Эта книга является переработанной версией издания: Gorlizki Y., Khlevniuk O. Substate Dictatorship: Networks, Loyalty, and Institutional Change in the Soviet Union. London, New Haven: Yale University Press, 2020.
Часть I. Сталин
Глава 1. Второе поколение сталинских секретарей
Во второй половине 1930-х годов в СССР была проведена масштабная чистка номенклатурных руководителей, которую вполне можно назвать кадровой революцией. Герои этой книги — партийные секретари — были одной из первых её жертв. На смену действовавшему в 1920-х — первой половине 1930-х годов поколению местных руководителей пришло следующее. Этих секретарей, прямых выдвиженцев Сталина, с большим основанием, чем предыдущих, можно называть сталинскими.
Массовая ротация кадров, проведённая с помощью репрессий, затронула все слои руководящих работников как в центре, так и на периферии. Эти события, ставшие трагедией для одних и открытием новых горизонтов для других, имели свою специфику в различных звеньях партийно-государственного аппарата, но одинаковую для всех общую предпосылку. Репрессии традиционно рассматриваются как ключевой механизм утверждения и последующего укрепления единоличной диктатуры. Это, конечно, не означает, что масштабы чисток держались на определённом высоком уровне, например заданном в 1937–1938 годах. Чтобы выполнять свою функцию, террор должен быть постоянным, но при этом волнообразным, двигаться от высокой интенсивности к рутинной «умеренности». Иначе раньше или позже он разрушит саму диктатуру и лишит её необходимой базовой стабильности и предсказуемости. Судьба сталинских функционеров, выдвинувшихся на волне террора 1930-х годов, служит хорошим примером этой тенденции. Несмотря на периодические чистки, в целом они сохранили и даже упрочили свои позиции как реальная сила советского политического процесса. Достаточно сказать, что именно это поколение руководителей управляло страной вплоть до 1980-х годов.
В этой главе будет изучаться та часть общей стабилизации сталинской номенклатуры, которая касается корпуса региональных и республиканских руководителей — первых секретарей. В отличие от своих предшественников, большинство из них не только выжили физически, но к концу сталинского правления повторили тот путь консолидации, который прошли секретари революционного поколения, уничтоженные в 1930-х годах. Этот процесс определялся многими факторами, важнейшими из которых были, несомненно, политика Сталина и его представления о необходимом соотношении репрессий и номенклатурной стабильности. Теоретически ничто не мешало Сталину повторить массовую чистку предвоенного периода, но он этого не сделал.
Большая чистка. Цели и причины
Сформировавшийся ко второй половине 1930-х годов слой региональных руководителей в значительной мере отражал характерные черты советской партийно-государственной номенклатуры в целом. Как показывает таблица 1, по состоянию на февраль 1937 года из 166 первых и вторых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК национальных компартий ВКП(б) 38.6% вступили в партию до 1917 года и во время революции, а 41.6% — в годы Гражданской войны[72]. Таким образом, основная масса секретарей принадлежала к кругу старой партийной гвардии. Лишь незначительное их количество вступило в партию в годы борьбы с оппозициями, то есть в начальный период утверждения Сталина у власти. В целом это поколение региональных руководителей поддержало слом нэпа, активно участвовало в проведении коллективизации, форсированной индустриализации и репрессий. Однако их лишь отчасти можно было назвать сталинскими выдвиженцами. Свои позиции местные секретари, как и другие функционеры, занимали по праву участия в революционной борьбе и, следовательно, принадлежали к той части большевиков, которые скорее пошли за Сталиным, чем получили от него власть[73].
| Таблица 1. Распределение секретарей обкомов, крайкомов и ЦК национальных компартий по партийному стажу (в %) | ||
|---|---|---|
| Дата вступления в партию | Февраль 1937 | Март 1939 |
| До 1917а | 38,6 | 3,0 |
| 1918–1923 | 48,8 | 16,5 |
| В том числе 1918–1920 | 41,6 | Нет сведений |
| 1924–1928 | 9,0b | 54,7 |
| 1929–1931 | 3,6c | 21,0 |
| С 1932 | Не было | 4,8 |
Составлено по: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 278. Л. 19–20; Ф. 477. Оп. 1. Д. 41. Л. 72 об. В 1937 году учитывались 166 первых и вторых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК национальных компартий, в 1939 году — 333, это все секретари обкомов, крайкомов и ЦК национальных компартий (первые, вторые, третьи и секретари по пропаганде).
a Так эта категория называлась в документах. Очевидно, в неё включались большевики, пришедшие в партию в 1917 году.
b В 1937 году учитывалась категория 1924–1927 годов.
c В 1937 году учитывалась категория 1928–1931 годов.
Важной особенностью первой половины 1930-х годов была относительная стабильность корпуса номенклатурных руководителей, включая региональных. Например, многие первые секретари региональных комитетов занимали посты в течение продолжительного времени. С 1929 года до снятия в 1937 году Западным обкомом руководил И.П. Румянцев (в партии с 1905 года), Уральским (Свердловским) обкомом — И.Д. Кабаков (в партии с 1914 года), Сибирским (Западно-Сибирским) краем — Р.И. Эйхе (в партии с 1905 года), Бурят-Монгольским обкомом — М.Н. Ербанов (в партии с 1917 года). Первый секретарь Чувашского обкома, член партии с 1917 года С.П. Петров находился на должности в 1926–1937 годах. С 1930 по 1937 год Северо-Кавказский (Азово-Черноморский) край возглавлял Б.П. Шеболдаев (член партии с 1914 года). К началу чистки в 1937 году был достаточно стабильным состав корпуса секретарей республиканских компартий. Ряд республиканских секретарей входил в число «долгожителей». C 1928 года занимал свой пост первый секретарь ЦК компартии Украины С.В. Косиор, с 1929 года — А.И. Икрамов (Узбекистан), с 1930 года — Я.А. Попок (Туркменистан), с 1931 года — Л.П. Берия (Грузия)[74].
Важно также подчеркнуть, что перемещения руководителей регионов в первой половине 1930-х годов осуществлялись, как правило, не репрессивными методами, а путём передвижек внутри номенклатурной системы кадров. Так, снятый с должности первого секретаря Казахского крайкома партии в 1933 году Ф.И. Голощёкин, один из виновников страшного голода в Казахстане, был назначен на высокий пост в СНК СССР. Первый секретарь Сталинградского крайкома В.В. Птуха, которым были недовольны в Москве, был перемещён на менее престижную, но всё же высокую должность второго секретаря Дальневосточного крайкома ВКП(б). Первого секретаря ЦК Компартии Таджикистана Г.И. Бройдо в 1934 году перевели на должность заместителя наркома просвещения РСФСР и т.д.
Таким образом, секретарский корпус в первой половине 1930-х годов в значительной степени состоял из тех, кто вступил в партию до революции, в годы революции или Гражданской войны. Это был относительно стабильный контингент, защищённый номенклатурными привилегиями. Помимо подчинения формальной иерархии, он опирался на развитые неформальные связи, патрон-клиентские отношения и круговую поруку («семейственность»)[75]. Первые секретари региональных партийных комитетов являлись, с одной стороны, формальными и неформальными лидерами в местных руководящих сетях, а с другой — сами входили в неформальные сообщества, группировавшиеся вокруг отдельных высших лидеров, членов Политбюро. Такая система облегчала лоббирование региональных интересов и усиливала административные возможности секретарей[76]. Наличие подобных признаков, характерных не только для региональных руководителей, но и для партийно-государственной номенклатуры в целом, очевидно. Вопрос, однако, заключается в том, как трактовать подобные факты. Вернее, можно ли говорить о том, что местные руководители, представлявшие один из важных отрядов номенклатуры и игравшие к середине 1930-х годов важную политическую роль, были способны хотя бы в какой-то степени диктовать свои условия Сталину, уже достигшему с их же помощью единоличной власти.
В случае положительного ответа на такой вопрос не только общие, но и конкретные причины кадровой революции второй половины 1930-х годов приобретают чёткие черты. Секретари представляли непосредственную угрозу власти Сталина и поэтому были уничтожены. Некоторые материалы, обосновывающие подобную точку зрения, были обнародованы в период хрущёвской оттепели. Продвигая тезис о сопротивлении партии сталинскому произволу, советская пропаганда ссылалась на ряд фактов, не подтверждённых документами. В известном докладе на ХХ съезде партии Н.С. Хрущёв утверждал, что сталинским репрессиям противодействовал один из самых влиятельных региональных руководителей П.П. Постышев[77]. Широкую известность приобрёл апокриф о попытках группы старых большевиков заменить Сталина С.М. Кировым на посту генерального секретаря на XVII съезде партии в 1934 году. С этим связывалось убийство Кирова как лидера, потенциально противостоящего Сталину[78].
Новый импульс предположениям о значительной политической силе партийных секретарей придали работы западных «ревизионистов», занимавшихся проблемами террора. Они утверждали, что центр слабо контролировал региональных руководителей, обладавших значительными возможностями для продвижения своих политических интересов[79]. Несмотря на маргинализацию этой линии «ревизионизма» под напором открывшихся архивных источников, она сохраняет некоторые позиции, о чём нами уже было сказано во введении. В соответствующих работах говорится о конфликте между центром и регионами как активном противостоянии двух равнозначных сил, о слабости Сталина, вынужденного менять свои решения по кардинальным вопросам под давлением региональных секретарей. Приверженцы таких версий не исследуют феномен кадровой чистки, однако фактически подводят читателя к очевидному выводу: репрессии против номенклатуры были логичным результатом борьбы Сталина с чиновниками, которые в противном случае могли одержать верх и разрушить саму централизованную систему власти.
Вместе с тем обращение к документам лишает основания подобные гипотетические схемы. Приверженцами версии слабого Сталина до сих пор не представлено ни одного реального факта, прямо или косвенно подтверждающего их правоту. Непонятно, как неформальные связи и круговая порука конвертировались в политическое влияние секретарей. Патрон-клиентские отношения на региональном уровне в некоторой мере препятствовали проверкам центра и смягчали возможные санкции против местных чиновников, в связи с чем развитые горизонтальные связи логично рассматривать скорее как следствие агрессивности центра, чем его слабости. Реальный политический ресурс могли бы иметь вертикальные контакты между региональными секретарями и членами высшего советского руководства. Такие устойчивые связи действительно потенциально ограничивали единоличную диктатуру в пользу коллективного руководства. Однако и в этом случае партийные секретари не выступали самостоятельной силой, а лишь следовали за своими патронами из Политбюро.
Для вынесения обоснованных суждений о балансе сил в системе центр — регионы первой половины 1930-х годов необходимы не общие указания на наличие развитого клиентелизма и злоупотреблений властью местных чиновников (что очевидно), а изучение практик реализации властных полномочий, контроля и принятия ключевых решений. Но именно такие исследования опровергают теорию слабого центра и сильных регионов. Длительные поиски в архивах не выявили реальных принципиальных решений, навязанных Сталину партийными секретарями. Точно так же нет свидетельств о серьёзном блокировании ключевых инициатив центра на региональном уровне. Общие установки сталинского курса не подвергались сомнению и принимались к исполнению. Немаловажным свидетельством этого была, в конце концов, лёгкость и быстрота, с которой Сталин уничтожал самих партийно-государственных функционеров, совершенно не способных защитить даже самих себя.
Важно подчеркнуть, что в руках Москвы тогда находились все рычаги многоканального, дублирующего контроля. Многочисленные партийно-государственные структуры (госбезопасность, прокуратура, партийный и советский контроль, центральные хозяйственные ведомства), конкурируя друг с другом, снабжали центр разнообразной информацией, стремясь продемонстрировать свою эффективность и бдительность[80]. Само состояние региональных руководящих сетей не было столь прочным и монолитным, как иногда кажется на основании материалов о разоблачительных примерах «семейственности» и клиентелизма. Обычным явлением были многочисленные конфликты («склоки», как их тогда называли) между группами чиновников, а также руководителями регионов и представителями центральных ведомств на местах[81]. Эти внутренние противоречия лишь усиливали действенность контроля и интервенций Москвы в регионах.
Таким образом, известные сегодня факты позволяют охарактеризовать систему власти, сложившуюся в первой половине 1930-х годов, как единоличную диктатуру с незначительными элементами «коллективного руководства». Роль Сталина была ведущей, а его власть — очень сильной. Вместе с тем вождя окружали относительно влиятельные соратники. Принятие принципиальных государственных решений в большой мере зависело от него, но осуществлялось во многих случаях коллективно. Значительную роль в политическом и административном процессе играло согласование интересов различных ведомств и группировок. Вокруг членов Политбюро формировались сети клиентов из чиновников среднего уровня (руководители регионов, ведомств), составлявших костяк ЦК партии, достаточно регулярно заседали формальные коллективные органы власти[82]. Всё это до некоторой степени сдерживало Сталина и служило основой относительной стабильности в партийно-государственном аппарате.
Основанная на таких принципах система власти обеспечила как форсированную коллективизацию и индустриальный скачок первой пятилетки, так и реализацию более сбалансированного курса в 1934–1936 годах. Однако логика полной консолидации единоличной власти вела Сталина к уничтожению старой номенклатуры и выдвижению нового поколения руководителей, не связанных с традициями старого партийного «демократизма».
Окончательную программу кадровой революции Сталин сформулировал в известных выступлениях на пленуме ЦК ВКП(б) в марте 1937 года[83]. Судя по этим высказываниям, а также действиям Сталина в 1935–1937 годах в отношении старого поколения функционеров, у него могли складываться разные комбинации страхов. Что бы ни говорили эти люди с высоких трибун и как бы ни клялись в верности вождю, они хорошо помнили о недавней относительной внутрипартийной демократии и решающей роли не только Политбюро, но и пленумов ЦК. Вряд ли Сталин всерьёз верил, что они были реальными или потенциальными шпионами и агентами Гитлера. Однако он вполне мог представлять себе ситуацию, когда в условиях кризиса (например, военных осложнений) встал бы вопрос о консолидации партии и возвращении к оправдавшей себя модели коллективного руководства периода Гражданской войны. Чем больше власти сосредоточивал Сталин в своих руках, тем выше был риск того, что в случае военных неудач именно на него будет возложена ответственность за провалы. Предотвращение самой вероятности таких ситуаций было главным мотивом действий вождя, который к тому же в силу личных качеств подозревал худшее. Ликвидация носителей таких угроз и приведение к власти абсолютно преданных функционеров, не отягощённых старым опытом, представлялись самой надёжной гарантией от возможных политических кризисов[84].
Более сложными для понимания являются иные расчёты Сталина. Например, в какой мере он полагал, что одномоментная замена старых руководителей более молодыми придаст дополнительную динамику системе. Возможно, он действительно рассчитывал на положительный административный эффект массовых выдвижений.
Уничтожение и выдвижение
Кадровая революция и чистка секретарей как её составная часть длились несколько лет и прошли через ряд этапов. Разворачиваясь постепенно, они демонстрировали характерные черты сталинской политики и служили индикатором реальной силы номенклатуры в её взаимоотношениях с высшей властью. Важнейшую роль в развёртывании чистки сыграли репрессии против бывших оппозиционеров. Постепенно усиливаясь после убийства Кирова, во второй половине 1936 года они докатилась до тех, кто во времена «внутрипартийной демократии» позволял себе самостоятельные суждения. С тех пор они неоднократно присягали на верность Сталину и занимали достаточно высокие посты, но это уже не спасало. О целенаправленном ударе против этой категории руководителей свидетельствовало составление в аппарате ЦК списков номенклатурных работников, имевших оппозиционное прошлое или иные «тёмные пятна» в биографии[85]. Именно по этим спискам проводились первые аресты.
Старое номенклатурное сообщество оказалось слабым и беззащитным даже в условиях нараставшей угрозы уничтожения. В конце 1936-го — начале 1937 года под удар попали как бывшие оппозиционеры, так и некоторые партийные секретари, объявленные пока ещё не «врагами», но политически незрелыми невольными пособниками «врагов». В августе 1936 года «Правда» опубликовала серию статей с обвинениями руководства Днепропетровского обкома в противодействии исключениям бывших оппозиционеров из партии[86]. Следуя указаниям центра, Политбюро ЦК КП(б)У санкционировало снятие ряда руководителей области и усиление чистки. Первый секретарь Днепропетровского обкома М.М. Хатаевич по распоряжению Сталина пока сохранил свой пост[87].
Сигнал, поданный днепропетровским делом, был многократно усилен в последующие месяцы. Против ряда секретарей в различных регионах страны выдвигались обвинения в «политической близорукости» и защите «врагов» из аппарата. В январе 1937 года на этом основании лишились постов первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Б.П. Шеболдаев и руководитель Киевского обкома, второй секретарь ЦК КП(б)У П.П. Постышев. Оба были известными деятелями советской номенклатуры, а потому постигшая их опала прозвучала серьёзным предупреждением для других руководителей.
| Таблица 2. Количество первых секретарей обкомов и крайкомов партии в РСФСР и Украинской ССР, снятых с должности с декабря 1936-го по 1938 год | |||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1936 | 1937 | 1938 | |||||||||||||||||||||||
| XII | I | II | III | IV | V | VI | VII | VIII | IX | X | XI | XII | I | II | III | IV | V | VI | VII | VIII | IX | X | XI | XII | |
| A | 3 | 7 | 0 | 3 | 2 | 5 | 5 | 11 | 5 | 9 | 10 | 8 | 0 | 2 | 6 | 2 | 7 | 9а | 7 | 1 | 0 | 2 | 3 | 3 | 3 |
| В | 0 | 1 | 0 | 2 | 1 | 3 | 4 | 9 | 5 | 8 | 9 | 7 | 0 | 0 | 4 | 2 | 6 | 5 | 5 | 1 | 0 | 1 | 2 | 3 | 1 |
| С | 3 | 6 | 0 | 1 | 1 | 2 | 1 | 2 | 0 | 1 | 1 | 1 | 0 | 2 | 2 | 0 | 1 | 2 | 2 | 0 | 0 | 1 | 1 | 0 | 2 |
A — всего снято с должности; B — в связи с арестом; С — в связи с назначением секретарём в другой регион или на другую должность.
Составлено по: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 980–1007 (решения Политбюро ЦК ВКП(б) о смещении и назначениях секретарей).
a Несовпадение общего итога с промежуточными показателями вызвано отсутствием данных о судьбе нескольких секретарей.
Несмотря на политические обвинения, на начальном этапе чистки секретарей дело не доходило до арестов, а ограничивалось дискредитацией и понижениями в должности. В декабре 1936-го — январе 1937 года были перемещены со своих постов 10 из 59 первых секретарей республиканского уровня и партийных комитетов краёв и областей, входивших в состав РСФСР и Украинской ССР. Тогда истинные цели чистки ещё не определились в полной мере. Девять из десяти перемещённых секретарей, включая Шеболдаева и Постышева, были отправлены на менее престижные секретарские должности в другие регионы страны. Со временем все они были уничтожены. Однако в начале 1937 года такой исход не был очевиден. Только один из секретарей — руководитель обкома АССР Немцев Поволжья А.А. Вельш — был просто снят с работы и затем расстрелян.
В феврале 1937 года, как видно из таблицы 2, в перемещениях первых секретарей наблюдалось определённое «затишье перед бурей». Сигнал к эскалации чистки дал уже упомянутый пленум ЦК ВКП(б) в конце февраля – начале марта. Количество решений о снятии секретарей увеличивалось из месяца в месяц, достигнув пика в июле[88]. На этом этапе, в отличие от предыдущего, смещения сопровождались арестами. Во второй половине 1937 года репрессии обрушились на две категории секретарей: первую составляли те, кто ещё сохранял старые посты, вторую — передвинутые на первом этапе чистки в другие регионы.
Новый импульс чистки руководителей краевых и областных парторганизаций приобрели с февраля 1938 года, совпав со вторым этапом массовых операций НКВД. В тот период были добиты сохранившиеся старые секретари. Одновременно началась чистка «второго эшелона» — секретарей из революционного поколения, занявших посты в предыдущие месяцы.
Прекращение массовых операций в ноябре 1938 года и аресты ежовских кадров в НКВД соответствовали очередному этапу номенклатурной революции. Если раньше региональных руководителей обвиняли в отсутствии бдительности и покровительстве «врагам», то теперь — в «избиении честных работников путём массовых огульных репрессий» и покровительстве «врагам народа, пробравшимся в НКВД». Эта чистка исполнителей касалась прежде всего секретарей, попавших на партийную работу из органов НКВД (в частности, руководителей Свердловского, Одесского и Удмуртского обкомов, Краснодарского и Орджоникидзевского крайкомов), и была менее кровавой. Лишь некоторые секретари подвергались репрессиям, а большинство перемещалось на более низкие должности.
В целом в подавляющем большинстве республик, областей и краёв в конце 1936-го — начале 1939 года сменилось в среднем по два-три секретаря. В областях-«рекордсменах» (Дальневосточный край, Саратовская, Ярославская, Одесская области)[89] — по четыре. Большинство перемещений сопровождалось арестами и последующими расстрелами.
В результате этих беспрецедентных репрессий в составе секретарского корпуса, как и номенклатуры в целом, произошли радикальные перемены. Подавляющее большинство старых секретарей было уничтожено, что вело к масштабным чисткам в региональных аппаратах власти в целом. Правда, как в любой другой революции, в данном случае перевороты сочетались с остатками старого порядка. Некоторые прежние секретари сохранили свои позиции. Азербайджаном многие годы управлял М.Д. Багиров. Н.С. Хрущёв в 1938 году был перемещён с поста первого секретаря Московской партийной организации на должность первого секретаря ЦК КП(б)У. Крупнейшую Ленинградскую партийную организацию продолжал возглавлять А.А. Жданов.
Несколько вновь назначенных секретарей принадлежали к старой партийной гвардии. Так, Краснодарский крайком ВКП(б) в 1939 году возглавил П.И. Селезнёв, член партии с 1915 года, работавший в Московском комитете и в ЦК ВКП(б). Уникальной среди секретарей второго ряда была судьба партийного руководителя образованной в 1937 году Рязанской области С.Н. Тарасова. По основным критериям он входил в состав старых кадров: родился в 1893 году, вступил в партию в 1915-м, в Гражданскую войну служил в Красной армии, в 1930-х годах перешёл на профсоюзную, а затем и на партийную работу в Москву. Тарасов пережил чистки 1937–1939 годов и продолжал работать в Рязани, а в 1945 году был назначен первым секретарём нового Измаильского обкома в Украине. Секретарь ЦК Компартии Таджикистана Д.З. Протопопов и секретарь обкома Коми АССР А.Г. Тараненко вступили в партию в 1917 году. Заметная группа новых секретарей влилась в партийные ряды в годы Гражданской войны. Однако, как видно из таблицы 1, более половины выдвиженцев, занимавших секретарские должности в начале 1939 года, пришли в партию в период нэпа, на волне борьбы с оппозициями и утверждения у власти фракции Сталина. Четверть секретарей имели партийный стаж с 1929 года. Это были коренные перемены.
В возрастном отношении корпус секретарей после террора ожидаемо помолодел (см. таблицу 3). Если в 1937 году большинство составляли секретари в возрасте от 36 до 40 лет, а более трети переступили 40-летний рубеж, то в 1939 году эти показатели кардинально изменились. В результате кадровой революции более 60% секретарей были молодыми людьми в возрасте до 36 лет.
С политической точки зрения преобладание в секретарском корпусе молодых кадров означало существенное усиление аппаратной опоры единоличной диктатуры. Выдвиженцы 1939 года фактически получили должности из рук вождя и были ему всецело преданы, о чём свидетельствовали не только славословия, произносимые в период правления Сталина, но и настроения, проявившиеся позднее, когда они сами находились у власти. Свои подлинные мысли и чувства, отчасти скрываемые в период оттепели, эти руководители выразили в политике «ресталинизации» при Л.И. Брежневе.
| Таблица 3. Распределение секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик по возрасту (в %) | ||
|---|---|---|
| Возраст | Февраль 1937 | Март 1939 |
| 26–30 лет | 2,4 | 8,4 |
| 31–35 лет | 19,3 | 53,2 |
| 36–40 лет | 44,0 | 29,4 |
| Более 41 года | 34,3 | 9,0 |
Составлено по: см. источники к таблице 1.
| Таблица 4. Распределение секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик по образованию (в %) | ||
|---|---|---|
| Образование | Февраль 1937 | Март 1939 |
| Высшееа | 15,7 | 28,6 |
| В том числе окончили высшие учебные заведения: | ||
| в 1934–1936 | Нет сведений | 12,6 |
| в 1937–1938 | Нет сведений | 6,0 |
| Незаконченное высшее и среднееb | 13,9 | 30,3 |
| Незаконченное среднеес | Нет сведений | 9,6 |
| Начальноеd | 70,4 | 31,5 |
Составлено по: см. таблицу 1.
a Для 1937 года учитывалась категория: учились в вузах, втузах и академиях.
b В 1937 году учитывалась категория: учились в средних учебных заведениях.
c В 1937 году эта категория не учитывалась.
d В 1937 году учитывалась категория: низшее образование.
Гораздо труднее сделать определённые заключения о качестве нового корпуса секретарей (и номенклатуры в целом). Судя по формальным признакам, выдвиженцы в среднем были более образованными. Таблица 4 показывает, что по сравнению с 1937-м в 1939 году резко увеличилось количество секретарей с высшим и средним образованием и более чем вдвое сократилось число секретарей с начальным. Однако за этими внешне весьма благоприятными показателями скрывалась менее привлекательная реальность. Например, значительная часть секретарей имела партийное, то есть политическое образование.
Не существует показателей, позволяющих сопоставить уровень административной активности и эффективности двух поколений секретарей. Обращает на себя внимание, что большое количество секретарей были слишком молоды. Многие попадали на руководящие должности буквально с институтской скамьи. Важно упомянуть сложности адаптации к новым обязанностям, связанные с разгромом управленческих структур и утратой кадровой преемственности. О том, что происходило в то время в региональном аппарате, дают представление некоторые свидетельства участников событий. Например, А.С. Щербаков, направленный в июне 1937 года первым секретарём в Восточно-Сибирский край на замену арестованного предшественника, посылал в центр своим покровителям достаточно откровенные рапорты. 18 июня 1937 года он писал А.А. Жданову: «Арестованы все руководители областных советских отделов, завотделами обкома и их замы (за исключением пока двух), а также инструктора, ряд секретарей РК, руководители хозяйственных организаций, директора предприятий и т.д. Таким образом, нет работников ни в партийном, ни в советском аппарате»[90]. В пространном письме В.М. Молотову от 30 июня 1937 года Щербаков сообщал:
Аресты бывшего партийного и советского руководства, а также многочисленные аресты других работников партийного, хозяйственного, советского аппарата явились для коммунистов полной неожиданностью. Много коммунистов и целые организации растерялись и деморализовались. Я застал первичные организации в той стадии, когда никто никого не слушал, широко распространилось настроение «кому же верить»… Оставшиеся руководители, чувствуя свою вину перед партией и коммунистами, испугались, выпустили руль руководства из рук, и их принялись избивать и за то, что они несут ответственность, и за то, в чём не виноваты. Первичные организации выносили решения об исключении и аресте многих руководителей. Учреждения фактически перестали работать. На производстве дисциплина пала[91].
В общем, даже если отбросить моральные аспекты проблемы, можно утверждать, что с чисто административной точки зрения массовые репрессии в аппарате имели разрушительные последствия и ослабляли потенциал системы. Судя по тенденциям развития, наметившимся после чистки 1930-х годов, этот факт был в той или иной мере осознан руководством страны. Начался непоследовательный, но в целом поступательный процесс стабилизации номенклатуры.
Секретари на войне
Значительную роль в судьбе региональных и республиканских руководителей, как и страны в целом, сыграли грандиозные и трагические события войны, сначала Второй мировой, а затем и Великой Отечественной. В условиях войны требовались новые методы руководства, решения принимались в чрезвычайной и постоянно меняющейся обстановке. Несколько разнонаправленных тенденций определяли положение секретарей в советской военно-мобилизационной системе. С одной стороны, неоднократно отмеченная в литературе централизация управления означала усиление контроля сверху, жёсткость исходящих из Москвы директив, разрастание института уполномоченных центра в регионах и даже на отдельных предприятиях[92]. Вместе с тем исследователи отмечают наличие противоположной тенденции — делегирование полномочий и элементы экономической децентрализации[93].
Этот на первый взгляд парадоксальный феномен на самом деле был неотъемлемой чертой советской планово-директивной системы. Гарантией её существования являлся определённый баланс между централизацией и децентрализацией. Излишняя централизация вела к управленческому ступору, поскольку детально согласовать действия многочисленных агентов системы в оптимальные сроки было невозможно. Сочетание санкционированных и спонтанных форм децентрализации, напротив, позволяло оперативно маневрировать ресурсами в условиях ежедневно менявшейся обстановки. Однако самостоятельность низовых звеньев управления в советской плановой системе порождала собственные противоречия. Ведомственные и региональные интересы угрожали экономическим связям, вызывали такие же разрывы в кооперации, к которым приводила неповоротливая централизация. В результате в «пограничных» межведомственных и межрегиональных зонах нарастало напряжение. Централизация и интервенции сверху отчасти гасили это напряжение, создавая одновременно предпосылки для возникновения новых форм децентрализации, стимулирующих гибкость управления. Именно такое взаимодействие централизации и децентрализации, одновременное усиление обеих тенденций определяло место региональных и республиканских руководителей в условиях войны.
Формированию и деятельности секретарского корпуса в военное время способствовала его относительная стабилизация, наблюдавшаяся после завершения кадровых чисток 1930-х годов. В 1941–1945 годах примерно в половине существовавших до войны крайкомов и обкомов сохраняли свои должности секретари, назначенные до начала войны. Это, однако, не означало, что другая половина секретарей пала жертвой репрессий. Перестановки этих функционеров являлись по большей части результатом цепных передвижений либо в связи с заменами руководителей регионов, либо по причине образования новых территориально-административных единиц. Заметное количество секретарей теряли свои посты как «не справившиеся» с работой[94]. Но это происходило без предъявления политических обвинений и соответствующих им последствий.
Так, 28 декабря 1941 года был снят с должности первый секретарь Челябинского обкома партии Г.Д. Сапрыкин. Его обвинили в том, что он не справился с работой. Это вызвало перемещения в секретарском корпусе. В Челябинск был направлен первый секретарь Ярославского обкома Н.С. Патоличев. На его место послали первого секретаря Куйбышевского обкома М.Я. Канунникова, которого, в свою очередь, заменили первым секретарём Воронежского обкома В.Д. Никитиным. Конец в этой цепочке был поставлен только назначением на место Никитина второго секретаря Воронежского обкома[95]. В течение войны сохраняли свои посты большинство руководителей союзных республик. Исключение составлял первый секретарь ЦК Компартии Молдавии П.Г. Бородин, снятый со своего поста в июне 1942 года за аморальное поведение в эвакуации[96]. Первый секретарь ЦК Компартии Эстонии К.Я. Сярэ попал в плен к немцам и погиб. Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Н.А. Скворцов был освобождён от должности в самом конце войны, в апреле 1945 года, «ввиду болезни», и через несколько месяцев назначен наркомом технических культур СССР[97].
Помимо заметной кадровой стабильности позиции региональных руководителей в годы войны усиливало абсолютное преобладание чрезвычайных методов управления. Руководствуясь принципом «победителей не судят», партийные секретари действовали как региональные диктаторы. Многочисленные свидетельства об этом сохранились в отчётах московских инспекторов. Новосибирский обком под руководством М.В. Кулагина, сообщал работник организационно-инструкторского отдела ЦК ВКП(б) в октябре 1942 года, практиковал выездные заседания бюро обкома, на которых производились смещения и отдача под суд низовых чиновников. Решения выездных заседаний регулярно публиковались в местной печати, создавая впечатление, что бюро обкома (точнее, несколько его представителей) действовало как выездной трибунал[98]. В конце 1944 года другой представитель ЦК следующим образом описывал ситуацию в той же Новосибирской области, находившейся под руководством того же первого секретаря: «Администрирование, частые угрозы, исключения из партии, предание суду были системой руководства кадрами». С начала войны только в 9 районах области из 52 не были сняты первые секретари райкомов или председатели райисполкомов. В ряде районов сменилось по два-три первых руководителя[99]. В Тамбовской области с начала войны до сентября 1943 года на 129 должностях секретарей райкомов сменилось 310 человек, причём только 85 из них в связи с призывом в армию[100]. В Курганской области осенью 1943 года во время уборки урожая были отданы под суд 96 председателей колхозов и 22 бригадира[101]. Подобные примеры в большом количестве сохранились в различных документах.
Внешним отражением прочности позиций региональных секретарей было распространение их мини-культов. Так, в проекте постановления «Об ошибках первого секретаря ЦК КП(б) Казахстана т. Скворцова», подготовленном в марте 1943 года в организационно-инструкторском отделе ЦК ВКП(б), говорилось: «В Казахстанской парторганизации установилась неправильная практика, когда руководители парторганизации вместо того чтобы в своей деятельности руководствоваться решениями партии и ЦК КП Казахстана, выдвигают на первый план личные указания т. Скворцова». На местах принимались решения «о реализации указаний т. Скворцова», проводились партийные дни по изучению его речей. В газетах публиковались приветствия и рапорты в адрес Скворцова и его ответы[102]. О схожей ситуации в Новосибирской области докладывал в ЦК ВКП(б) уполномоченный КПК. Он писал, в частности, о распространении в области следующих характерных бюрократических формул: «Ваши указания, Михаил Васильевич»[103], «Вы проявили ко мне отеческую заботу» и т.д.[104] В Туркмении чиновники называли республиканского первого секретаря ЦК КП(б) М.М. Фонина «хозяином»[105]. Частыми были жалобы на грубость первых секретарей, единоличное решение ими в обход бюро различных вопросов и т.д.[106]
Важным источником влияния секретарей являлась их опора на институты партийной власти. Помимо подчинённости наркоматам и ведомствам, предприятия находились под контролем партийных комитетов. В годы войны вмешательство партийного аппарата в оперативное руководство экономикой усиливалось. «Многое делалось через аппарат ЦК партии, авиационные отделы, секретарей обкомов, парторгов ЦК партии на заводах. Если нашим заводам недоставало металла, древесины, химикатов, материалов, комплектующих изделий и прочего, работники ЦК партии непосредственно обращались к соответствующим предприятиям, требовали во что бы то ни стало выполнить те задачи, которые стояли наиболее остро. Работники отделов ЦК могли обратиться к кому угодно, минуя наркомов или руководителей соответствующих хозяйственных управлений, непосредственно к партийным организациям и хозяйственникам, прямо к тому или иному коммунисту», — вспоминал нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин[107]. Это свидетельство подтверждается документами аппарата ЦК ВКП(б)[108].
В Москве региональные секретари могли действовать как через государственную (СНК, наркоматы), так и через партийную (аппарат ЦК ВКП(б)) вертикали управления. Это повышало их значение как исполнителей директив центра и посредников в согласовании различных межведомственных интересов. Вмешиваясь в сферу компетенций ведомств, они нередко обращались в случае конфликта за поддержкой в партийные инстанции и получали её. Так, 26 января 1943 года член ГКО Л.П. Берия направил в адрес Новосибирского обкома телеграмму, в которой указывал, что Кемеровский горком партии нарушил постановление ГКО СССР, запрещающее изымать кадры и транспорт у строительных организаций, занятых на важных объектах. Более того, Кемеровский горком объявил выговор одному из хозяйственных руководителей, поскольку он сопротивлялся таким изъятиям. Берия «просил» (именно так сказано в документе) отменить решение Кемеровского горкома и вернуть рабочих. Однако и два месяца спустя рабочие возвращены не были, о чём нарком по строительству С.З. Гинзбург сообщил в ЦК ВКП(б). Работники ЦК встали на сторону кемеровских властей. Находившийся в командировке в Кемерово заведующий отделом по строительству Управления кадров ЦК сообщил в Москву, что согласен с соображениями местных руководителей[109]. Несмотря на то что речь шла о нарушении постановления ГКО, право региональных властей на самостоятельные действия во имя выполнения приоритетных задач в данном случае было подтверждено.
Укрепляя свои позиции, местные руководители, как и в прежние годы, старались избавляться от независимых контролёров, перекрывать каналы информирования Москвы. Особенно ожесточённые столкновения на этой почве происходили между руководителями регионов и уполномоченными Комиссии партийного контроля (КПК при ЦК ВКП(б)) — важной инстанции, постоянно действующей на местах[110]. В конце 1942 года конфликт между первым секретарём и уполномоченным КПК вспыхнул в Казахстане, летом 1943 года — в Мурманской области, весной 1944 года — в Тамбовской области, осенью 1944 года — в Чувашии, в начале 1945 года — в Красноярском крае[111]. Жалобы секретарей в Москву содержали стандартный набор обвинений: уполномоченные КПК не помогают работать, а занимаются интригами; посылают доклады в Москву, не информируя местные власти; пытаются поставить себя над партийными органами. Первый секретарь Чувашского обкома в сентябре 1944 года писал, что уполномоченный КПК «относится к обкому с начальствующим высокомерием как к нижестоящему органу. В таком же духе он воспитывает свой аппарат»[112].
Острыми были конфликты между местными руководителями и некоторыми уполномоченными ГКО СССР. Они свидетельствовали об уверенности секретарей в своих силах. Так, первый секретарь Свердловского обкома В.М. Андрианов в ноябре 1942 года публично заявил уполномоченному ГКО по лесозаготовкам, что ему, Андрианову, «никто не имеет права приказывать, кроме тов. Сталина», и что приказы уполномоченного он будет игнорировать. Всё это, как жаловался уполномоченный ГКО в Москву, сопровождалось «оскорблениями по моему адресу»[113].
Исход подобных конфликтов целиком зависел от позиции Москвы. Как показывают документы, центральные власти не спешили защищать своих представителей. Пока не удалось выявить ни одного случая, когда кто-либо из руководителей регионов пострадал в результате столкновений с уполномоченными центра. Вместе с тем противоположные примеры в документах зафиксированы. Так, предупреждение о неправильном поведении получил уполномоченный КПК по Мурманской области. Был отозван уполномоченный КПК по Тамбовской области. Готовился отзыв уполномоченного КПК по Чувашии[114]. В начале 1944 года в пользу местных властей завершился их конфликт с уполномоченным ГКО по лесозаготовкам в Архангельской области[115]. Хотя мы и не располагаем какой-либо статистикой, позволяющей сравнить практику разрешения аналогичных конфликтов в довоенный и военный периоды, есть основания предполагать, что в годы войны центральные власти были более склонны поддерживать «единоначалие» в регионах и одёргивать своих слишком активных представителей.
В таких условиях уполномоченные и контролёры в регионах могли действовать по нескольким сценариям. Первый — неукоснительное выполнение своих функций и неизбежные конфликты с местными властями, последствия которых было трудно предусмотреть. Второй — балансирование между требованиями центра и местными интересами, приспособление к правилам игры региональных команд. О существовании первого сценария мы знаем благодаря открытым конфликтам. О широком использовании второго сценария свидетельствует то, что такие конфликты были сравнительно немногочисленными.
В конечном счёте отмеченное укрепление позиций местных руководителей было и следствием, и одновременно предпосылкой локализации оперативного управления в чрезвычайных условиях войны. Локализация (относительная административная автономность региональных властей) как важный элемент децентрализации выражалась прежде всего в формальном делегировании секретарям дополнительных функций и прав. Многие из них получали статус уполномоченных ГКО СССР, высшего органа военной власти. Так, 22 июля 1941 года секретарь Сталинградского обкома А.С. Чуянов был назначен особоуполномоченным ГКО по производству 76-мм дивизионных пушек на заводе № 221 «Баррикады». Ему предоставлялось право «привлекать в помощь заводу № 221 любые предприятия и мобилизовать необходимые материальные ресурсы города Сталинграда и области». 15 октября 1941 года мандат уполномоченного ГКО по производству боеприпасов в г. Москве получил руководитель столичной партийной организации Г.М. Попов. Он мог «размещать заказы на боеприпасы на всех предприятиях г. Москвы независимо от их подчинения»[116]. Хотя со временем назначения партийных секретарей уполномоченными стали не столь частыми, как в начале войны, эта практика не прекратилась[117].
Помимо назначения секретарей уполномоченными ГКО, высшее руководство страны регулярно санкционировало различные единовременные акции региональной децентрализации. Особенно заметно это было на начальном этапе войны. Так, постановлением ГКО СССР от 22 августа 1941 года секретари ряда обкомов партии получили право в течение нескольких недель мобилизовать на предприятиях своей области оборудование, необходимое для производства боеприпасов. В постановлении шла речь о бездействующем и незагруженном оборудовании, а также безадресном оборудовании, поступавшем в результате эвакуации[118]. Очевидно, что широта категорий «бездействующее» и «незагруженное» оборудование позволяла местным властям действовать достаточно свободно.
Разрешения на переброску оборудования дополняли другие указания ГКО, поощрявшие локализацию. Нередко региональным властям в целом и секретарям обкомов (крайкомов) в частности поручалось перераспределение рабочей силы, сырья, материалов, транспортных средств с одних объектов на другие[119]. В ряде случаев региональные секретари получали право самостоятельно размещать на предприятиях своей области или края заказы на изготовление продукции, необходимой для реализации определённых ударных проектов[120].
Вместе с тем подобные узаконенные разрешения охватывали лишь некоторую часть процессов локализации управления. Обстоятельства военного времени стимулировали значительное распространение самовольных действий местных администраторов, что вызывалось важными объективными факторами.
Требуя от регионов выполнения своих директив, Москва опиралась на централизованную систему распределения ресурсов. Теоретически она предполагала, что принятые высшим руководством страны планы будут выполнены в каждом звене хозяйственной цепи. Однако на самом деле характерной чертой советской плановой экономики и в мирное время, а тем более в условиях войны была своеобразная плановая анархия. Многие решения принимались исходя из умозрительных приоритетов. Планы часто не подкреплялись необходимыми ресурсами, доводились с опозданием и менялись на ходу[121]. Установленные задания редко выполнялись в полной мере[122]. Разрывы в одном звене вели к разрывам многих кооперационных связей. Предприятия испытывали постоянный дефицит распределяемых из центра ресурсов.
Существовали два способа преодоления этих препятствий. Первый — жалобы в Москву на невыполнение поставок смежниками и требования выделить предусмотренные планом фонды[123]. Это был легальный, но низкоэффективный способ действий. Переписка с центральными инстанциями могла быть долгой и безрезультатной. Более действенным, хотя и рискованным было самостоятельное перераспределение ресурсов внутри региона в нарушение утверждённых планов. Отчасти такие несанкционированные свыше обмены являлись добровольными. В этом случае местные власти могли выступать своеобразными посредниками в переговорах между предприятиями о заимствовании материалов, сырья или топлива[124]. Однако более широко практиковалось принудительное перераспределение ресурсов по прямым распоряжениям или под косвенным нажимом региональных руководителей. Это могло касаться оборудования, сырья, материалов, топлива, транспорта, рабочей силы. Наблюдалось направление грузов, предназначенных одним потребителям, в адрес других; выдача заданий на производство продукции, не предусмотренной планами; приоритетное направление готовой продукции «своих» предприятий потребителям «своего» региона; несанкционированное использование ресурсов из государственных продовольственных фондов[125].
В общем, местные власти выступали в качестве диспетчеров, сглаживающих межведомственные противоречия, обеспечивали кооперацию между предприятиями, подчинёнными различным наркоматам. Отчасти в таком сотрудничестве были заинтересованы и сами наркоматы. Они использовали возможности региональных руководителей для лоббирования определённых решений в центре или для получения определённых ресурсов на местах. Центральная власть, осознавая реалии войны, сравнительно сдержанно относилась к проявлениям локализации. Фактически из Москвы приходили противоречивые сигналы. С одной стороны, правительство поощряло локализацию в интересах выполнения срочных приоритетных задач. С другой стороны, такая самостоятельность запрещалась. Действуя в ситуации неопределённости, местные руководители предпочитали расширять рамки дозволенного.
Отмеченные тенденции, конечно, не свидетельствовали об утрате центром контроля над регионами. Каждый из региональных руководителей мог в любой момент не только получить взыскание, но и лишиться должности[126]. По мере стабилизации ситуации на фронтах наметилась тенденция упорядочения элементов системы руководства регионами. 6 августа 1943 года Политбюро возложило на секретаря ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова (в дополнение к другой его работе) «обязанность повседневно заниматься вопросами обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик». В качестве важного метода контроля предусматривалось восстановление регулярной практики отчётов на заседаниях Секретариата и Оргбюро ЦК[127]. Меньше чем за два года, с сентября 1943-го по июнь 1945 года, на заседаниях Оргбюро были заслушаны отчёты 56 обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик[128].
Свою роль играл организационно-инструкторский отдел ЦК ВКП(б). Принятое 21 сентября 1943 года решение о задачах и структуре этого отдела объявляло его главной целью проверку исполнения местными парторганизациями директив ЦК[129]. Новые возможности для регулярного контроля над региональными властями открывало решение об обязательном направлении в Секретариат ЦК (а не только в КПК при ЦК ВКП(б), как ранее) записок и других материалов уполномоченных КПК по областям, краям и республикам. Решение об этом было принято Оргбюро 21 апреля 1944 года[130]. Фактор уполномоченных КПК, и ранее игравший немалую роль во взаимодействии центра и регионов, приобрёл ещё большее значение.
Несмотря на то что общий баланс централизации и локализации управления в годы войны невозможно выразить в конкретных цифрах и показателях, очевидно, что позиции секретарей в это время стали более прочными. Решая сложные задачи в чрезвычайных условиях, они были ключевыми агентами вынужденной локализации управления и бенефициарами связанных с этим административных и политических преимуществ. К числу таких преимуществ относились сравнительная лояльность центра и кадровая стабильность, расширение формальных и присвоенных полномочий, формирование репутаций эффективных управленцев, преодолевших испытание войной.
Послевоенная стабилизация номенклатуры
Тенденции развития секретарского корпуса, наметившиеся после завершения кадровой революции 1930-х годов и в годы войны, получили дальнейшее развитие на этапе позднего сталинизма, после окончания войны и до смерти Сталина. В целом в это время наблюдалась стабилизация региональной номенклатуры. Конечно, она была относительной, поскольку складывалась в результате взаимодействия репрессивной и «умеренной» политики, кадровых чисток и уступок со стороны центра. Но всё-таки это была стабилизация, особенно заметная на фоне террора 1930-х годов.
Признаком повышения статуса первых секретарей после войны можно считать проведённое в 1946 году выдвижение большой их группы на высокие должности в партийном и государственном аппарате. Первые секретари Ленинградского обкома А.А. Кузнецов и Челябинского обкома Н.С. Патоличев были назначены секретарями ЦК ВКП(б). Патоличев возглавил вновь образованное Управление ЦК по проверке партийных органов, контролировавших местные партийные комитеты[131]. Первый секретарь Горьковского обкома М.И. Родионов получил высокий пост председателя Совета Министров РСФСР. Первый секретарь Свердловского обкома В.М. Андрианов, Башкирского обкома С.Д. Игнатьев и ЦК Компартии Казахстана Г.А. Борков заняли должности заместителей начальника Управления по проверке партийных органов, а первый секретарь Ярославского обкома А.Н. Ларионов — заместителя начальника Управления кадров ЦК. Первый секретарь Молотовского обкома Н.И. Гусаров, Куйбышевского обкома В.Г. Жаворонков, Кемеровского обкома С.Б. Задионченко стали инспекторами ЦК. Кузнецов, Патоличев, Андрианов и Родионов вошли также в состав Оргбюро ЦК ВКП(б). Продемонстрированное Сталиным в 1946 году намерение выдвигать на важнейшие должности региональных руководителей служило важным примером для других секретарей, демонстрировало им карьерные перспективы.
В первые послевоенные годы политические обвинения против секретарей практически не выдвигались. Лишь несколько из них в период между окончанием войны и осенью 1948 года были сняты с постов на основании обвинений в некомпетентности или «недостойном поведении в быту»[132]. Даже в тех случаях, если секретарей снимали по причине некомпетентности, они не только не арестовывались, но даже не обязательно теряли карьерные перспективы. Например, первый секретарь Ставропольского крайкома ВКП(б) А.Л. Орлов, смещённый с должности в ноябре 1946 года за плохое проведение хлебозаготовок, вначале был отправлен в Москву на учёбу, а затем попал в аппарат ЦК ВКП(б), где продвигался по карьерной лестнице и при Сталине, и при Хрущёве, и при Брежневе[133]. Как правило, вопросы о замене секретарей — даже тех, которые вызывали растущее недовольство в аппарате ЦК, — рассматривались в 1946-м — первой половине 1948 года долго и не очень решительно[134].
Это не означало, однако, что у Москвы не было претензий к региональным секретарям и сетям. Как будет показано далее, в военные и послевоенные годы наблюдались многочисленные злоупотребления местных руководителей разных рангов, которые нередко становились предметом проверок, взысканий и грозных предупреждений. Расхищения материальных ресурсов, строительство за государственный счёт личных домов и дач, массовые нарушения закона в период проведения денежной реформы в конце 1947 года и многие другие злоупотребления служебным положением наблюдались повсеместно и постоянно[135]. Как и прежде, актуальной для советской политики оставалась задача периодических перетасовок руководителей с целью недопущения кадрового застоя. Эта угроза, связанная с «засиживанием» на должности, подразумевала падение административной активности, притупление восприятия нового, усиление угроз, исходивших от круговой поруки спаянных сетей.
Несмотря на эти вызовы, советское руководство в первые послевоенные годы не прибегало к заметным кадровым чисткам репрессивного характера на региональном и республиканском уровнях. Взамен были запущены механизмы мягкой ротации. Главным среди них было перемещение секретарей на учёбу в Москву, получившее значительный импульс после создания при ЦК ВКП(б) в октябре 1948 года курсов переподготовки первых секретарей обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик, председателей облисполкомов, крайисполкомов и председателей Советов Министров союзных республик[136]. В ноябре 1948-го — первой половине февраля 1949 года (до начала «ленинградского дела») в связи с направлением на курсы переподготовки был освобождён от должностей как минимум 21 секретарь обкомов и крайкомов РСФСР и Украины. В это же время только два секретаря (рязанский — С.И. Малов и мордовский — С.А. Кочергин) были сняты за плохую работу и нарушения[137]. Широкое использование мягкой ротации наблюдалось и в последующий период. Всего с конца 1948-го до начала 1950 года более четверти первых секретарей обкомов и крайкомов РСФСР и обкомов Украинской ССР были направлены на учёбу в Москву, что вызывало также цепную реакцию перемещений других секретарей. Вместе с тем с 1949 года региональная политика приобрела более радикальный и репрессивный характер. Мягкая ротация была дополнена политическим террором.
15 февраля 1949 года постановлением Политбюро были сняты с должностей секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Кузнецов, председатель Совета Министров РСФСР М.И. Родионов и первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) П.С. Попков. В начале марта был отстранён от должностей заместителя председателя Совета Министров СССР и председателя Госплана и выведен из Политбюро Н.А. Вознесенский[138]. В последующем все они были расстреляны на основании сфабрикованных политических обвинений. Кузнецов, Вознесенский и Попков составляли костяк группы руководителей, которые делали карьеру в Ленинграде под руководством А.А. Жданова. Родионов, хотя и не работал в Ленинграде, был близок к этой группе. «Ленинградское дело», с одной стороны, можно рассматривать и как результат борьбы различных сил в Политбюро за влияние на Сталина, и как реакцию на распространение обычных для системы злоупотреблений и патрон-клиентских группировок[139]. Очевидно также, что выбор объяснений, целей и методов этой, как и других кампаний, полностью зависел от Сталина.
«Ленинградское дело» открыло путь заметной чистке региональных сетей. В наибольшей мере пострадали кадры Ленинграда и Ленинградской области. Под удар попали также руководители других регионов, в разное время работавшие в Ленинграде или связанные с ленинградской группой. Среди них были первый секретарь Крымского обкома Н.В. Соловьёв[140], первый секретарь Ярославского обкома И.М. Турко, первый секретарь ЦК Компартии Карело-Финской ССР Г.Н. Куприянов, первый секретарь Новгородского обкома Г.Х. Бумагин, второй секретарь Рязанского обкома П.В. Кузьменко, второй секретарь Мурманского обкома А.Д. Вербицкий, второй секретарь Пензенского горкома Н.К. Смирнов и многие другие. Первый секретарь Горьковского обкома С.Я. Киреев был снят с должности за связи с М.И. Родионовым. Разоблачение «ленинградцев» лихорадило в этот период значительную часть местных партийных организаций.
По иному сценарию проводилась замена руководства других регионов. В декабре 1949 года первый секретарь московского комитета Г.М. Попов был снят с должности. В числе прочего его обвинили «в зажиме критики», «зазнайстве и самодовольстве», в противопоставлении московского партийного комитета союзным министерствам и в попытках командовать ими[141]. Несколько секретарей потеряли свои посты в связи с развернувшейся в стране антисемитской кампанией («борьбой с космополитизмом»). Руководители Еврейской автономной области Хабаровского края в июне 1949 года были сняты с постов, а позже арестованы и осуждены за сотрудничество с американскими еврейскими организациями и «пропаганду буржуазного еврейского национализма и космополитизма»[142]. Чистки в руководстве Челябинской области в значительной мере были предопределены имевшим определённый антисемитский подтекст делом директора Челябинского тракторного завода И.М. Зальцмана[143]. В ходе «эстонского дела» (серии акций против руководства Эстонской ССР, начатых в 1949 году) произошло почти полное обновление руководства республики. Первый секретарь ЦК Компартии Эстонии Н. Каротамм и ряд других руководителей республики были сняты с должностей в марте 1950 года за покровительство «буржуазным националистам» и другие «политические ошибки»[144].
Помимо чисток, имевших ярко выраженную политическую окраску, значительное количество региональных руководителей в 1949 году были сняты за разного рода должностные проступки, злоупотребления и плохую работу. Один из наиболее громких скандалов произошёл в Ульяновской области. 25 февраля 1949 года Политбюро уволило и исключило из партии первого и третьего секретарей Ульяновского обкома по обвинению в непосредственной причастности к массовым хищениям спирта с заводов областного спиртотреста. Затем была проведена заметная чистка областного аппарата[145]. Скандалы на почве хищений происходили и в других регионах[146].
Аналогом «ленинградского дела» было «мингрельское дело» в Грузии, сфабрикованное в 1951–1952 годах. Наряду с вымышленным «вредительством» и «шпионажем», грузинским руководителям вменялись в вину факты взяточничества и злоупотреблений на основе «шефских» (то есть патрон-клиентских) отношений. В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 9 ноября 1951 года, стилистика которого явно выдаёт авторство Сталина, в частности, говорилось, что группа мингрельцев, сформировавшаяся вокруг второго секретаря ЦК КП(б) Грузии М.И. Барамии, «превратилась в замкнутую националистическую фракцию, ставящую авторитет своего «шефа» т. Барамия выше авторитета ЦК КП(б) Грузии и грузинского правительства»[147].
Об общем балансе репрессивной и «умеренной» тенденций в номенклатурной политике послевоенного периода свидетельствуют данные о перемещениях первых секретарей в послевоенный период (таблица 5).
Таким образом, послевоенную историю взаимоотношений между Москвой и местными секретарями можно разделить на несколько этапов. Заметный рост перемещений в 1948 году после относительной «умеренности» предыдущего периода был вызван усилением мягкой ротации, главным образом за счёт выборов, состоявшихся впервые после завершения войны[148], а также замен секретарей, отправленных на учёбу[149]. Достаточно высокие показатели текучести в 1949–1951 годах отчасти были связаны с политическими чистками и преимущественно мягкими ротациями. В 1952 году перемещения проводились в русле «умеренной» кадровой политики. Так, в РСФСР потерявшие свои посты первые секретари были отправлены на переподготовку или в другие регионы[150].
| Таблица 5. Перемещения первых секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов в 1944–1951 годах | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Годы | Количество секретарей на конец года | Сменилось | Удельный вес сменившихся (%) | Из них смена работников по «несоответствию своему назначению»a | Удельный вес сменившихся по «несоответствию своему назначению» (%) |
| 1944 | 169 | 34 | 20,1 | 14 | 41,2 |
| 1945 | 171 | 39 | 22,8 | 10 | 25,6 |
| 1946 | 173 | 39 | 22,5 | 10 | 25,6 |
| 1947 | 171 | 32 | 18,7 | 5 | 15,6 |
| 1948 | 167 | 58 | 34,7 | 15 | 25,9 |
| 1949 | 167 | 46 | 27,5 | 14 | 30,4 |
| 1950 | 175 | 50 | 28,6 | 17 | 34,0 |
| 1951 | 175 | 52 | 29,7 | 16 | 30,8 |
Источник: Руководящие кадры партийных, советских, хозяйственных и других органов на 1.07.1952 г. Сборник центрального архива материалов о кадрах ЦК ВКП(б). С. 62–63.
a Формула «несоответствие своему назначению» включала категории: «не справившиеся», «скомпрометировавшие себя», «нарушение директив вышестоящих органов». Последняя категория включала всего одного секретаря, снятого в 1948 году. Первая — была самой многочисленной, в неё попало 86 секретарей, из них по 15 секретарей в 1950 и 1951 годах. «Скомпрометировавших себя» секретарей, снятых с должности, насчитывалось 14, из них 6 в 1949 году. Определить, в какую из этих категорий попадали секретари, ставшие жертвой политических чисток, невозможно.
Таким образом, процесс замены секретарей (даже в моменты его интенсификации) существенно отличался в послевоенный период от сплошной чистки времён Большого террора, в результате которого секретарский корпус был уничтожен практически целиком. Второе поколение сталинских секретарей понесло потери, но осталось у руля, не уступив место третьему.
В результате относительной стабилизации номенклатуры к 1952 году заметно увеличился стаж партийной работы первых секретарей и их возраст. На 1 января 1952 года 98% секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик переступили 36-летний рубеж (47% — 46-летний)[151]. Таким образом, секретари 1952 года были заметно старше уничтоженного первого поколения сталинских секретарей, в котором категория 36 лет и выше насчитывала 78%[152]. Некогда молодые выдвиженцы, пришедшие к власти на волне террора, прочно войдя в номенклатурную обойму, старели вместе с системой. Никуда не исчезли пороки чиновников, которые подвергались обличению в периоды репрессий. В новом поколении номенклатуры, как и в прежнем, постоянно воспроизводились патрон-клиентские отношения, круговая порука, злоупотребления властью, культы местных вождей, о чём подробнее будет сказано в последующих главах.
Несмотря на очевидную схожесть кадровой ситуации в до– и послевоенный периоды, Сталин в годы, предшествующие его смерти, не прибегал к сплошным чисткам номенклатуры по лекалам Большого террора. Репрессии носили выборочный характер. Для борьбы с номенклатурным застоем широко применялась мягкая ротация кадров: перемещения с должности на должность, отправка на учёбу в Москву и т.п. Ряд секретарей потеряли свои позиции не по политическим, а по административным мотивам (за плохую работу) или за злоупотребления властью. Положение номенклатуры и региональных руководителей как её части ко времени смерти Сталина заметно укрепилось.
Подобная номенклатурная политика в 1940-х – начале 1950-х годов может рассматриваться как дополнительный аргумент в пользу версии о преимущественно политическом характере кадровой революции 1930-х. Уничтожению в годы Большого террора подвергались не просто постаревшие и злоупотреблявшие властью чиновники, но прежде всего — представители поколения революционного большевизма, которым Сталин не доверял. Второе поколение сталинских секретарей (и номенклатуры в целом), сформированное на волне террора и под воздействием военного опыта, пользовалось всеми преимуществами в качестве прямых выдвиженцев вождя.
Кадровая стабилизация была важным фактором, определявшим облик и поведение корпуса секретарей ко времени смерти Сталина. В среднем они долго занимали руководящие должности и были заметно старше по возрасту, чем их уничтоженные в предвоенный период предшественники. Война и трудности послевоенного восстановления способствовали распространению чрезвычайных, силовых методов руководства так же, как этому в своё время способствовали коллективизация и индустриальный скачок. Одновременно, как показано в этой главе, в военные годы секретари прошли важную школу локализации управления. Под давлением обстоятельств центр менял подходы к региональной политике, исходя из простого принципа: главное — результат. Секретари самостоятельно решали многие вопросы, которые выходили за рамки их формальных прерогатив. Они распоряжались значительными ресурсами и координировали деятельность многочисленных предприятий на своих территориях.
Однако опыт кризисного администрирования, сохранявший своё значение долгие годы, неправильно рассматривать исключительно в плоскости отношений между центром и регионами. Он предполагал соответствующие изменения в самих региональных сетях, задавал важные параметры их формирования и функционирования. Соответствующие вопросы рассматриваются в последующих главах, посвящённых внутреннему строю сетей и действиям их руководителей.