кой скопившихся вражеских судов.
Результаты атаки говорили сами за себя: один из крейсеров получил огромную пробоину и вышел из строя, из эскадренных миноносцев один затонул, а другой был сильно поврежден. Кроме того, на дно пошли транспортники общим водоизмещением более шести тысяч тонн. Таков был итог вылазки горстки отважных солдат. Семь человек вернулись сразу же на своих торпедах, а еще шестеро высадились на берег на территории неприятельского плацдарма. Ночью им удалось просочиться через позиции противника и благополучно добраться до своих. Однако семь храбрецов нашли могилу на дне моря.
Впоследствии были организованы и другие, правда не столь масштабные, удачные операции в Средиземном море и в проливе Ла-Манш. Впрочем, противник довольно скоро понял, что появление маленьких стеклянных куполов одноместных торпед означает опасность. Как только наблюдатели замечали их, корабли открывали шквальный огонь из всех видов оружия. Тем не менее несколько раз удалось удачно применить следующую хитрость.
Ночью при благоприятном ветре и хорошем течении в море выводились пустые герметически запаянные стеклянные поплавки. В скором времени неприятель обрушивал на эти безобидные ложные цели шквальный огонь, а тем временем опасные управляемые торпеды, не привлекая внимания наблюдателей, спокойно приближались к кораблям совсем с другой стороны.
Выживших участников операции в Анцио вызвали в ставку гроссадмирала[180] Дёница для вручения заслуженных наград. На этот небольшой праздник гроссадмирал пригласил и лично меня, чтобы отдать должное всему личному составу моего батальона. Впоследствии все присутствовавшие на нем военнослужащие ВМФ побывали с ответным визитом у меня во Фридентале. Это было трогательное до слез братание, которое возможно только у настоящих старых морских волков.
В этой книге я не ставлю перед собой задачи описать все виды специального оружия и случаи его применения малыми боевыми частями военно-морских сил. Мне хочется только подчеркнуть, что я, как человек с техническим образованием, восхищался этими свежими идеями и в развитии данного вида вооружений видел возможность хотя бы частично пробить брешь в той пассивности, которая овладела моряками в оборонительных боях. И мне кажется, что один только факт попытки немецких солдат изыскать столь неожиданные способы проведения операций на всех фронтах вызвал у союзников большую обеспокоенность. Ведь если противник при ведении чисто оборонительных боев находит силы и твердость для осуществления наступательных действий, то для противоположной стороны это является знаком, что его воля не сломлена. А кроме того, в подобной ситуации, как наша, происходит связывание определенных сил неприятеля, и они уже не могут быть использованы для решения других задач.
Так называемые «взрывные катера», которые представляли собой существенно модернизированные итальянские аналоги, получили кодовое наименование «Боб». Разработанная незадолго до этого система дистанционного управления для самоходной мины «Голиаф»[181] была применена и в нашем случае, что позволило управлять одновременно двумя беспилотными «взрывными катерами» с одной лодки с экипажем. Великолепным техническим решением являлось также то, что непосредственно у цели наши боеголовки немного оседали и взрывались уже на определенной глубине, что многократно повышало эффективность взрывного воздействия — вражеские суда получали такую пробоину, что неизбежно шли ко дну. С помощью этих «Бобов» был проведен ряд успешных, но неизвестных широкой общественности операций в Средиземном море и на отмелях Нормандии, которые были местом высадки союзного десанта[182].
Другим видом «специального оружия» являлись миниподлодки, которые до нас применяли японцы и один раз даже англичане в Норвегии. Однако мы разработали множество конструкций таких лодок и с их помощью вплоть до окончания войны провели немало небольших спецопераций, правда всегда с большими потерями. Совершенствование мини-подлодок продолжалось до самого последнего дня войны.
Уже с начала весны 1944 года все мы начали гадать, где и когда союзниками с решающими целями будет выброшен большой десант в Западной Европе. В том, что это неизбежно произойдет, у нас сомнений не было. Я сам в мае 1944 года ознакомился с аэрофотосъемкой английских портов на юго-востоке Великобритании и, как и все, безуспешно ломал голову, пытаясь разгадать назначение появившихся на снимках длинных рядов небольших узких прямоугольников, располагавшихся друг возле друга. Только потом выяснилось, что это были перевозимые специальные портовые сооружения, подготовленные для будущего вторжения на материк.
Было вполне логично, что мой штаб занялся размышлениями над тем, каким образом мы сможем внести свой вклад в нарушение снабжения неприятеля во время этого вторжения. Для начала я обратился с просьбой к адмиралу Хейе разъяснить мне взгляды Верховного командования кригсмарине[183] на то, где именно с чисто профессиональной точки зрения военно-морских сил следует ожидать высадки союзников, и получил от него список, в котором перечислялось десять мест береговой полосы. В этом списке под номером один значился и полуостров Котантен с портовым городом Шербур на берегу пролива Ла-Манш. Будущее показало, что прогноз был верным. Самое главное заключалось в том, что в этом документе излагались весьма ценные сведения обо всех пляжах и отмелях, подходивших для выброски десанта.
По моему заданию гауптман фон Фелькерзам в том же порядке, что и в списке, начал разрабатывать программу проведения быстро осуществимых операций. Для начала мы предложили немедленно направить в наиболее опасные места береговой полосы спецподразделения малых боевых частей и заранее подготовить к уничтожению места, где в будущем возможно расположение командных пунктов и центров связи противника. При этом речь прежде всего шла о минировании территории зарядами новейшей системы, которые в нужное время стали бы взрываться по командам, переданным по радио с наших самолетов.
Согласно действовавшему тогда предписанию этот план мы обязаны были направить на утверждение в командование вермахта «Запад». После неоднократных напоминаний от этой «очень занятой инстанции» пришел ответ, что в принципе наш план представляет интерес и вполне осуществим. Однако затем шло огромное но, которое напрочь перечеркивало все то, что мы предложили.
В принципе я никогда не считал, что наши планы были способны сорвать высадку союзников, но все же возникает вполне закономерный вопрос: а не могло ли подобное произойти и с другими не менее важными предложениями, которые тоже были похоронены служебными инстанциями с таким же обоснованием? Ведь мы понимали, что ожидаемое вторжение союзников могло привести к окончательному перелому в войне и решению, таким образом, будущей судьбы Германии.
Что толку было потом от отчаянной храбрости матросов адмирала Хейе во время все-таки организованной в тяжелейших условиях спецоперации в Гаврском порту, когда время оказалось упущенным? Кому нужны были уже те самоотверженные жертвы героев, так и оставшихся неизвестными, когда люди, чтобы подобраться к врагу, сознательно превышали дальность действия своего оружия, прекрасно понимая, что в таком случае возвращение будет невозможно и их ждет неминуемая гибель?
Исходя из интересов Германии немецкие конструкторы старались разработать новое «специальное оружие» и применительно к люфтваффе. Подобные исследования велись, в частности, в 200-й бомбардировочной эскадре[184].
В этой связи нельзя не сказать о группе летчиков данной эскадры, лидером у которой являлся обер-лейтенант Ланге.
В своем стремлении нанести противнику максимальный ущерб они были даже готовы превратить свои самолеты в управляемые бомбы, направляемые на важные цели, и прежде всего на корабли противника.
Многие считали этих людей сумасшедшими, ведь разве может нормальному человеку прийти в голову идея добровольно пойти на смерть? Разве такое самопожертвование во имя родины могло сочетаться с самой сутью немца, как носителя европейских ценностей? Честно говоря, когда мне стали известны планы этих летчиков, я думал точно так же. Тогда же, а это было весной 1944 года, до меня дошло известие, что и Адольф Гитлер не был согласен с подобными намерениями. Он считал, что такая готовность принести себя в жертву не соответствует характеру белой расы и немецкому менталитету, подчеркивая, что смертельные полеты японских камикадзе не достойны подражания.
Однако я слышал и совсем иное мнение, высказанное широко известной тогда немецкой летчицей Ханной Райч. Мне от нее пришло приглашение о встрече, и я охотно воспользовался им, горя желанием познакомиться с этой женщиной, которая не менее храбро, чем мужчины, уже много лет занималась испытаниями новых типов самолетов. Особенно импонировало то обстоятельство, что она уже давно испытывала наиболее быстроходные и самые современные реактивные истребители. Ее не сломила даже катастрофа, произошедшая за два года до описываемых событий.
Как бы то ни было, в один прекрасный полдень я оказался в уютно обставленной гостиной в доме Ханны Райч. Навстречу мне вышла невысокая и довольно хрупкая женщина, на лице которой еще виднелись следы от перенесенной катастрофы. Ее большие, живые и выразительные голубые глаза критически оглядели меня.
Как человек общительный, о своих мыслях она говорила совершенно открыто, не только всем сердцем поощряя стремления Ланге, но и изъявляя готовность лично участвовать в подобных операциях.
— Мы не сумасшедшие, которые бессмысленно ставят свою жизнь на карту, — с присущим ей темпераментом заявила Ханна. — Мы — немцы, пламенно любящие свою родину и ценящие свою собственную персону гораздо меньше, чем благополучие и счастье всего народа. Г[оэтому мы готовы идти на смерть, если этого требуют интересы отчизны!