, переводившиеся на языки социалистических стран. Смерть Ларионова в сентябре 1960 года и драматическое фиаско рязанской инициативы и её последователей в других регионах поставили Хрущёва в крайне неловкое положение. Проверки выявили факты крупномасштабных приписок, организацией которых занимались многие региональные секретари и сети.
«Рязанское дело»
На протяжении 1959 и 1960 годов становилось все более очевидно, что сельскохозяйственный скачок Хрущёва, в частности в производстве мяса, — не более чем очередная утопия, если не сказать авантюра. В многочисленных жалобах, которые шли в Москву, просматривались две главные темы. Прежде всего многие региональные руководители явно восприняли эту кампанию как разрешение на более широкое использование традиционных административных методов управления деревней и реквизиций. Как отмечалось в записке отдела партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам от 17 марта 1960 года, «во многих областях и республиках отдельные должностные лица: председатели сельских советов, председатели и бригадиры колхозов, работники милиции и некоторые другие, допускают нарушения социалистической законности и произвол в отношении советских граждан, принуждают их к продаже личного скота колхозам, насильственно изымают продукты сельского хозяйства, проводят незаконные обыски в домах, необоснованно налагают штрафы, производят аресты и привлекают граждан к судебной ответственности, избивают колхозников и т.п.» Несмотря на отмену обязательных поставок государству личными хозяйствами, принадлежавшими колхозникам, рабочим совхозов и горожанам, их продукцию нередко продолжали принудительно взимать[576]. Одновременно служащие различных государственных организаций в своих сигналах в Москву указывали на широкое распространение значительных приписок.
Невзирая на жалобы, на протяжении большей части 1960 года Москва твёрдо стояла на своём и требовала от местных организаций не ослаблять усилий по выполнению амбициозных плановых заданий. В тех случаях, когда региональные организации сталкивались с проблемами, им по большей части указывали на необходимость использования передовых агротехнических приёмов и упрекали в бездействии и нерешительности. Именно такие обвинения были выдвинуты против первого секретаря Краснодарского крайкома Д.М. Матюшкина, снятого с должности в июне 1960 года. «Он проявлял часто «доброту» за счёт снижения партийной и государственной дисциплины», — говорил один из выступавших на пленуме Краснодарского крайкома 8 июня 1960 года[577].
После скандала с приписками в Рязани и смерти Ларионова 22 сентября 1960 года дальнейшее проведение такой линии стало затруднительным. 29 октября Хрущёв направил в Президиум ЦК записку под названием «Против благодушия, самоуспокоенности и зазнайства первыми успехами в развитии сельского хозяйства», которая была широко опубликована. В ней впервые содержалось признание фактов подлога и махинаций с отчётностью и других нарушений. Для многих региональных парторганизаций это ознаменовало поворотную точку. «…До Вашего письма, — писал анонимный корреспондент из Житомира, — все руководители районов и колхозов считали, что закупки скота колхозами с целью сдачи его государству и выполнения обязательств диктуются решениями ЦК и правительства»[578]. Хрущёв грозил наказаниями за «хвастовство и даже обман государства». Однако пока конкретных имён не называл. Ему не хотелось прямо говорить о приписках в Рязанской области, которую ещё недавно он превозносил[579].
Однако скрывать вопиющие факты было уже невозможно. Результаты проверок в Рязанской области в конце концов были рассмотрены на заседании Бюро ЦК КПСС по РСФСР 2–3 декабря 1960 года. Разгромное решение о приписках в мясозаготовках рассылалось во все обкомы и крайкомы партии и было предложено для обсуждения на пленуме Рязанского обкома[580]. После этого уже и сам Хрущёв на пленуме ЦК КПСС в январе 1961 года впервые признал наличие приписок, в том числе и в Рязанской области[581]. В резолюцию пленума было внесено положение о борьбе с «очковтирательством, приписками и другими антигосударственными действиями»[582]. Всё это подготовило почву для последующей кадровой чистки.
Чем объяснялась смена курса? Почему Хрущёв уволил многих региональных секретарей, многих из которых он ещё совсем недавно решительно поддерживал? Очевидно, что Хрущёв оказался в неловком политическом положении, поскольку ранее неоднократно публично превозносил ларионовские рекорды. Он так прочно связал с продовольственным скачком свою репутацию, что теперь, когда вместо мяса были получены пустые цифры отчётов, выйти из скандала без репутационных потерь было совершенно невозможно. Свою роль, очевидно, сыграли и масштабы подтасовок. Более тщательная проверка показала, что колхозы и совхозы Рязанской области в 1959 году с трудом сдали 60 тысяч тонн мяса. Ещё 40 тысяч тонн были закуплены у населения области и за её пределами. Причём в числе этих 100 тысяч тонн был определённый процент приписок, которые просто трудно было выявить. Последние же 50 тысяч тонн (третий дополнительный план 1959 года) были полностью приписаны[583]. Хотя принятые обязательства сдачи мяса на 1960 год составляли уже 200 тысяч тонн, на 1 ноября этого года было сдано лишь 32.8 тысячи тонн[584]. Подсчёты показывали, что даже если бы область сдала государству в 1960 году весь скот и птицу колхозов, совхозов и индивидуальных хозяйств, то и тогда взятые обязательства (200 тысяч тонн) были бы выполнены на 90%[585].
Тем не менее Хрущёв, как и многие политики, менял курс только вследствие очевидного кризиса. Более того, о вопиющем несоответствии между публично провозглашённой цифрой обязательств и реально произведённым количеством мяса было известно очень немногим людям. Большинство членов Президиума проглотило ложное утверждение А.Б. Аристова, повторенное Хрущёвым, будто бы Рязанская область на самом деле вдвое перевыполнила план, то есть дала 100 тысяч тонн мяса, и что реально во всей этой неприятной истории виновата комиссия по мясу во главе с секретарём по сельскому хозяйству Рязанского обкома В.П. Зениным вместе с чиновниками местного совнархоза и облисполкома[586].
Однако несмотря на все старания, масштабные злоупотребления было невозможно скрыть, по крайней мере в узком кругу московских и рязанских функционеров. Проверка в Рязани выявила огромные приписки, которыми занималось множество организаций. Стало ясно, что подтасовки отчётности стали в области системой, в которую были вовлечены многие руководящие и рядовые работники. «Самое страшное состоит в том, что люди, которые стояли у руководства и добивались приписок в отчётности, вовлекали в обман государства целую группу работников, начиная с колхозников, продавцов сельпо, счетоводов колхозов, кончая газетными работниками», — говорил начальник статистического управления области на пленуме Рязанского обкома 6 января 1961 года[587]. В общем, картина складывалась неприглядная. За спиной у многочисленных рядовых нарушителей закона стояли райкомы, координировавшие и вдохновлявшие их махинации и обеспечивавшие им защиту. В свою очередь, райкомы были встроены в обширную иерархическую структуру обмана под эгидой обкома во главе с Ларионовым.
Для того чтобы лучше понять эту систему, целесообразно рассмотреть основные разновидности выявленных приписок. Первая из них заключалась в том, что на различных рынках закупались мясо и скот, которые затем выдавались за произведённые в области. Агенты по закупкам ездили по соседним областям и даже по рынкам и магазинам в Москве в поисках мяса для плана. По оценкам комиссии Российского бюро, таким образом было приобретено 39.5 тысячи тонн мяса на сумму в 237 миллионов рублей[588].
Вторая разновидность махинаций со скотом заключалась в его отправке на так называемую «передержку»[589]. В основе такой практики лежало принятое в августе 1959 года постановление Совмина РСФСР, разрешавшее в момент формальной передачи скота государственным заготовительным органам взвешивать тощий или недокормленный скот, но затем оставлять его на фермах и откармливать, пока тот не наберёт вес. Вес скота в момент формальной поставки учитывался в рамках плановых поставок за данный год, в то время как дополнительный вес, набранный в дальнейшем, включался в план на следующий год. Однако эта система провоцировала злоупотребления. Один и тот же скот учитывался дважды. В Рязанской области вес скота, отправленного на передержку, изначально ограниченный величиной в 10 тысяч тонн, за 1959 год увеличился до 31.2 тысячи тонн[590].
Наконец, ещё одной распространённой формой приписок являлись так называемые «бестоварные операции». Согласно существовавшим правилам, с целью поощрения сельскохозяйственного производства регионам было позволено сбывать половину мяса, произведённого сверх плана, местному населению — обычно через потребительские кооперативы. В Рязанской области большая часть сверхпланового мяса вообще не попадала населению, а перепродавалась кооперативами обратно колхозам и совхозам, которые, в свою очередь, сдавали его заготовительным органам, выдавая за новое мясо, что создавало возможность для поставок… уже поставленного мяса[591]. Согласно подсчётам инспекторов, объём бестоварных операций по мясу в Рязанской области составил в 1959 году 16.8 тысячи тонн, но эта цифра, скорее всего, была занижена[592].
| Таблица 11. Районы Рязанской области с наибольшим объёмом бестоварных операций в 1959 году (мясо в тоннах) | ||
|---|---|---|
| Объём плановых поставок мяса | По бестоварным операциям | |
| Сасовский р-н | 10.090 | 2129 |
| Спасский р-н | 8023 | 18оо |
| Шиловский р-н | 7471 | 1035 |
| Рязанский р-н | 9041 | 766 |
| Скопинский р-н | 6521 | 613 |
Источник: РГАНИ. Ф. 13. Оп. 1 Д. 793. Л. 14.
В ходе проверок в Рязани были выявлены районы, в которых бестоварные операции приобрели наибольший размах (таблица 11)[593].
При более внимательном изучении выясняется, что эти районы объединяла важная черта: их руководители составляли костяк областной руководящей сети. Соответствующие первые секретари райкомов входили в ближайшее окружение Ларионова и были его выдвиженцами. В течение многих лет Ларионов обращался к ним в тех случаях, когда нужно было взять на себя новые социалистические обязательства, затеять очередную кампанию и возглавить её. Все пятеро занимали ведущие позиции среди районных первых секретарей, а трое из них входили в бюро обкома[594].
Структурное значение этой группы для Ларионова и проводившихся им кампаний по увеличению сельскохозяйственного производства хорошо видно на примере деятельности секретаря Сасовского райкома Н.Н. Кабанова. До того как получить назначение в Сасово, он долгое время работал на разных должностях районного уровня, а с 1943 года — в качестве секретаря разных райкомов. С одобрения Ларионова Кабанов в 1952 году стал кандидатом в члены бюро обкома, а к концу десятилетия сделался одним из самых надёжных его союзников. Методы работы Сасовского райкома предлагалось широко использовать всем районным организациям[595]. На пленуме обкома в январе 1960 года Кабанов заявил, что его Сасовский район поставил 2.7 тысячи тонн мяса в 1958 году, в 1959-м взял планку в 10.3 тысячи тонн, а в 1960-м ожидал успешное выполнение обязательств объёмом в 14 тысяч тонн. Недоброжелатели говорили о Кабанове: «Не успеет трактор в борозду запустить, как докладывает об окончании сева»[596].
Первый секретарь Скопинского райкома партии Ф.С. Пономарёв получил эту должность в 1949 году, через год после того, как Ларионов был назначен первым секретарём обкома. 8 апреля 1960 года инструктор заготовительной конторы в Скопинском районе А.З. Евтюхин отправил два письма — в Комиссию партийного контроля и лично Хрущёву, — в которых так лаконично охарактеризовал махинации в ходе кампании по увеличению производства мяса: «Чище Остапа Бендера». «…Через сельпо. Продали, купили [мясо], разменялись бумагами, поручениями, бухгалтера съездили в Госбанк и всё готово — колхозы план выполнили, сельпо товарооборот более чем на миллион руб. …Ну а мясо? Где мясо?»[597] За эти жалобы с Евтюхиным расправились. 13 мая 1960 года на собрании актива колхозов его заклеймили за «клевету», представили в самом неприглядном свете, потребовали немедленно исключить из партии. Перед лицом такого нажима Евтюхин отступил, написав формальное заявление о том, что не настаивает на правильности своих выводов[598].
Такой метод отпора «клеветникам» в Рязанской области использовался постоянно. Выступавший на пленуме в Рязани в январе 1961 года заместитель председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР А.Б. Аристов объяснял беспечность Москвы, приведя в пример реакцию на один из сигналов: «Опровергая это (жалобу. — Примеч. авт.), письмо подписали все секретари райкома, председатель райисполкома, председатели колхозов, секретари парторганизаций, словом, подписались около 60 человек… Подписались, доказывая, что это была клевета, что это неправильно. Но как не поверить, когда подписалось столько товарищей»[599].
Такие примеры показывали, что районные секретари играли роль ключевого звена круговой поруки в советском стиле. Они обладали достаточным влиянием, чтобы одновременно и принудить сети выполнять приказы, и обеспечить им прикрытие, в том числе от вторжения извне. Имея доступ к конфиденциальной информации и партийным организационным ресурсам, секретари могли мобилизовать подчинённых на проведение скоординированной и эффективной контратаки, основанной на подавлении жалобщиков.
Как показывал рязанский случай, за районными секретарями-лидерами следовали секретари, которым областное руководство (Ларионов) покровительствовало и к услугам которых прибегало при решении стратегических задач неправомерными способами[600]. В 1956–1960 годах среди 18 секретарей райкомов в Рязанской области, принадлежавших к двум перечисленным группам, наблюдался удивительно низкий уровень текучки[601]. В их отношении практически не применялись взыскания. Поскольку Ларионов покровительствовал этим секретарям, регулярно взаимодействовал с ними и находился с ними в отношениях взаимной зависимости, их можно считать членами его областной руководящей сети, без создания которой были невозможны такие проекты, как фиктивное трёхкратное увеличение мясозаготовок. В этом отношении участие столь большого числа работников разных уровней в организации приписок и ключевая объединяющая роль райкомов были тесно связаны друг с другом.
С точки зрения Москвы, «рязанское дело» представляло собой катастрофический провал взаимоотношений центра с одним из его наиболее доверенных представителей на местах. Ларионов, выступавший типичным авторитарным руководителем, широко прибегал к методам принуждения с целью выполнения плановых заданий. На первый план выходили жёсткие силовые меры — угрозы, обыски, изъятие запасов продовольствия и т.д.[602] Основой для рязанской машины приписок служила лояльная региональная сеть, готовая выполнить любой, даже очевидно преступный приказ. Практика массовых подтасовок опиралась на отношения взаимной зависимости между Ларионовым и его клиентами. Эти связи были не только обширными, но и прочными — в той степени, в какой они основывались на взаимозависимости с высоким уровнем риска. И это неудивительно: из сравнительных исследований, посвящённых хищениям и махинациям со статистикой, следует, что подобная деятельность оказывается наиболее результативной, когда ею занимаются группы людей, тесно связанных отношениями взаимного доверия[603].
Центральные власти в той или иной мере знали о ситуации в Рязанской области. Однако многочисленные сигналы клались под сукно, а проверки, которые могли бы без особого труда выявить лежавшие на поверхности злоупотребления, не проводились до тех пор, пока сохранялась надежда, что намеченные цели будут достигнуты. Сам Ларионов втянулся в кампанию потому, что изначально полагался на заверения центра в особой поддержке и несколько лет получал её в неограниченных размерах. Действуя по принципу «победителей не судят», московские функционеры во главе с Хрущёвым начали проявлять активность только тогда, когда почувствовали себя обманутыми, получив вместо мяса пустые квитанции. И более того, обнаружили, что Рязань не была одинокой в этих махинациях — она лишь лидировала в части широкого использования практики приписок в общесоюзном масштабе.
Приписки в Кирове
Ещё до рязанского скандала московским функционерам было хорошо известно о непорядках в ряде других регионов, включая ведение двойной бухгалтерии и закупки скота и мяса на стороне. Однако любые серьёзные меры по борьбе с этими явлениями блокировались. 11 октября 1960 года, через три недели после смерти Ларионова, на заседании Президиума ЦК КПСС под председательством Ф.Р. Козлова и при отсутствии Хрущёва были рассмотрены нарушения при поставках скота в РСФСР и Казахстане. 1 ноября Бюро ЦК по РСФСР приняло постановление о последствиях подтасовок статистики в четырёх регионах РСФСР, помимо Рязанской области[604]. Проверки, проведённые в последующие месяцы, выявили картину подлогов и манипуляций со статистикой в десятках областях РСФСР и Украины, а также в Казахстане, Таджикистане, Узбекистане, Азербайджане, Армении, Латвии и Белоруссии. Случаи приписок были обнаружены в строительстве и промышленности, а также во многих сферах сельского хозяйства, где раздувались данные по сбору и производству хлопка, хлеба, кукурузы, молока, мяса, шерсти[605].
Хотя рязанское дело явно выделялось на фоне других подобных случаев, поскольку Ларионов выступал в роли маяка аграрной политики Хрущёва, проверки злоупотреблений в других областях и республиках демонстрировали как специфические, так и общие черты функционирования сетей в условиях сильного давления сверху. Ещё один пример, касающийся уже знакомого нам секретаря авторитарного типа — А.П. Пчелякова в Кировской области, несколько отличался от рязанского и демонстрировал специфику приспособления сетей разного типа к амбициозным требованиям центра.
В Кировской области «мясная кампания» велась не менее решительно, чем в Рязанской, а Пчеляков, как и Ларионов, прибегал к силовым методам. Однако сеть, выстроенная Пчеляковым, была не столь обширной и крепкой, как в Рязани. В силу этого кировские функционеры не столь охотно участвовали в рискованных махинациях, получивших особый размах в Рязанской области. На протяжении большей части 1959 года Кировская область упорно состязалась с Рязанской за звание общесоюзного чемпиона по производству мяса. Во втором квартале 1959 года Кировская область получила от Совмина РСФСР и Бюро ЦК КПСС по РСФСР переходящее Красное знамя за успехи в сельском хозяйстве. Однако сделанное кировскими властями 20 октября 1959 года заявление о том, что область поставила на 60% больше мяса, чем за аналогичный период предыдущего года, померкло на фоне пришедшего из Рязани поразительного известия о двукратном выполнении плана, и в третьем квартале Красное знамя, само собой, досталось Рязанской области[606].
С учётом давления, оказывавшегося на Пчелякова, и явного попустительства со стороны центра многие районные руководители Кировской области, несомненно, завышали данные по производству мяса. В постановлении Бюро ЦК по РСФСР, принятом в начале 1961 года, отмечалось, что годом ранее 19 из 28 районов Кировской области были уличены в приписках, выдаче бестоварных квитанций и других махинациях[607]. Тем не менее подтасовки статистики в Кировской области не приняли такого размаха, как в Рязанской[608]. Это было следствием разных причин, но, пожалуй, самое убедительное объяснение связано со стилем руководства Пчелякова и ограниченностью сети, опираясь на которую он управлял областью. В отличие от многих других секретарей, Пчеляков был авторитарным руководителем старого типа. Он широко использовал увольнения функционеров, нередко в массовом порядке[609]. «Давайте сейчас посмотрим на список, кто пытался критиковать тов. Пчелякова, остался ли он в области? Их в области нет», — заявил один из председателей колхоза, правда уже на том пленуме обкома 1961 года, который снимал Пчелякова с должности[610]. Особенно высокий уровень ротации наблюдался среди районных партийных руководителей. Их часто также подвергали и партийным взысканиям[611].
Отношения Пчелякова с многими подчинёнными были напряжёнными[612]. Пчеляков отличался склонностью прерывать выступления секретарей райкомов на пленуме обкома репликами и устраивал публичные разносы тем, кто осмеливался ему возражать[613]. Связи Пчелякова с его окружением были пронизаны подозрительностью и недоверием. По словам второго секретаря обкома, «Пчеляков допускает недоверие, проявляет излишнюю осторожность и даже подозрительность к отдельным членам бюро партии, областным и районным руководителям»[614]. Инструктор Комиссии партийного контроля в записке на имя Хрущёва утверждал даже, что Пчеляков «пытался возродить незаконные методы 1937–1938 гг. В 1959 г. дал указание начальнику областного управления КГБ изъять анонимное письмо, адресованное тов. Хрущёву Н.С., в котором писалось о неправильных действиях Пчелякова». Кроме того, организовал через органы госбезопасности прослушивание телефонных разговоров одного из секретарей обкома и организовал слежку за некоторыми сотрудниками обкома[615].
В результате таких взаимоотношений с сотрудниками в распоряжении Пчелякова имелась достаточно узкая руководящая сеть. Судя по имеющимся источникам, в обкоме и райкомах он опирался на тонкий слой агентов, координировавших и контролировавших административными методами основные кампании, прежде всего сельскохозяйственную[616]. Особенно контраст с Рязанской областью был заметен на уровне райкомов. Здесь ход кампаний, проводившихся под руководством Пчелякова, опирался на деятельность нескольких секретарей, которых Пчеляков не вводил, как это делал Ларионов, в состав бюро обкома. В этом отношении один из аргументов, выдвигавшихся Пчеляковым в свою защиту на пленуме обкома в феврале 1961 года, был в чём-то справедлив: «Нет сынков и пасынков… Никаких связей ни с кем у меня нет, нет никакой семейственности, ничего нет»[617].
В таких условиях, несмотря на сильный нажим, кировские функционеры были готовы в меньшей степени, чем их коллеги в Рязани, идти на риски подтасовок и махинаций. Впрочем, скорее всего, Пчеляков от них этого и не требовал. Но если представить, что обстоятельства так или иначе принуждали бы Пчелякова вступить на более рискованный путь, он не смог бы сделать это в той же мере, как Ларионов, поскольку не располагал широкой сетью лояльных клиентов, скреплённой отношениями круговой поруки. В феврале 1961 года Пчеляков — возможно, виновный в приписках меньше, чем некоторые другие секретари, — был снят с должности. На пленуме обкома его изгнание сопровождалось резкой критикой со стороны бывших подчинённых, среди которых было много обиженных Пчеляковым. Это ещё раз свидетельствовало о слабости и конфликтности кировской сети.
Поскольку кампания, направленная на выявление приписок, оставила после себя длинный документальный след по всей стране, изучение каждого из таких случаев, несомненно, покажет его своеобразие и зависимость интенсивности приписок от действий секретарей и характера сетей, которые вокруг них формировались. Рязанский и кировский примеры, рассмотренные выше, могут служить основой для такой систематизации, видимо, представляя собой две крайние модели действия сетей в условиях нажима из центра. Ларионов опирался на значительную поддержку Хрущёва и, соответственно, партийно-государственного аппарата в целом, поскольку играл роль маяка, своеобразного тарана, пробивавшего кампанию по скачкообразному наращиванию заготовок мяса в стране. Этот традиционный метод силового политического воздействия на экономику всегда давал передовикам немалые преимущества. Однако для реализации этих преимуществ был необходим механизм включения и поддержки кампании на низовом уровне.
Как показывал случай Рязани, таким механизмом были разветвлённые и сплочённые региональные сети. Они характеризовались высоким уровнем взаимной лояльности секретаря и его низовых клиентов (в областном центре и на уровне районов), высоким уровнем круговой поруки. Только такие сети могли обеспечить использование двух основных методов наращивания отчётных показателей: реквизиции продукции (прежде всего в личных хозяйствах) и высокорискованных махинаций с отчётностью. Конфликтные, сравнительно узкие и неустойчивые сети, формировавшиеся вокруг секретарей, предпочитавших авторитарные методы руководства, было невозможно в полной мере мобилизовать на участие в штурмовых кампаниях, требовавших не только нажима и страха, но также инициативы (пусть и преступной) и сознательной лояльности. На такую сеть, как можно судить по документам, опирался Пчеляков. Однако, как это часто бывает, жертвами авантюрных кампаний центра в одинаковой степени могли быть сети и секретари, придерживавшиеся разных линий поведения.
Ил. 15. Первый секретарь Житомирского обкома М.М. Стахурский, 1958 год. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)
Хрущёвская чистка
В преддверии январского пленума ЦК 1961 года и на самом пленуме Хрущёв представил своё видение ситуации в сельском хозяйстве и выявленных случаев массовых приписок. Прозвучавшие заявления преследовали главную цель — возложить вину за провалы на региональных руководителей и оправдать тем самым действия самого Хрущёва. Дело было представлено таким образом, что именно секретари взяли на себя невыполнимые обязательства и породили вал невыполнения планов и многочисленные злоупотребления. Этот тезис подкрепляли многочисленные примеры, которые можно было бы счесть убедительными, если забыть о том нажиме, которому подвергались местные руководители со стороны первого секретаря ЦК КПСС. В Тульской области социалистические обязательства совхозов и колхозов по мясу были выполнены всего на 38% (49 тысяч тонн). В Кировской области эта цифра была лишь немногим выше — 75 тысяч тонн, или 65%. С невероятным лицемерием Хрущёв обвинял руководство Рязанской области в том, что оно навязало задание на 1959 год в объёме 150 тысяч тонн мяса, в то время как первоначальный план составлял более разумную и реальную цифру в 75–80 тысяч тонн. Конечно, он промолчал о роли центральных властей и своей собственной в поощрении этой гигантомании. На пленуме в январе 1961 года Хрущёв заявил: «Если мы так легко будем брать обязательства и не выполнять, кто же нам верить будет, что же это за партия, в которой состоят болтуны. Уважать такую партию не будут»[618].
Обвинив региональных руководителей в принятии завышенных и недостижимых планов, Хрущёв выставил их также и главными виновниками приписок и подтасовок. Свои обвинения он подкреплял следующими примерами. Руководство Тянь-Шаньского обкома в Киргизии выделило десять тонн масла рабочим местного угольного рудника. Однако при пособничестве секретаря обкома это масло было засчитано в счёт выполнения областью социалистических обязательств по поставкам молока. Несмотря на то что эта махинация вскрылась и в марте 1960 года этот секретарь получил партийный выговор, наказание почти никак не отразилось на нём, поскольку, как сообщил Хрущёв, в сентябре того же года он был назначен министром внутренних дел республики. В Полтавской области при попустительстве секретаря обкома председатель одного из колхозов использовал полученный от государства кредит и средства самого колхоза на покупку более 600 голов скота. Посланцы колхоза ездили по соседним хозяйствам и рынкам, покупая скот за изрядные суммы. Обком же не только был в курсе этой акции, но и представил председателя «передового» колхоза к званию Героя Социалистического Труда и выдвинул его в депутаты Верховного Совета. «Это не политические организаторы, а прасолы… Надо объявить решительную борьбу против… таких людей с партбилетом в кармане, которые позорят партию», — возмущался Хрущёв. Требуя наказаний, он прибегал едва ли не к сталинскому лексикону: «По существу, это враги социалистического государства»[619].
Несмотря на громкие заявления и угрозы, Хрущёв на самом деле лишь в некоторой степени признавал серьёзность сложившегося положения и не вдавался в крайне неприглядные детали. Проверки, организованные осенью 1960 года, выявили многочисленные нарушения, о которых публично было лучше не упоминать. Повсеместно, хотя и в разной степени, распространялось насилие. В Таджикистане скот и мясо просто отбирали. Бригады заготовителей реквизировали кур, яйца, шерсть и мясо без оплаты. «Допускалось избиение колхозников»[620]. В докладной записке инструктора ЦК отмечалось, что в Павлодарской области Казахстана «работники обкома… толкнули на путь обмана многочисленных честных тружеников… применяя угрозы о снятии с работы, исключения из партии». В одном из случаев, упомянутом в докладе, первый секретарь райкома угрожал директору совхоза исключением из партии, если тот не оформит документы о сдаче несуществующих 4 тысяч тонн зерна. В другом случае работницу контролирующей инстанции вызвали в контору в три часа ночи и заставили подписать фальшивый документ[621]. Угрозы и принуждение были широко институционализированы и опирались на разветвлённые и лояльные сети, известные нам на упомянутом выше примере Рязанской области[622].
По понятным причинам Хрущёв и другие руководители не говорили также о том, какое разрушительное воздействие приписки и другие злоупотребления оказывали на состояние общественной морали и стимулы честного труда. Модель экономического прорыва, не в первый раз взятая на вооружение, состояла из трёх элементов. Высшее руководство провозглашало сложную и сверхамбициозную цель; избранная группа работников-ударников демонстрировала, что эта цель якобы достижима; партийный аппарат мобилизовал остальных рабочих на «ударный труд». Поскольку поставленные задачи были явно невыполнимы, то награды рано или поздно присуждались тем, кто убедительнее всего лгал. Понятно, что у честных работников это могло отбить всякую охоту к труду. Жалоба из Житомирской области, в которой также наблюдались приписки, демонстрировала эти процессы деградации. В 1959 году передовым дояркам области удавалось надаивать от 1800 до 2000 литров молока от одной коровы в год. В советских условиях это было немало и требовало от колхозников значительных усилий и трудолюбия. В следующем году были приняты совершенно нереалистичные «социалистические обязательства» повысить надои до 4–5 тысяч литров. Но когда те же самые доярки сумели честно надоить «всего» 1900–2200 литров от коровы, их публично опозорили, объявив «отстающими». После этого некоторые из этих колхозниц, которых прежде ставили выше всех прочих, утратили мотивацию к труду. Многие из них решили бросить свою работу. Такая же ситуация складывалась со свинарками, заведующими фермами и другими работниками. Колхозы теряли опытных и ценных специалистов. «Известно, что каждый человек находит удовлетворение и желание работать тогда, когда он достигает в своей работе определённой цели — выполняет план. У нас же подобное удовлетворение ощущает только секретарь обкома т. Стахурский и его соратники по путанным планам, а у работников районов и колхозов остаётся только угнетающий осадок от невыполнения плана и пессимистическое отношение к работе», — заключал автор жалобы[623].
Руководство страны вполне осознавало тот факт, что за махинациями и обманом стояли те самые местные партийные функционеры, которым была делегирована огромная власть для реализации директив центра. Только они обладали организационными ресурсами и необходимым политическим весом для того, чтобы заниматься приписками безнаказанно — по крайней мере какое-то время. Из этой ситуации на самом деле следовали далекоидущие выводы, касающиеся качества самой системы и её способности решать те задачи, которые Хрущёв считал принципиально важными для «строительства коммунизма в СССР». Однако по понятным причинам эти общие вопросы не ставились и не обсуждались. Как обычно, дело сводилось к обвинениям в адрес конкретных функционеров (на этот раз многочисленных), нарушавших законы и искажавших политику центра.
Практическим следствием такого подхода стала массовая чистка региональных партийных руководителей в 1961 году. Именно первые секретари обкомов, «не желавшие вырываться из порочного круга своих собственных идей», и стали главной мишенью выступления Хрущёва на пленуме ЦК в январе этого года. За Рязанской и Кировской областями в РСФСР последовали снятия секретарей в Брянской, Тульской[624], Тюменской, Смоленской, Астраханской, Сахалинской, Саратовской, Калининской, Калининградской, Омской, Вологодской, Ульяновской и Ярославской областях, а также в Татарстане. В феврале лишились постов и исключены из партии первые секретари Павлодарского и Кзыл-Ординского обкомов в Казахстане[625]. В апреле за «обман партии и государства, организацию массовых приписок при заготовках хлопка» был снят с должности и исключён из КПСС первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана Т.У. Ульджабаев. Помимо приписок, которые координировал сам Ульджабаев, проведённая проверка выявила много других нарушений закона. За массовые приписки при заготовках хлопка лишился должности также первый секретарь Ленинабадского обкома Таджикистана[626].
Нередко, начав с подтасовок отчётности, секретарям предъявляли целый букет разнообразных обвинений в злоупотреблениях и произволе. Так, Комитет партийного контроля установил, что первый секретарь Тюменского обкома В.В. Косов велел арестовать и отдать под суд гражданина, который требовал от него соблюдения правил движения; этому же секретарю вменялись в вину многочисленные траты на переоборудование железнодорожного вагона. Тем не менее в первую очередь его обвиняли в махинациях с данными по промышленному производству, поставкам скота и хлебозаготовкам. Когда областной прокурор выявил факты приписок, Косов отчитал его и приказал создать комиссию по проверке действий прокуратуры, взяв за основу её работы, как заявил Косов, «решение ЦК по Берии». Начальнику статистического управления, сообщавшему о приписках, из обкома ответили, что «если он не откажется от письма, то [не только будет уволен, но и] никуда не устроится, так как без согласия обкома никто не решится взять его на работу». Косов был снят 23 мая 1961 года «за проявленную политическую близорукость»[627].
В ряде регионов первым секретарям удалось укрепить свои позиции, инициировав собственные расследования случаев приписок и переложив вину на райкомы. В Ростовской области только что назначенный первый секретарь А.В. Басов (до этого работавший председателем Ростовского облисполкома) обвинил в бестоварных операциях и выписке фиктивной накладной на 90 тонн мяса первого секретаря одного из райкомов, который вместе со вторым секретарём и директором совхоза создал «атмосферу круговой поруки». Все трое были сняты с должностей и исключены из партии, а ряд других функционеров были привлечены к «строгой партийной ответственности»[628]. Аналогичная упреждающая проверка, завершившаяся незначительными наказаниями низовых работников, была проведена в начале 1961 года в Азербайджане[629].
Общие результаты атаки на секретарей в ходе кампании по борьбе с приписками отражены в таблице 12.
Как показывают приведённые данные, в 1960-м и особенно в 1961 году произошли крупнейшие ротации в рядах первых секретарей со времён Большого террора (1937–1938), сравнимые с пиками послевоенного периода и превышавшие показатели массовых перемещений в 1954–1955 годах[630]. По причине связи с кампанией, направленной на борьбу с приписками в 1961 году, очень высоким было количество увольнений по компрометирующим причинам. При этом, как обычно, нужно учитывать, что отсутствие соответствующих формулировок в постановлении не означает, что компрометирующие мотивы не были причиной отставки. Их могли маскировать отправка на пенсию, увольнение по состоянию здоровья, по собственному желанию и т.д.
| Таблица 12. Перемещения первых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик, 1958–1962 годы | ||
|---|---|---|
| Всего перемещений | В том числе покомпрометирующим причинама | |
| 1958 | 36 | 4 |
| 1959 | 29 | 5 |
| 1960 | 38 | 9 |
| 1961 | 54 | 19 |
| 1962 | 19 | 3 |
Составлено по: Региональная политика Н.С. Хрущёва. С. 560–638.
a Случаи, когда в решении об освобождении были указаны соответствующие причины: «не справившийся с работой», «не обеспечивший руководство», «за обман партии и государства», «за порочащие поступки», «за приписки» и т.п.
Характерно также, что своё секретарство (иногда с компрометирующими формулировками, а иногда без них) в ходе ротаций в 1961 году окончательно утратила заметная группа секретарей-долгожителей. К ним относились, например, П.И. Доронин, служивший с 1938-го по 1948 год первым секретарём в Курской области, а после перерыва с 1954-го по 1961-й в Смоленской области; П.Ф. Чеплаков, второй секретарь ЦК Компартии Азербайджана (1938–1944), первый секретарь Грозненского обкома (1944–1949), первый секретарь Сахалинского обкома (1951–1960); А.И. Хворостухин, в 1944–1955 годах работавший в Иркутской области сперва вторым, а затем первым секретарём, а в 1955–1961 годах возглавлявший Тульский обком; С.М. Бутузов, первый, затем второй секретарь Красноярского крайкома (1947–1952), первый секретарь Пензенского обкома (1952–1961); М.М. Стахурский, с 1946-го по 1961 год возглавлявший последовательно Винницкий, Полтавский обкомы, Хабаровский крайком, Житомирский обком.
Ил. 16. Секретарь Кемеровского обкома З.В. Кузьмина ведёт занятия в кружке рабочих Западно-Сибирского металлургического комбината, изучающих новую программу партии, принятую в 1961 году. Из фондов РГАСПИ
Несмотря на жёсткость, чистка, проведённая в 1961 году, существенно отличалась по характеру, назначению и методам от довоенных сталинских акций. Почти полное уничтожение региональных руководителей в 1930-х годах проводилось по политическим причинам с целью консолидации единоличной диктатуры. Сталин убирал провинциальных вождей из старой партийной гвардии, в чьей лояльности в случае кризиса, особенно вызванного войной, он не был уверен. Чистка 1960–1961 годов носила административный характер. Приступив к ней, Хрущёв ставил под вопрос не столько лояльность региональных функционеров лично ему либо советской системе, сколько их способность обеспечить прорыв в экономике. Скандалы с приписками, ярко высветившие крах политики скачка и системы агентности, выстроенной на основе этой политики, требовали ответа, и он был дан.
В конечном счёте эти различия отразились в методах проведения кадровых чисток. Несмотря на громкие заявления и угрозы, при Хрущёве они в основном ограничивались увольнениями или — в худшем случае — исключениями из партии. Никто из первых секретарей не попал под суд (как и многие из числа прочих низовых партработников). В той же Рязанской области пять ведущих функционеров были исключены из партии, многие получили выговоры, но никто не был осуждён[631]. В других регионах провинившихся также лишь в редких случаях исключали из партии; ещё реже заводили на них уголовные дела[632].
Такая умеренность была особенно показательна на фоне принятия в мае 1961 года постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР и указа Президиума Верховного Совета СССР об ужесточении ответственности «за приписки и другие искажения отчётности о выполнении планов»[633]. Как свидетельствовали отчёты прокуратуры, в 1961–1962 годах счёт осуждённых за эти преступления шёл на сотни человек, основную массу их составляли руководители предприятий и хозяйственных организаций[634]. Суть избранного метода проведения кампании против приписок генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко в докладной записке в ЦК КПСС от 24 июля 1961 года объяснил следующим образом:
Прокурорам предложено не допускать возбуждения уголовных дел и привлечения к ответственности тех работников, которые оказались причастными к антигосударственным действиям невольно, по вине карьеристов и шкурников, тщательно разбираться и отличать преднамеренный, сознательный обман государства от случайно допущенной ошибки[635].
Ил. 17. Первый секретарь Сахалинского обкома П.А. Леонов обсуждает новую программу партии с рыбаками на траулере «Ост», 1961 год. Из фондов РГАСПИ
Снисходительность по части наказаний для функционеров более высокого ранга, прежде всего партийных секретарей, была связана с щекотливым положением, в котором оказался центр в результате череды скандалов. В номенклатурном сообществе хорошо знали, что на самом деле именно центральные власти инициировали хозяйственные скачки и тем самым поощряли приписки, на долгое время закрыв глаза на злоупотребления[636]. Конечно, никто не смел предъявить Хрущёву соответствующий счёт открыто, но и перегибать палку, загоняя основную массу низовых руководителей в угол, не стоило. Для наказания всех виновных требовалась действительно массовая чистка, поскольку региональные сети обеспечивали вовлечение в махинации огромного количества работников. В этом была сила, но — как в очередной раз оказалось — и слабость системы взаимодействия центра и регионов, которая сложилась в СССР в течение долгих десятилетий.
К моменту новой чистки советская партийно-государственная машина уже обладала созданными после войны институциональными инструментами, позволявшими избавляться от высших должностных лиц — и поодиночке, и даже, как в данном случае, в массовом порядке, — не выдвигая политических обвинений и не прибегая к услугам репрессивных органов. Как уже говорилось, после смерти Сталина партийных секретарей в подавляющем большинстве снимали в результате мягких ротаций, нередко отправляя на учёбу или в отставку с нейтральными формулировками о необеспечении руководства. В ряде случаев их просто перемещали без объяснения причин на другую менее престижную работу. Такие не мотивированные политически и не репрессивные ротации секретарей стали единственно возможными после смерти Сталина.
На XXII съезде в октябре 1961 года Хрущёв, делая примирительный жест, следующим образом отозвался о первых секретарях, лишившихся своих должностей:
Не секрет, что есть у нас товарищи, которые в своё время были достойно оценены и избраны на руководящие посты и занимают их в течение целых десятилетий. За это время некоторые из них потеряли способность творчески вести дело, утратили чувство нового, стали тормозом… Разумеется, неизбрание в партийный орган в силу окончания срока пребывания в нём не может служить основанием для дискриминации членов партии. Если коммунист хорошо проработал на доверенном посту положенный срок — честь ему и слава (Аплодисменты)[637].
Однако такие заявления уже не могли спасти положение. Рязанский скандал и последовавшие за ним аналогичные разоблачения в других областях, краях и республиках сильно повредили репутации Хрущёва. Все вместе они похоронили веру в то, что главный московский автократ способен совершить большой скачок в экономике при помощи низовых автократов. Более того, они компрометировали как Хрущёва, так и саму систему, тяготевшую к обману, грубому подавлению критики и произволу чиновников. На заседаниях Президиума и пленума ЦК КПСС в октябре 1964 года, когда Хрущёва снимали с должности, рязанский скандал упоминался, возможно, чаще, чем другие его ошибки и злоупотребления[638]. Несомненно, Брежнев попал в точку, записав в один из этих дней: «Мы шарахаемся из стороны в сторону. 2–3 плана. Рязанское дело — позорное дело»[639].