Жить для других… понимать, что ты им нужен не деньгами, не советом – нет, у них всего достаточно, – а самим фактом своего существования. Потому что им больно без тебя, той самой душевной болью, которую ты испытывал после смерти, переживая прошлое. С тобой им легче и лучше, чем без тебя.
Когда-то у людей оставалось лишь воспоминание об умерших родственниках, потом появились записи. Глядеть на знакомый почерк, читать сотни раз прочитанные строки и словно оживлять человека в памяти. Потом появились фотографии, магнитофонные ленты, кино, видеозапись. И, наконец, открыли способ воскрешать умерших, давать – нет, не им, себе – возможность прожить вместе с ними столько времени, сколько осталось тебе, сказать им то, что не успел сказать, продолжать делиться твоими радостями и горестями.
Не все шли на это, по разным причинам. Но, может быть, потом, после своей смерти, и такие люди поймут, что значит жизнь, и как с ней следует обращаться…
Никого, кроме людей
Передвигаться по крутому склону было не очень удобно, но других склонов на планете не имелось.
Питер Мец достиг вершины хребта, и ухватился за треугольный край, чтобы отдышаться.
Право, он предпочёл бы двигаться вдоль хребта, даже рискуя быть разрезанным пополам – если вдруг ослабеют ноги, – чем беспрерывно ползать вверх-вниз. А внизу ещё и приходилось перепрыгивать через ручьи или переплывать через реки, если распадок оказывался достаточно широким.
Но другой дороги в Замок не было, и потому Питеру приходилось двигаться именно так: то поднимаясь на склон, то спускаясь со склона. Хорошо ещё, что почти повсюду склоны были увиты буйной растительностью. Сапрофиты присасывались намертво, и могли выдержать не только свой вес, но ещё и вцепляющегося в них человека. Тогда передвижение превращалось в лазание.
Там, где не было зелёных стеблей, сохранялись сухие: древоедам было запрещено сгрызать растительный слой без остатка. В противном случае всем приходилось бы двигаться в обход, а этого никому не хотелось.
Питер посмотрел вперёд, надеясь увидеть Замок. Но до него было ещё далеко.
Перед Питером простиралась череда горных хребтов, через которые предстояло перевалить, чтобы добраться до цели. Одни из них чуть повыше, другие чуть пониже. К счастью, ни один из хребтов не сверкал нестерпимым блеском ледникового покрова: ледовый пояс начинался много севернее, но от этого склоны не становились менее крутыми.
Вздохнув, Питер начал спуск. Вверх-вниз, вверх-вниз. Поневоле позавидуешь древоедам. Им-то не приходится постоянно переваливать через хребты. Разве что кто-нибудь увлечётся и выгрызет всю растительность в своём распадке. Но тогда проглоту помогает перебраться через горы кто-нибудь из распорядителей. В их же интересах…
Но обычно этого не случалось: растения успевали отрасти прежде, чем древоеды переползали от ледяного пояса до раскалённого, и обратно. Туда по левому склону распадка, обратно по правому. Вот и весь севооборот.
А в самих поясах ничего не росло: возле льда всё замерзало, а по приближению к экватору – выгорало от всеиссушающей жары. Даже ручьи и речки переставали течь, и густыми испарениями поднимались кверху, чтобы снова потоками дождя пролиться где-нибудь в среднем поясе, либо же осесть снежинками в поясе лютого холода.
В больших распадках проживало по два древоеда, поэтому они могли порой встречаться и переговариваться. А то и ещё что-нибудь… Особенно если на соседних склонах разместили мужчину и женщину.
Питер подозревал, что распорядители делали так специально. Во всяком случае, в смежных распадках древоеды так и жили, через одного: мужчина-женщина, мужчина-женщина. Ну да, древоеды медлительные, им далеко и быстро ползать нельзя. Это он, Питер, мотается чуть не по всей планете. А древоедов много…
Но иногда почему-то на соседних склонах лощин или в смежных распадках Питеру встречались либо два мужчины, или две женщины. Что это: ошибка распорядителей? Или личные просьбы древоедов? Что за странные желания…
Питер помнил многие слухи, но считал не более чем сказками, вывезенными со Старой Земли. Тем более что попадались древоеды, которые никогда не покидали своей лощины, несмотря на то, что жили в одиночку.
К одной из таких лощин Питер как раз и приближался. В ней жила Анита – древоедка, которой Питер необычайно симпатизировал… Не то из-за накачанных беспрестанным передвижением по крутым склонам ляжек, не то из-за гипертрофированно разбухших от молока грудей. Доильщики появлялись хоть и регулярно, но то ли никогда не могли выдоить Аниту полностью, то ли молоко вырабатывалось у неё очень быстро, то ли по какой иной причине, но её соски едва не касались каменного склона, и уж наверняка постоянно задевали толстые необъедаемые ветви.
Питер почувствовал, как при воспоминании об Аните у него напрягаются все мускулы.
Хотя Питер никогда себе ничего не позволял, даже смотреть на неё сзади. И не потому, что становились видны намозоленные локти и лодыжки. Это его не смущало. Но сзади обязательно двигался копрофаг, и зайти совсем сзади не удавалось.
К тому же Питер не был уверен, что тот не является тайным осведомителем Знатных.
«Интересно, – подумал он. – А копрофаг хочет Аниту? Наверное, хочет. Её нельзя не хотеть… Тем более что он всё время находится позади неё».
И Питер почувствовал внезапный укол ревности. Чтобы немного успокоиться, он подумал о другом. Но и другое тоже касалось Аниты и копрофага:
«А я смог бы, как он, поедать испражнения любимой женщины? – подумал Питер. И почему сапрофиты не перевариваются полностью в организме древоедов! А кал древоедов почему-то переваривается полностью, и наружу выходит один воздух… Правда, очень вонючий…»
Питер мечтал когда-нибудь пригласить Аниту в свою хижину, хотя и боялся, что она отвергнет его: людей его специализации почему-то не жаловали. Но почему? Так ведь установлено издревле: каждый должен заниматься своим делом. Иначе возникнет конкуренция, люди начнут убивать друг друга… как было на Старой Земле. Нужно поддерживать очень строгий баланс между количеством растений, древоедов, копрофагов… и всех остальных. Чем и занимаются Знатные.
Или она боится, что будут дети? Но подобное не всегда случается. А даже если и будут… Или она боится, что дети пойдут в него? – внезапно подумалось Питеру. Он невесело усмехнулся: всё та же кастовость… Но без каст нельзя: на планете сразу вспыхнет кровавая междоусобица! Без сильной центральной власти все перегрызут друг другу глотки… Так говорил Правитель…
«А Правитель мудр», – привычно подумал Питер. Хотя иногда и сомневался: как это древоед перегрызёт горло ему, Питеру. Вот наоборот – другое дело…
«Но я не хочу питаться одними растениями, – подумал Питер, – не хочу занимать место древоедов. Одно дело – сжевать два-три листочка, и совсем другое – жевать их с утра до вечера. Да ещё чтобы потом тебя доили!»
Питер видел мужчин-древоедов. У них такие же большие груди, как и у женщин, и к ним также два раза в день пробирались доильщики с бурдюками. Правда, Питер однажды услышал разговор двух Знатных, и один жаловался, что мужское молоко не такое вкусное, а другой возражал, утверждая, что молоко было от старого древоеда. Потом они ещё о чём-то заспорили, но Питер уже не слушал: разбираться в молоке могли одни Знатные, а его это не касалось.
Питер перевалил ещё через хребет, и в груди сладко защемило: это была лощина Аниты… Он специально сделал небольшой крюк, а не пошёл напрямик в Замок, чтобы увидеть её.
Но пока он её не видел, а чувствовал и слышал: подрагивание кустов и веток говорило о том, что она находится именно там, где с аппетитом поглощает зелёные побеги.
– Здравствуй, Анита! – чуть запыхавшись, произнёс Питер.
– Здравствуй, Питер! – с хрустом ответила она, утираясь ладонью от сбегающего по углам рта зелёного сока. – Далеко ли путь держишь?
– Да вот, – смущаясь, проговорил Питер, косясь на большие белые груди Аниты: они находились внизу и потому не загорали, – вызвали в Замок.
– О! В Замок! – Анита благоговейно сложила лопатообразные ладони на груди.
Но Питер не замечал толстых пальцев, приспособленных вцепляться в древесные ветви, он видел лишь прикрытые ими белые груди.
Как хорошо быть доильщиком и выпускать Анитино молоко в сплетённые из листьев бурдюки!..
Но миг блаженства был бы очень краток: потом пришлось бы быстро карабкаться по склонам, неся молоко на пункты переработки, где из него приготовляли творог, сметану, сыр, сливки… Из-за этого у некоторых доильщиков случались инфаркты.
– А… зачем в Замок? – поинтересовалась Анита.
– Вызвали… – уклончиво ответил Питер. Не мог же он прямо сказать, для чего вызвали. Она бы презрительно поморщилась, а то, чего доброго, и отпустила какую-либо колкость. А Питер не терял надежду пригласить Аниту в свою хижину. Мало ли: вдруг она забудет, кто он такой? Или он вдруг поменяет статус и станет Знатным – говорят, бывали такие случаи. Или случится что-нибудь ещё, и можно будет брать жену вне своей касты…
Припёрся копрофаг, смачно облизываясь, и Питеру стало противно. Разговаривать с Анитой в присутствии копрофага Питер не хотел.
– До свиданья, – сказал он. – На обратном пути загляну.
И не удержался, чтобы не похвастаться. А, вернее, соврать. Но легонько, полунамёком:
– Может, мне поменяют статус…
– О-о! – протянула Анита.
– И тогда… – продолжил Питер, – мы поговорим с тобой?
– Хорошо! – кокетливо согласилась Анита, наклонив голову.
Ещё раз с вожделением взглянув на её груди, и облизнувшись, Питер продолжил путешествие.
Дальше дорога шла легче. Не потому, что Питер повидался с любимой женщиной. А из-за того, что когда космический корабль, распадаясь на куски, дёргался над планетой, и команда ещё пыталась отыскать более-менее подходящее место для посадки, отваливающиеся от корпуса части оставляли отметины на скалах, проламывая пологие перевалы в горных хребтах.