Вместо сколько-нибудь глубоких и последовательных реформ брежневское руководство ограничилось расширением экономических и политических полномочий функционеров на низовом уровне. Под прикрытием заявлений об «уважении» и «стабильности» региональные руководители получили более существенную свободу действий. Если в социально-экономической сфере этот процесс шёл закулисно — например, при помощи неформального перераспределения ресурсов в обход централизованного, — то в политической сфере он происходил у всех на глазах. Провозглашённый на XXIII съезде партии в 1966 году курс «доверия к кадрам», представлявший символ новой политики, стал одним из основных рефренов брежневской эпохи[771].
Тот факт, что новый лозунг строился на идее доверия, не был случайностью. К началу брежневской эпохи различные отношения доверия, в частности так называемый «блат» (использование личных связей при получении ресурсов, согласовании планов и т.д.), были в ходу в советской экономике на протяжении десятилетий, несколько повышая эффективность чрезмерно централизованной экономической системы. Теперь настал черёд политической сферы. Упор на доверие к кадрам сигнализировал об отказе от грубых административных методов сталинского и хрущёвского времени, опиравшихся на сочетание насилия и организационного нажима, в пользу большего значения неформальных договорённостей, выстраивавшихся вокруг личных взаимоотношений.
Лозунг доверия к кадрам ознаменовал собой кульминацию преобразований, начавшихся в последние годы сталинской эпохи. Как и в конце 1940-х годов, региональным вождям приходилось решать проблемы авторитарного контроля и авторитарного разделения власти. Как и прежде, решение заключалось в создании сетей, для чего использовались ресурсы, предоставленные властью партии. Однако изменения, которые претерпело институциональное и социальное окружение секретарей, затруднили применение стандартных стратегий классического низового авторитаризма. Системы, отличавшиеся асимметричностью сетей и активным использованием практики внеочередных повышений, компромата и политического исключения, уступили место новым формам управления на местах.
Всё это серьёзно отразилось на эволюции советской модели, поскольку к середине 1970-х годов первые секретари региональных и республиканских партийных организаций стали важнейшей категорией должностных лиц в СССР. Они представляли собой самую большую по численности группу членов ЦК КПСС — партийного органа, объединяющего несколько сотен наиболее влиятельных функционеров страны. Кроме того, региональные и республиканские партийные секретари играли роль крупнейшего резерва, из которого набирались руководители центрального партийно-государственного аппарата[772]. Прежде чем подняться на самый верх, такие будущие лидеры страны, как М.С. Горбачёв и Б.Н. Ельцин, работали при Брежневе руководителями территориальных партийных организаций: Горбачёв с 1970-го по 1978 год был первым секретарём Ставропольского крайкома, а Ельцин в 1975–1985 годах — первым секретарём Свердловского обкома. Несмотря на значимость проблемы, нам известно не очень много о том, как регионы управлялись при Брежневе. Цель данной главы — отчасти заполнить этот пробел.
Ил. 22. Многие из тех, кто при Брежневе руководил обкомами и крайкомами, впоследствии занимали высшие должности в руководстве Советского Союза. На снимке — первый секретарь Ставропольского крайкома партии М.С. Горбачёв выступает на митинге строителей Большого Ставропольского канала, 27 апреля 1972 года. Из фондов РГАСПИ
В ней анализируется состояние, к которому двигалось большинство местных сетей, хотя это движение не отличалось ни равномерностью, ни единообразием. Выше мы видели, что при Сталине наблюдались признаки поворота от двух основных разновидностей региональных институтов — диктатуры и оспариваемой автократии — к новой, которую мы называем властью партийных губернаторов. Во многих местах эта модель управления сложилась уже к началу брежневской эпохи. Но прежде чем дать ей более полную оценку, мы изучим два «запаздывающих» региона (один из них управлялся утвердившимся автократом, а другой — оспариваемым автократом) и отследим ускоренный переход в них к новой модели регионального управления, сложившейся в краткий период конфликтов в конце 1960-х годов.
Уходящие автократы
В середине 1960-х годов Кабардино-Балкария была автономной республикой (АССР) — национальным территориальным образованием регионального уровня, в котором титульные меньшинства пользовались особыми правами, — одной из 16 автономий в составе РСФСР и одной из 20 в составе СССР. Партийная организация Кабардино-Балкарии с населением в 518 тысяч человек была одной из самых маленьких по численности в РСФСР (66-й из 70). Десятилетием ранее одной из двух титульных этнических групп республики, балкарцам, депортированным Сталиным во время войны, было разрешено вернуться и, соответственно, региону (который в 1944–1957 годах назывался Кабардинской АССР) было возвращено его прежнее название — Кабардино-Балкарская АССР. Несмотря на это, некоторые балкарцы, составлявшие 8% населения республики, жаловались на продолжающуюся дискриминацию со стороны кабардинского руководства. Первым секретарём автономной республики в середине 1960-х годов был Т.К. Мальбахов, кабардинец и яркий представитель политического руководства республики[773]. Он занимал эту должность с января 1956 года. В то время как другие региональные сети в конце 1950-х – начале 1960-х годов склонялись к порядкам, характерным для институтов партийных губернаторов, Кабардино-Балкария упрямо цеплялась за классическую модель низового авторитаризма. Как и в случае с другими национальными республиками, центр, возможно, решил предоставить Мальбахову свободу действий. Не исключено, что одной из причин уступчивости служила непростая этническая ситуация в республике, в которую вернулась этническая группа, до недавнего времени проживавшая в ссылке.
Стратегия Мальбахова, бравшего пример с прежнего поколения низовых диктаторов, держалась на двух опорах. Во-первых, он сформировал внутреннюю сеть из представителей небольшой группы, населявшей его родной Терский район[774]. В число членов терского кружка, наиболее приближённых к Мальбахову, входили один из секретарей обкома, глава республиканской профсоюзной организации, секретарь Президиума республиканского Верховного Совета, руководитель строительного отдела обкома. По подсчётам дотошных критиков Мальбахова, из пяти кабардинцев, входивших в состав бюро обкома, трое, включая Мальбахова, были родом из Терского района, откуда же происходило 12 (63%) из 19 кабардинцев — депутатов Верховного Совета, занимавших руководящие должности[775]. Кадровые решения в ряде случаев принимались без оглядки на возражения членов бюро обкома. Вместе с тем ряд фактов позволял оппонентам Мальбахова утверждать, что он советовался по поводу назначений с неформальной группой своих терских земляков. «Я заявляю, что ни один кадровый вопрос т. Мальбахов не решает без совета… земляков. Это известно всем товарищам в республике», — сообщал автор одного из писем в ЦК КПСС[776]. По его же утверждению, представители терской группы играли роль доверенных агентов Мальбахова, создавали его культ в республике и запугивали тех, кто осмеливался критиковать Мальбахова[777]. Такие сигналы отражали как реальные факты, так и те представления о характере власти первого секретаря, которые циркулировали в республике. Разные факты подтверждали подобные подозрения. Так, в январе 1967 года без видимых причин был снят с должности председатель Президиума Верховного Совета республики. Представляя вопрос, Мальбахов только туманно сообщил, что бюро обкома «сочло целесообразным перевести его на другую должность», а сам снятый чиновник «согласен с решением бюро… и считает его правильным»[778].
Судя по заявлениям критиков, Мальбахов использовал такие традиционные методы формирования сетей, как внеочередные выдвижения и компромат. Ряд функционеров, делавших успешные карьеры, считались в республике людьми с различными пятнами в биографии. Один из таких работников получил известность благодаря поддержке Мальбахова, выдвигавшего его на высокие руководящие должности вопреки мнению других членов бюро обкома. Он был родом из Терского района, как и некоторые другие приближённые Мальбахова, но при этом погорел на неприглядных поступках в личной жизни[779]. Как показала проверка, проведённая сотрудниками ЦК КПСС, некоторые не подтвердившиеся компрометирующие слухи в течение многих лет преследовали и других близких сотрудников Мальбахова[780]. Подтверждая эти оценки, один из кабардино-балкарских руководителей, чрезвычайно положительно относившийся к Мальбахову, много лет спустя писал:
Нет людей без недостатков… Были они и у Мальбахова. Чаще всего можно услышать упрёки по поводу того, что Т.К. Мальбахов допускал ошибки в подборе кадров, выдвигал на руководящие посты якобы не тех, кто этого заслуживал, делал он это под влиянием определённой группы людей и т.д. На это я ответил бы так: если и правы те, кто это утверждает, то лишь отчасти. Мы живём в реальном мире, где очень мало людей, а тем более политиков, на которых не оказывали бы своё влияние отдельные личности или определённые группы людей[781].
Формирование сплочённой сети из преданных Мальбахову работников способствовало формализации партийных процедур и отсутствию в ряде случаев даже видимости коллективного руководства. Как показывают стенограммы пленумов Кабардино-Балкарского обкома партии, многие из них проходили по сокращённому сценарию, без обсуждений предложенных докладов и решений. «Товарищи, на этот раз нам не удалось провести пленум так, чтоб доклады подвергались обсуждению», — заявил Мальбахов на скоротечном пленуме обкома 5 января 1967 года[782]. «Товарищи! Вопросов не было задано. В выступлениях товарищей не было таких вопросов, которые бы требовали немедленного ответа… Я думаю, нет необходимости в заключительном слове», — говорил Мальбахов месяц спустя на пленуме обкома 17 февраля 1967 года[783].
Вторгавшиеся в этот рутинный поток даже безобидные критические замечания отвергались, а их авторы подвергались давлению. Так, в феврале 1968 года при обсуждении отчётного доклада обкома для будущей партийной конференции, который представлял Мальбахов, один из выступавших, кандидат в члены обкома Н.Ф. Мишков, заявил: «Хотелось бы, чтобы в докладе критика и самокритика была развёрнута. Во всех разделах доклада не названа ни одна фамилия, ни один человек. Это удивительно, как можно в целом докладе не назвать лиц, которые срывали отдельные мероприятия»[784]. Это замечание явно вызвало недовольство руководящей группы обкома. Сначала министр здравоохранения республики, землячка Мальбахова, заявила, что Мишков сам допускал «непартийные поступки», а затем Мальбахов перевёл разговор в своеобразную угрозу: «Насчёт критики, т. Мишков предлагает сделать её конкретной… А если называть руководящих работников согрешивших, то конечно прежде всего следовало бы назвать т. Мишкова. Я думаю, не надо этого»[785].
Таким образом, по многим признакам в середине 1960-х годов Мальбахов следовал путём авторитарных секретарей, формировавших свои сети описанными в предыдущих главах книги методами. Однако в конце 1960-х годов ситуация менялась, главным образом под давлением Москвы. В начале 1968 года в аппарате ЦК наметились новые тенденции в отношении руководства Кабардино-Балкарии. Не доводя дело до полной чистки терской сети, ЦК обратился к институциональным методам воздействия на республиканского лидера. Стратегически важную должность заведующего отделом организационно-партийной работы обкома занимал русский, А.А. Мельник, который также был членом бюро обкома[786]. Мельник находился в хороших отношениях с инструктором отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС В.И. Бессарабовым, который присматривал за делами в республике и, по более позднему свидетельству одного из руководителей республики, Т.К. Мальбахова «явно не любил»[787]. В феврале 1968 года ситуация для Мальбахова осложнилась. Второго секретаря обкома Г.А. Хубаева, для которого Кабардино-Балкария успела стать, как он говорил, «второй родиной», после одиннадцати лет пребывания на этой должности сменил 50-летний Н.Н. Крупин, предыдущие десять лет прослуживший в отделе партийных органов ЦК КПСС[788]. Судя по стенограмме заседания Кабардино-Балкарского обкома, на котором рассматривался этот вопрос, ротация была неожиданной. Мальбахов не скрывал сожалений по поводу ухода Хубаева. Сам Хубаев так объяснял причины своего перевода в Москву на должность заместителя министра финансов РСФСР по кадрам: «При решении вопроса о моей дальнейшей работе, видимо, учитывалось, что я проработал в качестве второго секретаря Кабардино-Балкарского обкома одиннадцать лет и что ленинский принцип воспитания кадров требует, чтобы кадры долго не засиживались на одном месте. Руководствуясь этим принципом и был решён вопрос о моём переходе в Москву»[789].
Означало ли это заявление, что в центре считали Хубаева слишком тесно связанным с Мальбаховым и решили заменить его более независимым функционером из аппарата ЦК по распространённому принципу «первый секретарь из местных, второй секретарь — славянин»? Это предположение выглядит правдоподобным. В феврале 1968 года в члены бюро обкома был выбран и третий русский, новый глава местного управления КГБ М.А. Тимофеев[790].
Эти кадровые перемены так или иначе ограничивали прежние возможности Мальбахова и его сети. Однако, судя по всему, они помогли ему, когда 13 июля 1968 года в столице республики Нальчике произошли волнения на центральном колхозном рынке. Всё началось с того, что милиционер В.И. Токарев, русский по национальности, задержал местного жителя, который, судя по всему, был пьяным. Задержанный разбил окно в отделении милиции и начал кричать, что его избивают и его жизнь в опасности. На рынке распространились слухи, что Токарев убил двух человек. Это была ложь, но она возбудила толпу численностью около 2–3 тысяч человек, быстро собравшуюся у отделения милиции. Токарев был убит. Мальбахов, поспешно прибывший на рынок, пытался успокоить страсти своим выступлением. Однако дело решили вызванные по помощь войска, которым, как говорилось в документах, «удалось локализовать дальнейшие события». В ноябре – декабре 1968 года в Нальчике состоялся открытый судебный процесс, на котором трое обвиняемых были приговорены к смертной казни, шестеро — к значительным срокам заключения, от 12 до 15 лет, а ещё 24 человека — к меньшим срокам, от 6 месяцев до 10 лет[791].
Руководители Кабардино-Балкарии, как видно из письма, направленного в Москву после завершения следствия и суда, настаивали, что события 13 июля 1968 года были выходкой уголовных элементов. И это, судя по приведённым фактам, во многом соответствовало действительности. Видимо, какую-то роль играли также национальные противоречия в республике, на чём настаивали противники Мальбахова, жаловавшиеся в центр[792]. Однако руководство ЦК отказалось от дальнейшего расследования дела и поисков виновных среди местных руководителей. Более того, когда год спустя, летом 1969 года на имя Брежнева пришли две жалобы на Мальбахова от старого члена партии, в ЦК КПСС Мальбахова взяли под защиту. Жалобы были признаны предвзятыми, хотя Кабардино-Балкарскому обкому указали, что «некоторые руководящие работники республики» действительно «допускают нарушения партийной и государственной дисциплины, совершают аморальные поступки»[793].
Заметная поддержка кабардино-балкарского руководства центром, несомненно, была вызвана многими причинами и демонстрировала на практике принципы кадровой политики нового руководства страны. Какую-то роль в этом, видимо, сыграли отмеченные выше кадровые перемены в республике и постепенное изменение местной руководящей сети. В совокупности всё это не могло не влиять на действия самого Мальбахова. Некоторые признаки изменения его стратегии прочитываются в отдельных фактах. Так, на заседании бюро обкома в августе 1969 года были обвинены в злоупотреблениях и сняты с должности два известных в республике руководителя сельскохозяйственных предприятий, которым молва приписывала принадлежность к сети Мальбахова. В отношении одного из них было поручено провести прокурорскую проверку[794]. На пленумах обкома Мальбахов начал критиковать положение дел в Терском районе[795]. В 1975 году в ответ на жалобу в газету «Правда» на руководство Терского района и республики в аппарате ЦК КПСС составили такую справку: «В развитии экономики отдельных хозяйств [Терского] района действительно были допущены серьёзные недостатки. Колхозы и совхозы по ссудам Госбанка задолжали около 17 млн рублей. Укреплено партийное руководство района. Совет Министров и сельскохозяйственные органы республики оказали необходимую помощь в улучшении работы»[796].
Ил. 23. Первый секретарь Кабардино-Балкарского обкома Т.К. Мальбахов, 1970 год. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)
Подражая новым дискурсивным нормам, задававшимся Брежневым и прочими московскими вождями, в 1970 году Мальбахов указывал: «Нельзя доверять руководящий пост человеку, если он не умеет быть чутким и внимательным к людям, обходительным, тактичным… Черствому человеку противопоказана работа на должностях, где приходится иметь дело с людьми»[797]. Эти публичные заявления перекликались со стилем общения Мальбахова со своими ближайшими сотрудниками, от которых он требовал послушания, основанного на принципе старшинства. «Случилось так, — примирительно говорил Мальбахов членам своего бюро обкома в 1972 году во время обсуждения напряжённых сельскохозяйственных планов, — что и по возрасту, и по опыту я старше вас всех. Я старше и по должности. Конечно, последнее не всем нравится. Но так получилось, работа у нас трудная. Давайте выскажемся. Лично я устал, и разговор этот начинать не могу»[798].
Пример руководящей сети в Кабардино-Балкарии демонстрировал как перемены в региональной политике центра, так и эволюцию установок секретарей. Избегая региональных чисток наподобие тех, к которым прибегали Сталин и Хрущёв, брежневское руководство опиралось на уже имеющийся спектр институциональных рычагов воздействия на секретарей. Мальбахов же, налаживая сотрудничество с новыми функционерами, присланными Москвой, также корректировал свои действия в отношении местной клиентуры. В целом это позволяет говорить об укреплении значения иерархической этики, формировании более широкой и разветвлённой региональной сети, что было типичным для партийных губернаторов брежневской эпохи. В таком качестве Мальбахов проработал в должности первого секретаря в Кабардино-Балкарии до 1985 года.
Оспариваемая автократия
Кировской областью в начале брежневской эпохи управлял типичный оспариваемый автократ, которому подчинялась расколотая элита, сложившаяся вокруг двух конкурировавших сетей. Первым секретарём Кировского обкома в то время был Б.Ф. Петухов[799], вступивший в должность в феврале 1961 года после отставки А.П. Пчелякова, ставшей итогом одного из громких скандалов с приписками[800]. Будучи южанином и чужаком, Петухов раздражал некоторых представителей местной элиты, считавших, что он не вполне разбирается в местных условиях. После ряда столкновений стало ясно, что Петухову противостоит оппозиционная сеть, опиравшаяся на обкомовскую бюрократию. Как мы уже видели, в роли оспариваемых автократов нередко оказывались руководители, прибывшие из центра или из другой области и не обладавшие в данном регионе необходимой репутацией и поддержкой. Они сталкивались с недовольством и даже враждебностью. Признаками их слабости были трудности при выдвижении на влиятельные должности своих людей, помогавших завоевать благосклонность центра при принятии амбициозных планов, а также ограниченные возможности для лоббирования интересов региона в Москве.
Корни противостояния интересов в руководстве Кировской области при Петухове восходили к разделению аппарата обкома в ноябре 1962 года. В качестве первого секретаря более влиятельного сельскохозяйственного обкома Петухов так или иначе был виновен в падении производственных показателей. Его недоброжелатели объясняли эти неудачи тем, что южанин Петухов не знаком с особенностями сельского хозяйства в таком северном регионе, как Кировская область[801]. 28 февраля 1964 года на совещании руководящих работников сельского хозяйства Хрущёв устроил разнос руководству области за плохие экономические показатели, а в марте самого Петухова вызвали в Москву, где он подвергся критике. В постановлении бюро ЦК КПСС по РСФСР от 13 марта 1964 года Петухову ставили в вину высокую текучку кадров в регионе и стиль работы, поощрявший «подхалимство и угодничество»[802]. Оглашение постановления на пленуме обкома в апреле расчистило путь для нападок на Петухова. Его наиболее суровыми критиками на пленуме были секретари низовых партийных комитетов А.В. Подоплелов и Н.П. Чемоданов, которые, вдохновляясь постановлением ЦК, обвиняли Петухова в насаждении угодничества и семейственности[803].
В ноябре 1964 года в ЦК пришло анонимное заявление, в котором ставился вопрос о замене Петухова в связи с его некомпетентным руководством сельским хозяйством области. В это же время Петухова вновь вызвали в ЦК, где, как сообщал руководитель отдела партийных органов ЦК по РСФСР, «ему было указано на серьёзные ошибки, допущенные в работе»[804]. На областной партийной конференции в декабре 1964 года, созванной для восстановления единого обкома, один из прежних критиков Петухова, Подоплелов, снова атаковал Петухова, заявляя, что тот «не терпит возражений, переоценивает свои способности», чем пользуются «угодники». Другие выступавшие также заявляли, что Петухов поощряет подхалимство и виновен в плачевном состоянии сельского хозяйства в области[805]. В ходе закрытого голосования против Петухова было подано 53 из 491 голоса, причём многие голосовали и против его ближайших сторонников[806]. Хотя Петухов всё же был избран первым секретарём объединённого обкома, его авторитет заметно пострадал.
Вскоре после воссоединения обкома сформировалась новая антипетуховская партия. К Подоплелову, ставшему секретарём обкома, и Чемоданову, возглавившему в обкоме ключевой отдел организационно-партийной работы, присоединились двое других недовольных — новый второй секретарь обкома П.Г. Доброрадных (бывший первый секретарь промышленного обкома) и новый секретарь по сельскому хозяйству И.М. Колупаев (бывший второй секретарь сельскохозяйственного обкома). Хотя другие члены бюро сплотились вокруг Петухова, эта группа упорно оставалась в оппозиции. Как позже вспоминал один из кандидатов в члены бюро, «если первый секретарь говорит «да», те обязательно скажут «нет»»[807]. Сам Петухов впоследствии признавал, что «в составе бюро существовало фактически два бюро… второе бюро в составе тт. Доброрадных, Подоплелова, Колупаева и Чемоданова… Прежде чем шли вопросы решать на бюро, предварительно у т. Доброрадных обсуждали эти вопросы и затем на бюро заявляли: «А мы с этим не согласны»»[808]. Однажды Петухов в присутствии инструктора ЦК КПСС заявил Доброрадных: «Прекрати собирать второе бюро»[809].
Ил. 24. Первый секретарь Кировского обкома Б.Ф. Петухов, 1966 год. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)
Петухову потребовалось несколько лет, чтобы подавить оппонентов. Сначала со своей должностью расстался Доброрадных. Атака на других членов «второго бюро» последовала на пленуме Кировского обкома 24 июня 1969 года, на рассмотрение которого был вынесен вопрос об освобождении от должности Чемоданова в связи с его переходом на менее значительную работу в облисполком. Однако это предложение соперники Петухова встретили в штыки. Остававшийся секретарём обкома Подоплелов выступил против снятия Чемоданова и вновь обвинил Петухова в неправильном отношении к кадрам. Его поддержали некоторые другие недоброжелатели Петухова. Однако вопрос был хорошо подготовлен, и большинство проголосовало за снятие Чемоданова. И.П. Беспалов, ставший вторым секретарём вместо Доброрадных, заявил, что Чемоданов «себя считал на одном уровне с первым секретарём и так вёл себя»[810].
Воспользовавшись выступлением Подоплелова на пленуме, Петухов тут же продолжил свою атаку. После утверждения пленумом решения о снятии Чемоданова в зале заседаний были оставлены только члены и кандидаты в члены обкома и члены ревизионной комиссии. Все приглашённые активисты покинули собрание. В этом узком кругу Петухов инициировал обсуждение заявлений Подоплелова. Как докладывал затем в ЦК Петухов, на этом заседании «для членов пленума стало очевидным, что т.т. Подоплелов, Колупаев, Доброрадных, Чемоданов выступали по заранее подготовленным текстам с цитатами, что свидетельствует о заблаговременной и организованной их подготовке к этим демагогическим выступлениям»[811]. Таким образом, Петухов разыгрывал беспроигрышную карту, обвиняя «второе бюро» в одном из самых значительных грехов — фракционности.
Опираясь на большинство своих сторонников, Петухов провёл такое решение пленума: «В связи с поступившими предложениями об освобождении т.т. Подоплелова А.В. и Колупаева И.М. от обязанностей секретарей обкома КПСС, пленум обкома КПСС постановляет: информировать об этом ЦК КПСС и осудить их неправильное поведение». Эта тактика получила продолжение на заседании бюро обкома, состоявшемся 30 июня. Здесь у Петухова было подавляющее большинство. Вновь подвергнув оппонентов критике, бюро приняло решение информировать ЦК о том, что они «нарушили партийную этику, тем самым потеряли авторитет, а поэтому не могут оставаться на постах секретарей обкома КПСС»; было рекомендовано перевести их на административно-хозяйственную работу[812]. Оппозиция в кировской сети была сломлена. На заседании бюро возмутители спокойствия скорее каялись, чем нападали, как это делали ещё совсем недавно.
Очевидно, что в этой борьбе Петухов не мог не опираться на поддержку Москвы. Исход кировских скандалов свидетельствовал о том, что составной частью политики кадровой стабильности было нежелание высшего партийного руководства поощрять разного рода конфликты, подрывавшие эту стабильность. Вместе с тем документы позволяют утверждать, что политика стабильности и предсказуемости пользовалась поддержкой в сетях и активе. Соответственно, конфликты и их инициаторы могли вызывать недовольство не только потому, что функционеры становились на сторону сильного (в данном случае Петухова), но также по причине реального недовольства скандалами, грозившими неочевидными последствиями. В отличие от Кабардино-Балкарии, где импульсы к переменам исходили сверху и не побуждали членов руководящей сети к активным действиям, в Кировской области заметной движущей силой борьбы выступали сами местные руководители. Настроения части из них выразил один из членов бюро Кировского обкома: «Если бы вы, да и любой из нас… был на месте первого секретаря райкома, обкома партии, и если бы в аппарате заведующий орготделом или другой заведующий отделом вёл себя так, как вы: первый секретарь говорит одно, а завотделом делает другое, то несомненно вы на месте первого секретаря сразу бы выгнали этого заведующего»[813]. «В партии есть целесообразные принципы расстановки кадров», — вторил ему другой член бюро[814].
Подобные призывы к «наведению порядка» означали в числе прочего стремление к соблюдению понятных номенклатурных правил, нежелание возвращаться к неразберихе и нестабильности хрущёвского периода. Стремясь к единоначалию, каждый чиновник примерял положение Петухова на себя. Один из первых секретарей райкомов заявил оппозиционерам на пленуме обкома в июне 1969 году: «…Вы хотите поставить первого секретаря обкома партии в довольно глупое положение. По-вашему, и мы, первые секретари райкома партии, должны в такой же обстановке работать? Первый секретарь был и остаётся первым секретарём»[815].
Одним из аргументов против нарушителей спокойствия были ссылки на правила, которые один из выступавших назвал «партийной этикой»[816]. В частности, реакцией на публичные нападки хрущёвских лет стало требование соблюдать внешние приличия и улаживать конфликты за закрытыми дверями. Кировским раскольникам ставили в вину нарушение этого правила, выступление с критикой перед аудиторией, включавшей приглашённых на пленум гостей. «Разве не видите, сколько здесь молодёжи, комсомольцев сидит, которые понимают бюро как образец для себя? Пенсионеры были приглашены. И вы не могли найти возможности сказать, что у меня есть заявление, но для закрытого пленума», — говорил один из членов бюро[817]. С этой точки зрения действия Петухова, который вынес обсуждение вопроса на закрытую часть пленума, выглядели зрелыми и соответствующими «партийной этике». Неприемлемыми с точки зрения политики стабильности и уважения номенклатурного старшинства кировские чиновники объявляли языковые тропы последних лет хрущёвского правления, в частности широко принятое на вооружение группой оппозиционеров понятие «подхалим». «Товарищи считают так, что если не по их мнению высказываются, то они считают, что это подхалимство. Я думаю, что это просто оскорбление», — говорил один из членов бюро обкома. «Пора прекратить приклеивать ярлыки подхалимов всем и каждому. Это старое, грязное оружие», — вторил ему Петухов[818].
В общем, конфликты, отравлявшие жизнь Петухову с 1962 года, были наконец преодолены путём смещения с должностей самих его оппонентов. Когда Петухов в 1971 году покинул область, его сменил представитель местных кадров, второй секретарь И.П. Беспалов, назначение которого отвечало новой политике центра по выдвижению местных функционеров и соблюдению неписаных норм старшинства. Беспалов постепенно поднимался вверх по карьерной лестнице и к моменту его назначения находился на одну ступень ниже Петухова в областной номенклатурной табели о рангах[819]. Подобно многим другим российским секретарям обкомов его поколения, Беспалов долго пробыл на этой должности, освободив её лишь в 70-летнем возрасте, после того как в 1985 году к власти пришёл Горбачёв.
Новое качество сетей
Региональные политические сети, выстраивавшиеся вокруг партийных губернаторов, не были столь же узкими и асимметричными, как сети авторитарных секретарей, отличаясь от них большей широтой и равномерностью и в целом соответствуя контурам формальной партийной иерархии. Партийные губернаторы, укрепляя свои коалиции, были склонны использовать обычные инструменты партийной власти, такие как упорядоченные перестановки кадров и традиционные заседания бюро. И первый секретарь, и его сеть придерживались неписаных номенклатурных правил, «партийной этики». Среди таких правил было повышение в должности в порядке старшинства, продвижение по службе местных функционеров, а не чужаков, соблюдение стандартов вежливости и приличий в повседневных взаимодействиях. Хотя такой первый секретарь не был диктатором, обычно в нём видели сильного лидера, способного навязать свою волю. Представление о стратегиях руководства регионами во главе с партийными губернаторами и о наблюдавшейся в них сетевой динамике можно получить, рассмотрев два несхожих примера: Краснодарский край и Литву.
Влиятельный первый секретарь Краснодарского края Г.С. Золотухин представлял собой пример партийного губернатора. С самого момента назначения на эту должность он имел широкие полномочия, в том числе при решении кадровых вопросов. Но это не превратило его в диктатора. Золотухин, как и другие секретари, был ограничен рядом неформальных институциональных сдержек. Он не мог злоупотреблять увольнениями подчинённых, не привлекая нежелательного внимания со стороны центра. Более того, от него ожидалось, что кадровые перестановки будут производиться с учётом принципа старшинства, что ограничивало его возможность выдвигать молодые кадры, в том числе и во внеочередном порядке. В соответствии с новой тональностью, заданной брежневским руководством, Золотухин соблюдал правила «партийной этики» в своих отношениях с подчинёнными.
Краснодарский край, четвёртый по численности населения регион России, был крупным производителем сельскохозяйственной продукции: в 1966 году на его долю пришлась тринадцатая часть хлебозаготовок в РСФСР[820]. Назначение Золотухина отличалось от большинства других назначений первых послехрущёвских лет тем, что оно было сделано в рамках небольшой, но стратегически важной серии перестановок в четырёх из пяти крупнейших партийных организаций РСФСР, произведённых в течение года после прихода Брежнева к власти[821]. Вопреки последующей тенденции выдвигать на руководящие должности местных уроженцев, Золотухин, ставший первым секретарём в январе 1966 года, был в Краснодарском крае чужаком. Прослужив одиннадцать лет в Тамбовской области, тоже преимущественно аграрном регионе, он приобрёл репутацию тяжеловеса, имеющего превосходные связи в Москве[822]. На XXIII съезде партии в марте 1966 года Золотухин, как положено секретарю столь крупной организации, был избран в члены ЦК КПСС. Отражением серьёзного влияния, имевшегося у Золотухина в столице, служили растущие материальные вложения в регион[823].
Назначение Золотухина в Краснодарский край представляло собой типичный пример мягкой брежневской ротации региональных функционеров, состоявшейся вскоре после падения Хрущёва. Золотухин сменил Г.И. Воробьёва, позиции которого в крае оспаривались некоторыми местными функционерами[824]. Воробьёва отправили в Москву заместителем министра сельского хозяйства СССР — не самый высокий пост, на который мог рассчитывать бывший секретарь ключевого региона. Слабые позиции Воробьёва позволяли его преемнику действовать более самостоятельно, не особенно оглядываясь на сотрудников бывшего секретаря, оставшихся в крае. Золотухин быстро установил в крае свои порядки и, по словам одного автора, «ни на один день не позволил своему окружению усомниться, кто истинный хозяин на Кубани»[825]. В январе 1967 года Золотухин провёл решение о замене большой группы первых и вторых секретарей райкомов партии[826]. В том же году бюро крайкома приняло критические решения о работе двух крупнейших парторганизаций края — Краснодарской городской и Адыгейской областной[827]. Критике подвергался горком третьего по величине города края, Новороссийска, первый секретарь которого, Н.Е. Тупицын, в мае 1967 года в итоге был освобождён от своей должности[828]. Золотухин требовал от подчинённых безусловно выполнять экономические задания, поступавшие из Москвы, публично критикуя директоров промышленных предприятий и председателей колхозов, не выполнявших спущенные им планы[829]. В обычае у Золотухина было напоминать функционерам, что он не боится в случае необходимости делать «оргвыводы» в отношении работников, которые «давали многочисленные обещания… но затем проваливали дело»[830]. До наблюдателей из соседних регионов, например до Михаила Горбачёва в Ставропольском крае, вскоре дошли известия о том, что Золотухин в Краснодарском крае «взялся… за дело круто»[831].
Ил. 25. Первый секретарь Краснодарского крайкома Г.С. Золотухин выступает на XXIV съезде КПСС 31 марта 1971 года. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)
Тем не менее устроенная Золотухиным демонстрация силы не выходила за определённые рамки. В том, что касалось назначений на должности, Золотухин следовал устоявшимся порядкам. В противоположность практиковавшимся при Сталине и Хрущёве внеочередным повышениям, когда было принято регулярно выдвигать младшие кадры через головы их непосредственных начальников, а также отдавать должности людям со стороны, Золотухин соблюдал принцип старшинства с его постепенной вертикальной мобильностью, не пересекающей границ между регионами. В бюро крайкома заседали старшие, заслуженные местные функционеры. Принцип старшинства соблюдался и на более низких уровнях. Так, новые первые секретари райкомов, назначенные в январе 1967 года, поднялись на одну ступень в номенклатурной иерархии[832]. Подобно тому как контроль со стороны Брежнева над старшими должностными лицами в Москве сталкивался с институциональными ограничениями, Золотухин тоже был весьма консервативен в том, что касалось назначений на руководящие позиции.
В выступлениях перед партийными руководителями Золотухин требовал от них скромности в поведении. Дистанцируясь от хамства и мелкой тирании, он призывал подчинённых по возможности воздерживаться от ругани и угроз. Через полгода после выступления Брежнева на XXIII съезде партии Золотухин заявил: «Высокая требовательность не имеет ничего общего с грубыми окриками, командованием, администрированием. Строго спрашивая с работников за порученное дело, нельзя злоупотреблять всякого рода выкриками, наказаниями, устраивать людям разносы с поводом и без повода. Партийные комитеты должны… призвать к порядку ретивых администраторов, грубиянов, решительно пресекать самодурство. Доверие и уважение… это один из важнейших принципов кадровой политики партии»[833]. «…В партии установилась атмосфера доверия, уважительного отношения к кадрам. Руководителям всех степеней ничто не мешает работать творчески, проявлять самостоятельность и инициативу», — утверждал Золотухин[834].
Позиция Золотухина по этому вопросу, как позволяют судить его заявления, не была декларативной, а основывалась на убеждениях и представлениях о советском опыте. Критикуя прошлое, в декабре 1969 года, в 90-летнюю годовщину со дня рождения Сталина, через год после подавления «Пражской весны» и через девять лет после громких скандалов, символом которых были массовые приписки в Рязани, Золотухин публично рассуждал:
Некоторые товарищи… вспоминают былые времена, ссылаются на то, что вот раньше был «порядок», по сути дела предлагают вернуться к методам жёсткого администрирования. Это негодные рецепты. Дисциплина, всецело опирающаяся на страх, — не та дисциплина, которая нам нужна. И не только потому, что она противоречит ленинским принципам социалистической демократии, открывает возможности подрыва законности. На прошлое надо смотреть трезво, не сгущая красок, но и не идеализируя того, что было. Мы хорошо помним, к чему приводил страх, который внушался методами администрирования. Он приводил к нечестности, к сокрытию подлинного положения вещей, к попыткам загнать вглубь проблемы вместо того, чтобы ставить и решать их, к очковтирательству и припискам. Он приводит также к перестраховке, к утрате инициативы. Сегодня партия строит своё отношение к кадрам на доверии…[835]
Требуя «доверия» и отвергая давление со стороны центра по отношению к себе, региональные лидеры не могли не применять эти же принципы к собственной кадровой политике. Дополнительные стимулы для изменений существовали в национальных республиках, примером чему может служить ситуация в Литве.
С 1974 года новым первым секретарём Литвы был назначен П. Гришкявичус[836]. С точки зрения Москвы, одной из важнейших функций титульной номенклатуры во главе с Гришкявичусом было подавление зарождавшегося этнополитического движения в республике. Обстановка обострилась в 1972 году, когда в Литве прошла пятитысячная демонстрация, в подъезды и почтовые ящики подбрасывались листовки антисоветского содержания и было отмечено несколько случаев самосожжения. Владеющая литовским языком титульная номенклатура, прежде всего в литовских культурных учреждениях, рассматривалась как надёжный оплот против такого движения. Не исключено также, что Гришкявичус и другие члены литовского руководства использовали проблемы авторитарного контроля, чтобы повысить сплочённость элиты и подчеркнуть свою незаменимость в глазах центра[837].
Как и в прочих неславянских республиках, в Литве контроль над кадрами и над спецслужбами был поручен второму секретарю-славянину, в данном случае В.И. Харазову[838]. Постоянное присутствие назначенного центром функционера, контролировавшего кадровые назначения и сбор информации, вынуждало Гришкявичуса, как и руководителей других союзных республик, учитывать этот фактор в своей стратегии выстраивания сетей. При этом Гришкявичус прибегал к различным неформальным практикам, наиболее популярная из которых заключалась в создании охотничьего клуба по примеру самого Брежнева. Охотничья компания Гришкявичуса обладала всеми чертами неформальной сети. Первый секретарь лично определял её состав и мог решать, кого изгнать из неё и на каких основаниях. Принадлежность к политико-охотничьей компании скреплялась ритуалами и церемониями, такими как преподнесение ружья или предоставление права на первый выстрел. Посредством таких неформальных практик Гришкявичус по примеру своего предшественника Снечкуса осуществлял контроль над номенклатурой. «Всем, кто хотел сделать карьеру, приходилось ходить на охоту», — вспоминал один из участников этих развлечений. По словам другого, «приглашение на охоту служило предложением стать своим человеком». «Охотились, — отмечает один из исследователей, — не ради трофеев, а ради капитала, накопленного в социальных сетях»[839].
В своей организационной форме, включавшей наличие двух отдельных охотничьих компаний, охотничий клуб Гришкявичуса учитывал сложность номенклатурной сети. Членами первой компании были председатель Президиума Верховного Совета республики М. Шумаускас, бывший председатель КГБ Литвы К. Ляудис. Кроме того, в состав этой компании входил также ряд лиц, не принадлежавших к номенклатуре, включая сына Гришкявичуса и других членов его семьи[840]. Второй секретарь ЦК Харазов и выросший в России председатель Совета Министров Литвы Ю. Манюшис входили во вторую группу[841]. В первой компании общение велось на литовском языке, а во второй — на русском. Такая система позволяла членам сети неформально согласовывать разные вопросы.
Сети, созданные партийными губернаторами, обычно были более обширными, чем сети низовых диктаторов, и отличались менее ярко выраженным неравенством в статусе. Несмотря на разделение охотничьего клуба на две компании, это организационное устройство было относительно прозрачным. В отличие от скрытных, небольших и крайне асимметричных сетей низовых диктаторов, состав обеих охотничьих компаний в целом соответствовал составу верхних слоёв республиканской номенклатуры, утверждавшихся Москвой. Несмотря на то что Гришкявичус был сильным лидером, способным добиваться выполнимых плановых заданий и демонстрировать свою власть посредством устранения неугодных, он соблюдал осторожность. В целом он вписывался в брежневское решение проблемы агентства, основанное на обширном делегировании полномочий и системе малозаметных неформальных рычагов контроля. В то же время выстроенная им сеть была более сплочённой по сравнению с расколотыми сетями оспариваемых автократов: в конце концов, все его «охотники», хоть и принадлежали к разным компаниям, были членами одного клуба.
К началу брежневской эпохи большинство методов создания сетей, применявшихся низовыми диктаторами сталинских времён, вышло из употребления. Внеочередные повышения шли вразрез со стабилизацией номенклатурной иерархии. Основой для компромата уже не могли служить ни расплывчатые политические обвинения, характерные для позднесталинских лет, ни обвинения в причастности к преступлениям сталинских времён, как при Хрущёве. Политическое исключение в своей крайней разновидности — в виде исключения из партии — тоже уходило в прошлое. В целом формирование сетей в регионах, возглавляемых партийными губернаторами, шло в соответствии с контурами формальной партийной иерархии и в большей степени опиралось на кооптацию. Динамика этого перехода различалась от региона к региону, нередко находясь в зависимости от таких факторов, как размер территории, структура экономики, социальный и этнический состав населения.
Кабардино-Балкария и Кировская область во второй половине 1960-х годов, на примере которых нами были рассмотрены некоторые тенденции развития сетей, демонстрировали как своеобразие, так и общие черты системы партийного губернаторства. В Кабардино-Балкарии на позиции первого секретаря Мальбахова и его методы выдвижения кадров не могли не влиять сложности межнациональных отношений. В Кировской области раскол в обкоме был результатом пагубного наследия периода руководства Пчелякова и назначения чужака; в преодолении раскола заметную роль играли требования стабильности и порядка, исходившие снизу. После потрясений предшествующих лет члены региональных сетей ради самосохранения и собственной безопасности выступали за соблюдение норм, укреплявших авторитет властей и включавших публичную демонстрацию уважения к вышестоящему в номенклатурной структуре, замалчивание политических разногласий и тщательно выстроенную систему старшинства, основанную на принципе постепенных повышений в должности. В Кабардино-Балкарии Мальбахов, судя по всему, менял свою тактику под нажимом сверху.
Однако региональные результаты эволюции секретарей в направлении партийного губернаторства были в основном одинаковыми. Примеры краснодарского и литовского секретарей, рассмотренные выше, демонстрируют, что представляла собой эта модель управления. Речь шла о формировании сетей на основании доверия, стабильности и предсказуемых номенклатурных правил.
Вместе с тем подобная консолидация региональных сетей во главе с партийными губернаторами и выстраивание местных горизонтальных связей имели своим следствием своеобразное засорение вертикальных каналов контроля. Чем больше сил секретари вкладывали в укрепление горизонтальных сетей, тем более закрытой и непроницаемой для вертикального контроля становилась местная номенклатурная элита[842]. Отражением этой тенденции являлись все более протяжённые сроки пребывания секретарей в должности и укрепление их независимости от центра.
Такие процессы имели разные последствия. В одних случаях они вели к распространению номенклатурных злоупотреблений и преступлений. Так, после того как Золотухин в 1973 году покинул Краснодарский край, его сменил С.Ф. Медунов, бывший первый секретарь Сочинского горкома, которого сам Золотухин в марте 1969 года поставил во главе краевого исполкома. Медунов создал сеть, которая в последующие годы превратилась в символ партийной коррупции[843]. С другой стороны, политика Гришкявичуса способствовала достаточно заметному росту национального самосознания в Литве, где после его смерти в 1987 году компартия республики вышла из состава КПСС (1989) и встала в авангарде прибалтийского движения за независимость.