разложены многочисленные карандаши.
«Так вот, значит, где принимаются самые великие решения нашего времени», — подумал я, и в этот момент слева открылась дверь.
Мы как по команде вытянулись в струнку и застыли, повернув головы в сторону двери. Теперь мне действительно предстояло увидеть человека, внесшего столь заметный вклад в историю Германии. Это было непередаваемое ощущение, возникающее только тогда, когда обыкновенный солдат внезапно оказывается перед самым высоким по рангу командующим. Не исключено, что в мое сегодняшнее описание того события, оказавшегося для меня столь неожиданным, могли вклиниться и более поздние воспоминания, ведь тогда меня охватило большое смущение, и в памяти запечатлелись только отдельные детали.
Адольф Гитлер вошел в комнату медленными шагами и поприветствовал своим известным каждому из нас по фотографиям жестом, изогнув приподнятую правую руку. На нем был простой, свободного покроя пиджак защитного цвета, открывавший белоснежную рубашку с черным галстуком. На левой стороне груди я разглядел Железный крест первого класса времен Первой мировой войны и черную нашивку, свидетельствовавшую о перенесенном ранении.
Адъютант, который привел нас, принялся представлять нашу группу Адольфу Гитлеру, начав с правого фланга, и поэтому я не мог толком наблюдать за происходящим. Мне едва удалось сдержать себя, чтобы не выйти вперед для лучшего обзора.
Слышался только знакомый по радиопередачам приглушенный голос фюрера, который задавал короткие вопросы. Спутать этот тембр с другим голосом было невозможно, но только сейчас я обратил внимание на хорошо чувствовавшиеся мягкие оттенки речи и интонации, свойственные австрийцам.
«Удивительно, что этот человек, насаждающий сейчас в Германии старый прусский дух, несмотря на многолетнюю разлуку с истинной родиной, так и не избавился от характерных признаков своего происхождения, — подумал я. — Интересно, осталось ли у него хоть что-нибудь от подлинной сущности настоящего австрийца? Какой он на самом деле?»
Однако я отогнал от себя столь ненужные в такой ответственной ситуации вопросы.
Каждый из стоявших до меня в шеренге офицеров коротко, по-солдатски докладывал о своем пути становления как военного. И вот Адольф Гитлер оказался передо мной и, выслушав мое представление, протянул мне руку. Я весь напрягся, чтобы не сделать чересчур низкий поклон. Кажется, мне это удалось, и все получилось как положено — коротко и четко. В пяти предложениях я изложил место своего рождения, образование, военную карьеру в качестве офицера резервных войск С С и занимаемую тогда должность. Во время этого доклада мы стояли близко друг к другу и смотрели глаза в глаза. Причем он глядел на меня не отрываясь ни на мгновение.
Затем Гитлер отступил назад, еще раз внимательно посмотрел на каждого и вдруг совершенно неожиданно задал вопрос:
— Кто из вас знаком с Италией?
Я оказался единственным, кто отозвался.
— Мне два раза частным образом довелось путешествовать по Италии и объехать всю страну вплоть до Неаполя, мой фюрер! — гаркнул я.
— Что вы можете сказать об Италии? — задал Гитлер следующий вопрос и посмотрел на первого из нас, однако было ясно, что он обращается ко всем нам.
— Италия… Партнер по оси… Член Антикоминтерновского пакта[107]… Союзник… — последовали робкие ответы.
— Я — австриец, мой фюрер! — отчеканил я, когда дошла очередь и до меня.
Мне казалось, что этим сказано все — отторжение Италией Южного Тироля, красивейшей части немецкоговорящей Австрии, всегда с болью воспринималось каждым настоящим австрийцем.
Адольф Гитлер посмотрел на меня долгим пытливым взглядом, потом приблизился и заявил:
— Господа могут быть свободны! А вас, гауптман Скорцени, попрошу остаться! Мне надо сказать вам еще пару слов.
Внезапно я обратил внимание на то, что Гитлер правильно выговорил мою фамилию, сделав ударение в нужном месте, и про себя порадовался этому. А может быть, просто его адъютант кое-что рассказал о первой встрече со мной?
Как бы то ни было, мы остались вдвоем. Адольф Гитлер оказался человеком среднего роста и стоял слегка, почти незаметно наклонившись вперед. Внезапно он оживился и заговорил, слегка поводя руками. Все вместе это производило какое-то магическое воздействие.
— У меня к вам очень ответственное поручение, — заявил он. — Муссолини, мой друг и наш верный товарищ по борьбе, вчера был предан своим королем и арестован своими же земляками. Я не хочу и не могу оставить выдающегося сына Италии на произвол судьбы. Дуче[108] для меня является воплощением последнего гордого римлянина. При новом правительстве Италия от нас отвалится! Я сохраню верность моему союзнику и большому другу! Муссолини необходимо немедленно спасти, иначе его выдадут англичанам. Я поручаю вам провести эту акцию, имеющую первостепенное значение для дальнейшего ведения войны! Сделайте все возможное и невозможное для выполнения этого приказа, и тогда удача будет на вашей стороне!
Адольф Гитлер на мгновение умолк, а потом продолжил:
— А теперь самое важное. При выполнении задания надлежит сохранять строжайшую секретность. Вместе с вами о нем должны знать только пять человек. Вы будете переведены в люфтваффе в распоряжение генерала Штудента. Вы с ним встретитесь и обговорите все детали. Я его сейчас проинформирую. Кроме того, вам вместе с генералом Штудентом надлежит предпринять все меры военного характера на случай выхода из оси Италии, подвластной Бадольо[109]. Рим сейчас ни в коем случае терять нельзя! Всю информацию по дуче вам следует раздобыть самому. Ни командующий немецкими войсками в Италии[110], ни германский посол в Риме ничего не должны знать о вашем задании. У этих двух господ совершенно неправильное представление о положении дел, и они неизбежно будут совершать ошибки. Повторяю еще раз. Вы лично отвечаете передо мной за сохранение строжайшей секретности. Надеюсь вскоре услышать от вас хорошие новости. Желаю удачи!
Чем больше говорил Адольф Гитлер, тем сильнее я ощущал на себе его влияние. Произнесенные им слова звучали настолько убедительно, что у меня ни на мгновение не возникло сомнения в успехе предстоящей операции. Особенно я был тронут его проникновенным тоном, с каким он говорил о верности своему итальянскому другу.
— Мне все ясно, мой фюрер! Сделаю все от меня зависящее!
В ответ Адольф Гитлер крепко пожал мне руку, и на этом моя аудиенция у него была закончена. На протяжении всего короткого разговора, занявшего несколько коротких минут, которые мне показались вечностью, он неотрывно смотрел в мои глаза. Даже когда я по-военному повернулся кругом и направился к двери, меня не оставляло ощущение, что Гитлер пристально смотрит мне вслед. Перед тем как покинуть помещение, я обернулся, чтобы еще раз отдать честь, и понял, что не ошибся.
За дверью меня опять встретил адъютант, чему я был несказанно рад, так как в наступивших сумерках совершенно растерялся, не зная, куда идти. Мне необходимо было еще раз осмыслить только что пережитое. Я попытался вспомнить цвет глаз Гитлера. Почему-то мне показалось, что они были бурыми, но больше всего впечатлял его почти гипнотический взгляд, который продолжал ощущаться и после завершения аудиенции. Меня также поразило отсутствие мимики на его лице. Складывалось впечатление, что этот человек полностью владел собой и прекрасно мог контролировать свои эмоции. Вместе с тем он буквально излучал огромный заряд энергии, которая была сконцентрирована в нем. Создавалось ощущение, что она перетекает в собеседника.
За этими воспоминаниями я и не заметил, как вновь очутился в чайном домике и, выйдя в вестибюль, с удовольствием закурил. В голове роились самые разные мысли, и требовалось привести их в порядок. Тут появился ординарец и стал интересоваться, не надо ли мне чего-нибудь. Только тогда я понял, что страшно проголодался.
— Будьте любезны, принесите мне кофе и еще чего-нибудь к нему, — попросил я.
Как по мановению волшебной палочки мне быстро накрыли богатый стол. Положив портупею, фуражку и перчатки рядом с собой, я собрался было перекусить и насладиться покоем, как вдруг передо мной вновь возник ординарец и сообщил:
— Господин генерал Штудент просит вас пройти в соседнюю комнату!
В то же мгновение открылась дверь, и мне пришлось прервать свой запоздалый обед. Войдя в небольшое помещение, я доложил генералу о своем прибытии. Им оказался полноватый и жизнерадостный человек. Глубокий шрам на лице напоминал о тяжелом ранении, полученном в 1940 году под Роттердамом.
Я сообщил ему, что фюрер только что в общих чертах объяснил мою задачу. Тут в дверь коротко постучали и — еще один сюрприз, но, как оказалось, не последний в этот богатый событиями день — в комнату вошел рейхсфюрер СС Гиммлер, которого я видел до сих пор только на портретах. Он, наверное, хорошо знал генерала воздушно-десантных войск, поскольку они обменялись дружеским приветствием, пока я ждал момента, чтобы представиться как положено по уставу. После короткого рукопожатия рейхсфюрер СС предложил нам сесть.
Первым, что бросалось в глаза у Гиммлера, — это его старомодное пенсне. Застывшие и совсем не броские черты лица не выдавали ни единой мысли этого всесильного человека. На нем был китель защитного цвета с узкими, как я заметил, погончиками СС, не относящимися непосредственно к войскам СС[111]. Униформу дополняли галифе и сапоги для верховой езды. Как я убедился позднее, он никогда не надевал удобные для ношения длинные брюки.
Гиммлер по-дружески улыбнулся нам и стал обрисовывать политическую ситуацию в Италии. Он тоже не верил, что новое правительство Бадольо останется в лагере стран оси. Была названа масса имен офицеров, политических деятелей и аристократов, ни одно из которых прежде я не слышал. Поскольку одних рейхсфюрер называл надежными, а других предателями, то мне пришло в голову пометить некоторых для себя. Однако не успел я достать блокнот и ручку, как Гиммлер чуть ли не с бешенством обрушился на меня: