Значит, их количество увеличивается? А потому и питания должно требоваться больше. А этого не происходит. Или они питаются ещё чем-то? Или их не становится больше?
Что же случается с ними там – в глубине рек, под землёй, в шири неба? Умирают они, или же превращаются во что-то ещё? Да, как-то они, несомненно, погибают, никто не бессмертен. Значит, превращаются. Во что? Птицы – в воздух и тучи? Рыбы – в воду… и крабов? Кроты – в… землю? Или в металлы и скалы? И когда это происходит?
Знаний об этом у меня нет. И порой мне жаль, что я не могу узнать всё сам. И никто из учеников не сообщает мне ничего подобного. Может, они не знают сами? Кто может рассказать о своей смерти?
Фор подошёл к краю помоста и без плеска ушёл в воду. Плавать он любил сызмальства: его отец был рыбаком.
На возвышение вышел третий ученик, Зер.
– Я… я хочу уйти под землю, – заговорил он низким голосом, и кисти его рук подогнулись внутрь, будто уже превратились в острые рыхлители, а локти разошлись в стороны и сплющились, чтобы расталкивать вырытую землю. Но на самом деле окончательно он уйдёт под землю не скоро: через полгода или около того. – Я хочу искать металлы и драгоценные камни и направлять их наверх, чтобы рудокопам было что доставать из штолен…
Собравшиеся вновь одобрительно зашумели, но больше всего радовались рудокопы. Эти суровые люди часто подвергались опасности быть засыпанными в своих ямах: в Кроты обычно шли неохотно, их было мало, и потому они не могли постоянно следить за каждой штольней, чтобы успеть спасти заваленного. Поэтому, случалось, рудокопы погибали.
И именно рудокопы особенно горячо приветствовали выбор Зера и сопровождали его рукоплесканиями, пока он не скрылся в вырытой в склоне холма пещере.
Стать Подземным означало практически навсегда расстаться с дневным светом, а мало кого из рождённых на поверхности грела мысль никогда больше не увидеть солнца.
Но мрачная красота подземных пещер и лабиринтов привлекала и манила. Чем она брала?
Я вздрогнул, когда услышал слова Зера, хотя и знал, что он скажет. И не потому, что его отец был рудокопом и однажды не вернулся из штольни, будучи засыпанным кусками скалы, когда земля вокруг вдруг начала трястись. В нём, Зере, чувствовалась такая внутренняя сила, такая мощь, которой одной только по силам разрывать глубины земли, пробивать каменные толщи, тащить на себе или вести за собой целые рудные жилы и потоки самоцветов.
В Небе такая сила не нужна, там требовалась легкость. Небо не удержало бы Зера, даже если бы он и захотел стать Птицей.
Я вспоминаю всех учеников, которые стали Воздушными, и понимаю, что в полном опасностей Небе могли дольше продержаться не просто сильные, но выносливые, и в то же время лёгкие, гибкие, увёртливые. Способные протискиваться сквозь узкие лабиринты ледяных туч, уворачиваться от летящих осколков льда и долго-долго висеть в воздухе, подгоняя облака.
Под землёй было безопаснее, чем в воздухе, но и там иногда случались неожиданные прорывы раскалённой лавы из неведомых глубин, обрушения сводов пещер во время сотрясений земли.
Поэтому здесь требовалась особая сила, чтобы успеть перекрыть обломком скалы прорытый ход, и не дать лаве пробраться в пещеру. Или чтобы удержать на себе ломающийся свод, пока остальные собратья, или рудокопы, выбираются из опасного места.
Прорывы лавы, как я понял из показов недавно ставших Подземными и потому продолжающих общаться со мной учеников, происходили потому, что все ближайшие к поверхности запасы металлов, руд и самоцветов были исчерпаны. За ними приходилось пробиваться всё глубже и глубже. Оттуда-то, из глубины земли, и случались прорывы раскалённой магмы.
Правда, порой она сама приносила металлы и камни, но зато забирала с собой часть жертв из Подземного Племени.
Порой мне казалось, что я улавливаю мысли лишь недавних учеников, а самые первые настолько отдалились от меня, что позабыли о самой жизни на поверхности. Возможно, они создали какую-то особенную, подземную цивилизацию, отличную от нашей. А может… но нет, твёрдо я о них ничего не знаю, а любые фантазии являются пустыми.
Во всяком случае, никаких точных сведений о подземной жизни у меня не имеется; металлы и самоцветы поступали в штольни рудокопов почти исправно, а несколько раз я любовался картинами огромных подземных залов, уставленных колоннами слившихся сталактитов и сталагмитов; со стенами, украшенными живописными потёками разноцветных минералов, зыбко переливающихся самосвечением мельчайших кристалликов. Всегда только пустые залы, проходы и штольни, косо уходящие куда-то вниз.
Кто показывал мне всё это? Увы, я не знал. Кто-то из моих учеников. Да, я мог видеть их глазами, если они хотели показать мне что-то, или вспоминали обо мне, но я не знал их имён. Тем более что после Превращения они выбирали себе новое. Возможно, они переставали зваться Подземными. Но как они называли себя, я не знаю.
Зачем они раскрывали передо мной сознание? Они делали это чаще, чем Птицы и Рыбы. Я помогал им, как мог: например, тем, кто погибал в одиночестве, захваченный потоком лавы, и никто не видел их последних минут. Они никому не успевали передать свои мысли, только мне. Между собой они общались на особом языке, языке подземного мира. Как и Воздушные, как Водные. Значит, собственный мир у них был.
Так я узнавал об опасностях, о новых, открытых ими, местах появления руд и драгоценных камней. Я получал эти знания и отдавал другим – тем, кому могли пригодиться впоследствии: новым ученикам, будущим Подземным. Тем, кто сделал Выбор.
А поначалу я учил вновь отобранных детей всему. Я не знал, кто кем станет. Я раскрывал перед учениками все тайны земли, вод и неба, не делая никаких акцентов, не выказывая никаких пристрастий, никого никуда не склоняя.
Но каждый из них впоследствии делал свой Выбор.
И лишь одному я не учил… Нет, не учил я двум вещам. Но одному я и не мог научить: нельзя научить тому, чего не знаешь сам: я не учил их тому, как стать Учителем. Может быть, потом, когда я стану постарше…
А второму… Второму я учить не хотел, потому и не учил. Может быть, зря? Может, они должны были знать и такое? В следующий раз я попробую передать и эти знания новым ученикам.
Но и без моих рассказов почему-то нашлись двое, что сделали это. И их Выбор стал для меня большой неожиданностью: они не походили на самоуверенного и наглого Люста. И они сделали Выбор раньше него. И я не был готов к их Выбору…
Откуда он взялся среди почти всегда спокойных жителей Посёлка? А откуда появились те двое? Они вообще ни от кого не отличались.
Но у Люста была Искра, и я не мог не учить его, оставить таким, каким он родился. Быть может, тогда бы он стал… Но я не могу представить, во что может развиться ребёнок, имеющий Искру, если с ним не занимается Учитель. Мне почему-то страшно подумать об этом.
Да и маленьким он выглядел… не совсем обычным. Во всяком случае, сильно отличающимся от остальных учеников.
И снова я мучился вопросами, глядя на него: что повлияло на его развитие? Как он, сохранив Искру, стал… вернее, захотел стать, Находящимся На Земле?
Люст вышел на помост.
Приступая к его обучению, я не знал, что он выберет, хотя уделял ему едва ли не больше внимания, чем каждому из остальных. Может быть, зря? Может, поэтому он и стал таким?
Но из подобных ему получались хорошие Птицы, отважно штурмующие ледяные облака, сталкивающие их между собой и разбивающие на мелкие куски, неспособные нанести ущерб посевам.
Были похожие на него и среди Кротов, опускающиеся к самому огненному океану и поднимающие за собой массу металлов и россыпи камней, и при этом ловко уворачивающиеся от кипящих потоков магмы.
И среди Рыб встречались подобные: дерзкие, сумевшие отыскать далёкий путь к Морю и открыть озёра в толще земли. Кто знает, быть может, там Водные иногда встречаются с Подземными?
Люст был очень похож на таких, храбрых и отчаянных. Может быть, поэтому я и не смог распознать его пристрастие раньше?
– Я буду Хищником! – сказал Люст, и углы его губ дрогнули, выпуская острые клыки.
Толпа испуганно ахнула и отшатнулась от помоста. Послышались и возмущённые возгласы.
Я прикрыл глаза рукой. Да, среди жителюдей Деревни найдутся такие, что станут обвинять меня. Но в чём моя вина? Всем ученикам я рассказываю одно и то же. Но почему-то одни становятся Птицами, другие Кротами, а третьи Хищниками… Пусть их бывает очень и очень немного, но каждый может принести немало несчастий – как жителюдям Деревни, так и бывшим товарищам по учёбе. Всем, с кем встретится на узкой дорожке. Может быть, исключая меня… Но мне они приносят другие несчастья.
Некоторые из жителюдей, как я понял, хотели убить Люста тут же. Но Закон запрещал это: сделавший Выбор не является преступником до тех пор, пока не совершил преступления. Возможно, создавшие Закон знали что-то большее, чем мы, ныне живущие. Может быть, и Хищники бывают иногда нужны?
Люст спрыгнул с помоста. Толпа расступилась. Для Хищников не предусматривалось никакого особого пути. Его и не должно было быть.
Люст пробежал сквозь расступившуюся толпу и скрылся в лесу. Он не остановился, не оглянулся, не зарычал – чтобы ещё более усугубить эффект от слов. Что это означало? Возможность возврата?
Я терялся в догадках. Выказывало ли это особую ненависть Люста к жителюдям, или наоборот, остатки стыда? Превращение осуществится не скоро, быть может, он ещё как-нибудь передумает? Например, решит уйти из Деревни. Если уж покидать Общину, почему не покинуть её навсегда? По крайней мере, вреда от него не будет, зато останется тема для разговора, для пересудов досужих кумушек.
Настал черёд Раста. Я с тревогой смотрел на него. После Люста… Как поведёт себя этот малыш? Он отбыл положенное для обучения время, но, казалось, почти не вырос. Но не потому я не был уверен в нём. Просто у всех учеников имелись какие-то особенные склонности и предпочтения, а Раст… Он будто оставался тем же малышом, каким попал ко мне.