осударственного языка. Эта политика во всей её совокупности подпадает под зонтичный термин «коренизация»[27]. Второй принцип советской национальной политики был связан с классификацией граждан. Во внутренних паспортах, решение о введении которых было принято в конце 1932 года, имелась графа «национальность». Личная национальность определялась исходя из происхождения, а не места жительства. Аналогично системе территориальных наций личная национальность в СССР была институционализирована исключительно на низовом уровне: советские граждане поэтому не могли причислять себя к единой общности, которую можно было бы назвать советской нацией.
После Великой Отечественной войны эти две линии национальной политики слились воедино. В то время как в 1920-х и в начале 1930-х годов коренизация навязывалась центром — нередко к раздражению местных функционеров, особенно этнических русских, — постепенно она получала более значительную социальную поддержку со стороны титульных наций. «Коренизация сверху» постепенно сменилась «коренизацией снизу».
Каким образом эти тенденции могли сказаться на секретарях? Во-первых, коренизация подразумевала не только квоты на этнический состав местных элит, но и все более настойчивое требование, чтобы республиканские первые секретари принадлежали к титульной нации. В этом случае они располагали более широкими возможностями для консолидации местных сетей, могли общаться с населением на его языке. К середине 1950-х годов имелось уже достаточно кадров из рядов титульных наций, чтобы эта политика стала возможной. В неславянских республиках в дополнение к первому секретарю, принадлежащему к титульной нации, назначался второй секретарь из славян. Второй секретарь контролировал расстановку кадров, контактировал с госбезопасностью и присматривал за первым секретарём, несколько ограничивая его полномочия[28].
Как и всем другим, руководителям национальных республик приходилось решать двойную проблему — авторитарного контроля и авторитарного разделения власти. Советская национальная политика давала им определённую фору в этом отношении. Руководители в национальных республиках могли решать проблемы авторитарного контроля и разделения власти, разыгрывая национальную карту и используя партию в качестве агента мобилизации[29]. Реагируя на потенциальные угрозы этой политики, центру приходилось действовать аккуратно, соглашаясь на различные уступки «допустимому национализму», а также местным сетям в случаях избрания новых первых секретарей[30].
Сопоставления
Советский Союз представлял собой однопартийное государство, принадлежавшее к той категории режимов «господствующей партии», которая во второй половине XX века охватывала около 60% недемократических государств мира[31]. Их характерными чертами являлись долговечность, стабильность и устойчивость по сравнению с другими формами авторитаризма — такими, как военные или монархические диктатуры[32]. Существуют два конкурирующих объяснения такой устойчивости. Первое ставит во главу угла роль институтов[33]. Эмпирический анализ однопартийных государств показывает, что они менее подвержены путчам, организованным ближайшим окружением верховного руководителя, и восстаниям населения в целом[34]. На уровне авторитарного разделения власти малое число путчей объясняется существованием таких институтов, как политбюро, позволяющих вождю контролировать своих соратников[35]. На уровне авторитарного контроля незначительное количество народных восстаний приписывается институциональной способности правящих партий кооптировать инсайдеров, связывать их зависимостью от партийной службы и партийного старшинства, следствием чего становится долгосрочная ставка на выживание режима[36].
Конкурирующий набор объяснений связан с историческими корнями революционных режимов[37]. Самые долговечные однопартийные режимы складываются в период длительного насилия — во время гражданских или освободительных войн. Идентичности, нормы и организационные структуры, сформировавшиеся в ходе продолжительных конфликтов, имеющих идеологическую основу, способствуют консолидации партийных границ, мобилизации массовой поддержки и сплочению правящего слоя. В случае Советского Союза было не одно, а два потрясения такого рода. Вслед за Гражданской войной после большевистской революции последовала Великая Отечественная война, сыгравшая критическую роль в продлении жизненного цикла советской власти.
Факты, представленные в данной книге, указывают на ряд возможных способов уточнения обоих подходов. Мы показываем, что своей устойчивостью советская система во многом была обязана адаптируемости институтов, их способности к изменениям. Власть регионального партийного секретаря опиралась как на политические исключения, так и на разные формы кооптации, делавшие её более устойчивой.
К числу политических исключений относилось прежде всего лишение членства в партии. В первые два десятилетия советской власти происходили значительные партийные чистки, часто связанные с масштабными арестами. Наиболее значительные исключения наблюдались в 1933–1935 годах, когда партийные билеты потеряли соответственно 10.2, 7.8 и 12.7% коммунистов, числившихся на начало года[38]. В 1939 году массовые чистки были формально прекращены[39]. Тем не менее исключение отдельных членов партии продолжалось, хотя теперь оно происходило на индивидуальной основе. Конец массовых чисток и резкий рост численности коммунистов — с 2.3 млн в 1939 году до 5.76 млн в 1945 году и 14 млн в 1970-м — привёл к тому, что после 1939 года из партии никогда не исключалось более 3% её членов в течение одного календарного года[40].
Динамика исключений из партии, как и массовых репрессий, значительных в 1930-х годах и сокращавшихся в последующие, может служить индикатором появления условий для формирования региональных сетей. Большие чистки предвоенного периода привели к уничтожению целого поколения партийно-государственных функционеров[41]. Второе поколение сталинских секретарей, получивших свои должности в результате чисток, начинало карьеры в ситуации дефицита доверия и слабости институтов, служащих опорой в карьерном росте[42]. Для того чтобы понять стратегию региональных партийных функционеров, полезно обратиться к работам, посвящённым сотрудничеству в других ситуациях слабого доверия. Одно из решений состояло в том, чтобы допускать в своё ближнее окружение лиц, явно скомпрометированных в каком-либо отношении[43]. Это можно было делать при помощи внеочередного продвижения по должности, обеспечивая лояльность таких награждённых не по заслугам работников, или путём манипулирования компроматом, «тёмными пятнами» в их биографии[44]. Важной основой построения региональных сетей могла служить круговая порука, складывавшаяся в результате совместного нарушения правил и законов для достижения определённых целей[45]. Это предполагало неформальное исключение из сетей тех функционеров, которые не пользовались необходимым доверием, несмотря на то что продолжали занимать должности в аппарате. Соответствующие случаи также будут рассмотрены в книге.
Региональные аспекты советской политической истории
Содержательно наша книга пересекается с корпусом работ, посвящённых советской политической истории и охватывающих несколько направлений исследований. Ещё в 1958 году появилась известная книга Мерла Фэйнсода, основанная на материалах Смоленского архива[46]. Она показала сложность и определённую автономность социально-политических процессов на уровне региона в довоенные годы. В дальнейшем эти наблюдения были радикализированы. Ряд исследователей в разной мере развивали идеи о независимости и политическом влияния местных секретарей, о роли патрон-клиентских сетей[47]. До крайних пределов эти утверждения были доведены в работах, представлявших массовые операции НКВД СССР 1937–1938 годов как дело рук региональных руководителей, возобладавших над Сталиным, который так и не смог реализовать своё намерение демократизировать страну и покончить со злоупотреблениями чиновников[48].
Ради краткости укажем только на один из тезисов, отличающих нашу книгу от этих публикаций. Исходной точкой указанных построений о слабом диктаторе и сильных секретарях, как правило, являются высказывания Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, осуждающие подбор кадров «с точки зрения личного знакомства, личной преданности, приятельских отношений», что порождало «независимость от местных организаций… и некоторую независимость от ЦК»[49]. В этом упрёке усматривают признак неприязни Сталина к региональным политическим сетям и свидетельство силы этих сетей, которая реально беспокоила вождя. Мы же полагаем, что заявления Сталина о непотизме и семейственности были формальными дополнительными обвинениями против старой партийной гвардии, уничтожение которой началось накануне февральско-мартовского пленума и с новой силой продолжилось после него по иным политическим причинам