Только тогда я понял смысл этого идеализма, ведь каждый солдат на фронте ежедневно и ежеминутно рискует своей жизнью. Причем делает он это сознательно, а не оттого, что шансов выжить у него не осталось.
Таким образом, эти люди, о которых речь шла выше, не являлись личностями, разочаровавшимися в жизни. Нет — это были идеалисты, готовые в той большой беде, в которой оказалась родина, пожертвовать собой ради ее блага. Я понял наконец смысл слов, сказанных Ханной Райч, этой горячо любящей Германию и борющейся за нее женщины. Она, так же как и обер-лейтенант Ланге со многими своими боевыми товарищами, без всякой агитации и мыслей о вознаграждении или славе целиком и полностью отдала себя этой идее.
И все же я считал, что в дальнейшее совершенствование данного вида оружия следует внести некоторые изменения. Конечно, нельзя было исключить, что под давлением обстоятельств нам придется избрать для себя путь, предложенный Ланге, но тем не менее следовало искать и такой вариант, который оставлял бы пилоту пусть небольшой, но все же реальный шанс остаться в живых. Позднее мне довелось убедиться в своей правоте и увидеть, что желание принять участие в смертельно опасной операции у многих добровольцев только возрастает, если у них остается хотя бы один шанс из ста на спасение. И это относилось не только к спецоперациям. На фронте также имелись сотни и даже тысячи таких бойцов-смертников.
Однако совершенствование вооружения, осуществлявшееся в 200-й бомбардировочной эскадре, которой тогда командовал полковник Хайгл, проходило не столь успешно, как того ожидали заинтересованные стороны. Преследуя свои особые цели, я внимательно следил за всеми стадиями этой работы. Мне хотелось дополнить успешные действия морских малых боевых частей одновременными атаками «особых подразделений» люфтваффе, что заметно повысило бы эффективность проводимых спецопераций. Ведь это, с одной стороны, привело бы к распылению оборонительных сил противника, а с другой — заметно снизило бы наши потери.
Основная идея, заключавшаяся в переделке уже имеющегося вооружения и применявшаяся в военно-морских силах, применительно к люфтваффе первоначально казалась неосуществимой.
И вот во время случайного посещения Пенемюнде[185] мне в голову пришла одна интересная мысль. Вместе с одним полковником люфтваффе на пассажирском варианте самолета «Бюккер-Юнгманн»[186] я отправился на остров Узедом в Балтийском море. Мне хотелось посмотреть пробные старты «Фау-1»[187] и других видов секретного оружия. У меня нет уверенности в том, что мне тогда показали все, что было создано, но и увиденного вполне хватило. Здесь действительно разрабатывались новые виды «оружия возмездия».
Я внимательно рассмотрел «Фау-1» и, наблюдая за ее пуском со стартовой площадки, подумал: а что, если эту ракету сделать пилотируемой наподобие одноместной морской торпеды? По моей просьбе мне разрешили быстро просмотреть характеристики, касавшиеся общего веса ракеты, веса топлива и боезаряда, максимальной скорости, дальности полета и системы управления. К сожалению, у меня не было соответствующего образования, и поэтому приходилось прислушиваться к мнению других. Требовалось как можно скорее ликвидировать пробелы в своих знаниях.
Обо всем этом я и думал во время обратного полета на самолете, имевшего, к моей особой радости, систему двойного управления. Мы сели в Берлине на летном поле, принадлежавшем концерну «Хейнкель», где меня поджидал Радл.
— Сегодня нас ожидает бессонная ночь! Придется потрудиться! — еще издали крикнул я ему.
Нам удалось пригласить нужных людей и уже той же ночью провести совещание в гостевом доме 6-го управления РСХА возле озера Ванзее. На нем присутствовали конструктор «Фау-1» Л., инженер фирмы «Физелер» Ф., командир 200-й бомбардировочной эскадры, инженер-капитан К. из имперского министерства авиации и еще ряд специалистов по летному делу. Мне удалось воодушевить названных господ своей идеей, и вскоре в комнате, где проходило совещание, можно было наблюдать весьма странную картину — на полу валялись испещренные различными записями листки бумаги, а люди в форме, тоже лежа на полу, наносили на очередные бумажные листы все новые и новые чертежи. Никто не смотрел на часы, и мы просто забыли о времени. Наконец к пяти часам утра все было готово. Специалисты заверили меня, что моя идея превратить «Фау-1» в пилотируемую ракету вполне осуществима. К тому же она потребует не так уж и много затрат по времени и материалу.
Когда мы с бокалами вина уселись за столом, чтобы выпить за успех нашей работы, лица присутствовавших неожиданно стали серьезными и улыбки исчезли. От них я и узнал, что нам придется столкнуться с большими бюрократическими препонами в министерстве авиации, отвечавшем за эти вопросы. Устранить их являлось первоочередной и самой трудной задачей на пути претворения задуманного в жизнь.
Первый и, как я тогда думал, самый главный подводный камень я легко обошел при помощи небольшого трюка. Считалось, что сначала требовалось получить разрешение фельдмаршала Мильха, с которым мы не были лично знакомы. В его секретариате я попросил записать меня к нему на короткий прием «по очень важному и срочному делу», и мне выделили время на следующий день. Фельдмаршал принял меня в своем роскошном кабинете, источая саму любезность.
«У меня все получится», — подумал я, стремясь придать важность своим первым словам, держа в руках плоды нашего ночного бдения.
Листы с расчетами и чертежи выглядели весьма впечатляюще, и я сразу решил взять быка за рога:
— Господин фельдмаршал, я прибыл к вам с проектом, о котором известно лично фюреру. Он внимательно отслеживает ход его реализации. Разрешите коротко изложить его суть!
Сказать по правде, это заявление насчет Адольфа Гитлера было самым обыкновенным враньем, и мне требовалось быть начеку, чтобы себя не выдать. Но моя уловка сработала безотказно — я получил принципиальное одобрение и заверение, что в самые ближайшие дни с предложением ознакомится соответствующая компетентная комиссия. В случае ее положительного отзыва проект немедленно будет рассмотрен на заседании ведущих руководителей министерства, которое и примет окончательное решение.
В лице главного инженера Херманна я также нашел большую поддержку. После основательного доклада мне удалось убедить его в возможности осуществления проекта, и на следующий день мы вместе отправились на заседание комиссии. К моему великому удивлению, председательствовал на этой комиссии, рассматривавшей авиационные вопросы, некий седовласый адмирал с типичной бородкой моряка, которую он во время своей пространной речи периодически теребил руками. Начал адмирал издалека, чуть ли не с создания Ноева ковчега, через два часа едва добрался до рассказа о решающих морских сражениях времен Первой мировой войны и только после этого, доведя наше терпение чуть ли не до белого каления, наконец-то приступил к рассмотрению самого вопроса. Результаты голосования оказались неутешительными — всего несколько голосов за при большинстве против.
Пришлось срочно принимать меры. Ссылаясь на выводы инженер-капитана К., которому за короткий срок удалось изготовить полный комплект чертежей и необходимых расчетов, одобренных главным инженером Херманном, а также на придуманное мною предупреждение о том, что еще в тот же день мне надлежит доложить о ходе продвижения вопроса самому фюреру, я все-таки добился желаемого результата. Теперь оставалось только дождаться окончательного решения, которое должно было быть принято на следующий день на заседании ведущих руководителей министерства под председательством самого фельдмаршала Мильха.
Зал заседаний министерства авиации, где рассматривался мой вопрос, поражал своей монументальностью. Сперва, как заведено, высказались те, кто был за и против, а затем руководители принялись критически обсуждать персонально перечисленных в проекте инженеров и техников, которых следовало привлечь. Однако к данному вопросу я подготовился заранее и смог по каждой кандидатуре предоставить необходимую информацию.
Еще во время подготовки к этому заседанию меня буквально потрясло то, что я узнал. Тогда, летом 1944 года, на пике войны, при становившихся все интенсивнее воздушных налетах авиации союзников большая часть мощностей авиационной промышленности Германии попросту простаивала. В результате различных программных переустановок предприятия практически не работали.
Это, как бы между прочим, я и сказал и, не желая делать конкретные упреки в чей-либо адрес, только подчеркнул, что необходимые для осуществления проекта три инженера, пятнадцать квалифицированных мастеров и рабочих могут быть легко найдены в фирме «Хеншель».
— На территории данной фирмы есть и подходящее для наших целей свободное производственное помещение, — заявил я.
Тем самым в обсуждении была поставлена точка, и после этого последнего аргумента проект в основном одобрили.
В последовавшем после этого обсуждении, касавшемся уже чисто технической стороны, меня спросили, сколько, по моему мнению, потребуется времени до осуществления первого испытания пилотируемой «Фау-1». На основе выкладок, которые мне еще раньше предоставили соответствующие специалисты, я не заставил присутствовавших ждать с ответом:
— Первые испытания, по моим расчетам, должны пройти примерно через четыре недели.
Такое мое заверение вызвало почти у всех присутствовавших лишь сочувственную ухмылку.
— Мой дорогой Скорцени, ваш оптимизм заслуживает уважения, — выражая мнение большинства, заявил один из генералов люфтваффе. — Однако поверьте опыту профессионалов! Пройдет не меньше трех, а то и четырех месяцев, пока дело дойдет до первых испытаний!
Однако это колючее и снисходительное замечание не убавило моего энтузиазма, а, наоборот, только подстегнуло мои технические амбиции.