Успокоенный, я вернулся на аэродром, чтобы приступить к осуществлению разведывательного полета, после которого у меня было запланировано посещение Корсики, чтобы обсудить с командованием расквартированной там бригады войск СС необходимые вопросы. План, начинавший созревать в моей голове, не исключал привлечения достаточно серьезных войсковых сил, и мне казалось важным предусмотреть все заранее.
Машина на аэродроме стояла уже заправленной, и около пятнадцати часов мы взлетели. Я приказал пилоту быстро набрать высоту и подняться на пять тысяч метров, чтобы, держа курс на север, пройти как можно выше над военно-морской базой Ла-Маддалены и сделать необходимые снимки.
Заняв место на полу в носовой части самолета в застекленной кабине сразу за бортовой пушкой, я положил возле себя фотокамеру и карту, на которой намеревался делать необходимые пометки, и только хотел восхититься особой голубизной моря, которую оно приобрело именно в тот день, как вдруг в наушниках раздался голос заднего стрелка:
— Внимание! Сзади два английских истребителя!
Пилот заложил крутой вираж, а я положил палец на гашетку, стараясь поймать цель в перекрестие прицела. Через некоторое время командир выровнял самолет, и мне уже было показалось, что все закончилось благополучно, как вдруг я заметил, что нос нашей машины направлен вертикально вниз.
Обернувшись, я увидел искаженное лицо пилота, который изо всех сил старался удержать машину и вывести ее из пике. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что левый мотор не работает. Самолет падал со все возрастающей скоростью, о прыжке с парашютом уже нечего было думать, и тут в наушниках раздался голос:
— Держитесь!
Инстинктивно я обеими руками вцепился в ручки бортовой пушки, и мгновение спустя самолет ударился о поверхность воды. Видимо, меня сильно приложило по голове, поскольку на мгновение я потерял сознание.
Последнее, что мне удалось зафиксировать, так это то, что спереди что-то лопается и разлетается на куски. Затем чья-то рука схватила меня за шиворот и потащила наверх. Тут я снова открыл глаза и увидел странную картину — вокруг одна только морская вода, а наша машина медленно в нее погружается. В разбитой передней части кабины пилотов зияла огромная пробоина, через которую хлестала вода. Ее было уже по пояс.
С трудом открыв дверь в салон, мы попробовали докричаться до задней кабины, но никакого ответа не последовало.
«Неужели оба наших товарища погибли?» — подумал я.
Однако следовало как можно быстрее выбраться из самолета, который мог затонуть с минуты на минуту. Общими усилиями нам удалось откинуть верхний аварийный люк в кабине пилота, и внутрь хлынули новые потоки воды. Теперь надо было действовать стремительно!
Мы быстро вытолкнули второго пилота через люк, затем я глубоко вдохнул и протиснулся сам, а почувствовав себя вне машины, начал грести наверх. На поверхности моря уже плавал мой предшественник, потом вынырнул и первый пилот.
Затем произошло нечто странное. Внезапно весь самолет, видимо освободившись от нашего веса, вынырнул из воды. Тогда оба пилота рванули люк и открыли заднюю кабину. К великому удивлению, мы увидели забившихся в угол кабины солдат, которых уже считали погибшими. Они были целы и невредимы, только ошалели от страха. На четвереньках солдаты доползли до края крыла, и тут выяснилось, что ни один из них не умел плавать, хотя оба оказались уроженцами Гамбурга, портового города.
Между тем первому пилоту удалось вытащить из тонущего самолета надувную спасательную лодку. Одним ударом кулака он открыл баллон с кислородом, и лодка стала надуваться. В тот же момент от мысли, что в кабине пилотов остался мой портфель с фотокамерой, у меня замерло сердце. Набравшись смелости, я нырнул, проник в кабину через пробоину и спас свой бесценный груз.
К тому времени лодка была уже на плаву, и портфель с камерой благополучно нашли в ней место рядом с обоими солдатами. Тут наша стальная птица приняла вертикальное положение и навсегда исчезла в глубине. Мы с пилотами уцепились за спасательную лодку и начали осматриваться. В нескольких сотнях метров от нас из воды торчали камни подводной скалы, и нам ничего не оставалось, как поплыть к ним.
Скала оказалась обрывистой и скользкой, но нам все же удалось на нее забраться. Я с удовольствием потянулся, и в этот момент пилот жестом указал на мою правую руку, из которой текла горячая кровь. В нескольких местах из нее торчали последние остатки нашего самолета — обрывки алюминия и осколки стекла.
«Ничего страшного, легкие царапины. Главное, чтобы дальше все пошло хорошо», — осмотрев руку, подумал я.
В этот момент второй пилот вытащил из спасательной лодки ракетницу и хотел подать сигнал бедствия, но я приказал ему подождать, пока появится какой-нибудь корабль.
На наше счастье, примерно через час на горизонте показался дым какого-то парохода. Мы выпустили красную сигнальную ракету, и нас заметили. Корабль остановился и выслал к нам спасательную шлюпку. Когда мы благополучно взобрались на его борт, то выяснилось, что нашим спасителем оказался итальянский крейсер противовоздушной обороны.
«Хорошо еще, что капитану ничего не известно о моем задании», — подумал я.
Приняли нас весьма радушно, и мы разложили свою форму на палубе для просушки. Капитан снабдил меня парой сандалий и белыми спортивными трусами, в которые я еле втиснулся, поскольку их размер оказался намного меньше. Но все же такое решение вопроса было гораздо лучше перспективы заниматься поисками фигового листа при выходе на сушу. Когда нас угостили фруктами, я хотел было растянуться на шезлонге, но тут почувствовал, что с моей грудной клеткой что-то не в порядке — при каждом резком движении возникала острая боль. Только через несколько дней при врачебном обследовании выяснилось, что у меня сломано три ребра.
К концу дня мы сошли на берег в порту Темпьо-Паузания, где я постарался отыскать немецкую часть, чтобы раздобыть автомашину и добраться до Палау, а уже оттуда на корабле капитана Хунеуса отправиться на Корсику. Ведь там меня ждал командир бригады войск СС. Мне хотелось выполнить хотя бы этот пункт намеченного мною плана.
Было около одиннадцати часов вечера, когда, пройдя по извилистому проходу между скалистых берегов, мы прибыли в порт Бонифачо. Телефонную связь с какой-либо немецкой частью из здания итальянской военной администрации порта мне установить не удалось, и я попытался заказать машину на ранние часы следующего дня. К моему удивлению, оказалось, что с недавних пор итальянцы ввели здесь весьма странные ограничения, запретив любые передвижения автотранспорта до девяти часов утра. Причина такого распоряжения стала понятной лишь спустя много дней.
Из-за путаницы в телефонной связи я целый день гонялся за командиром бригады, а он, со своей стороны, пытался, и тоже напрасно, найти меня. В конце концов вечером мы все же встретились в городе Бастия, расположенном на севере острова, где находился штаб немецкой военно-морской базы на Корсике.
Сам того не желая, я доставил своему начальнику штаба Радлу немало неприятных часов. Когда вечером 18 августа, как было условлено, он не дождался моего возвращения, то начал справляться в штабе воздушно-десантного корпуса о судьбе пропавшего самолета. Ему ответили коротко:
— Самолет считается пропавшим без вести, экипаж, скорее всего, пошел рыб кормить на дно!
Моей радиограммы с борта подобравшего нас итальянского крейсера он не получил, а сам я ступил на твердый берег только вечером 20 августа. С Радлом мы встретились по дороге от аэродрома в расположение моего отряда, когда я уже вернулся. От радости он чуть было не сошел с ума.
Однако требовалось срочно приступать к разработке более детального плана предстоящей операции. Ведь пропавшего дуче удалось наконец-то обнаружить, и мы смогли удостовериться, что это был именно он. Нашу решимость разделял и генерал Штудент.
Вдруг как гром среди ясного неба пришло распоряжение из главной ставки фюрера: «Ставка только что получила от абвера (Канарис) доклад, согласно которому Муссолини содержится под стражей на небольшом островке возле острова Эльба. Гауптману Скорцени надлежит немедленно подготовить операцию по высадке десанта и в кратчайшие сроки доложить в ставку время ее начала. Окончательное время проведения операции будет утверждено ставкой фюрера!»
«Что могло там произойти? — ломали голову мы с Радлом. — Неужели люди из абвера нашли здесь, в Италии, более надежные источники информации?»
Еще несколько дней назад мы ознакомились с циркуляром под грифом «Секретно», разосланным абвером всем командирам соединений вермахта в Италии, в котором черным по белому было написано: «Новое правительство Бадольо гарантирует, что Италия при любых обстоятельствах продолжит борьбу на нашей стороне со все возрастающей силой! Новое итальянское правительство будет даже более интенсивно участвовать в совместных боевых действиях, чем старое».
У нас же по этому вопросу было совершенно противоположное мнение. Сегодня уже трудно установить, как такая абсолютно недостоверная информация вообще могла появиться в ведомстве адмирала Канариса и тем более быть доложенной в главную ставку фюрера? Мы считали, что происходившая в последнее время концентрация многих итальянских дивизий в районе Рима должна была трактоваться совсем иначе!
Генерал Штудент, разделявший наше мнение, стал добиваться аудиенции у самого фюрера, чтобы сделать соответствующий доклад. После различных согласований и проволочек разрешение наконец было получено, и нам было приказано прибыть в Восточную Пруссию. По прибытии нас известили, что фюрер примет наш доклад примерно через час.
Нас провели в ту же комнату, где я был впервые представлен Гитлеру. На этот раз все кресла у камина были заняты, и у меня появилась редкая возможность познакомиться с некоторыми первыми лицами из числа руководителей Германии.
Слева от Гитлера сидел министр иностранных дел фон Риббентроп