Создать 150-ю танковую бригаду на бумаге оказалось делом не таким уж и сложным. Куда труднее было оснастить ее. Уже на первое наше требование от генерал-квартирмейстера[259] немедленно пришел ответ, что оснащение трофейными танками не только целого танкового полка, но даже батальона не представляется возможным. Таким образом, уже в самом начале мы на себе испытали старую истину, о которой писал еще Гете: «В умении обходиться малым виден мастер». Но приятного в том, что приходилось начинать столь ответственную и сложную операцию с такого большого минуса, было мало.
В первом нашем предложении мы просили утвердить для 150-й танковой бригады следующую организационно-штатную структуру:
— две танковые роты по десять танков в каждой;
— три разведывательные роты по десять бронированных разведывательных дозорных машин в каждой;
— три мотопехотных батальона по две стрелковых и одной роте тяжелого оружия в каждом;
— одна легкая зенитная рота;
— две роты истребителей танков;
— один минометный дивизион;
— одна рота связи;
— штаб танковой бригады (желательно небольшой);
— одна специальная рота (для решения второй части задачи танковой бригады).
В целях экономии личного состава от обычных вспомогательных подразделений мы решили отказаться, тем более что срок проведения операции был ограничен. Общая численность бригады составляла около трех тысяч трехсот человек.
К этому прилагался подробный список требуемого количества трофейного оружия, боеприпасов, грузовых машин, инвентаря и формы одежды. Нам самим становилось не по себе, когда мы пытались представить, каким образом наши потребности будут удовлетворены в столь короткий срок, ведь наши трофейные запасы могли оказаться не столь обширными. Тем более что в последние месяцы немецкие части только отступали, а наступательных операций, во время которых трофеи могли быть захвачены в нужных нам объемах, не наблюдалось.
Когда 26 октября 1944 года я представил генерал-полковнику Йодлю на утверждение организационно-штатную структуру 150-й танковой бригады и список необходимого оснащения, то еще раз напомнил ему об отведенных нам коротких сроках и необходимости прибегать к импровизации. Кроме того, мною было заявлено, что, по моему мнению, операция «Гриф» только тогда будет иметь успех, если она начнется в первую же ночь после начала наступления, чтобы в полной мере использовать элемент внезапности. В свою очередь, было необходимо, чтобы дивизии первого эшелона выполнили задачи дня. В нашей полосе это означало преодоление Арденнских гор на широком фронте. Я вынужден был выдвинуть данное основополагающее требование как условие успешного выполнения своего задания. Кроме того, мне требовалось, чтобы штаб оперативного руководства вооруженных сил в обязательном порядке предоставил нам аэрофотоснимки мостов.
Разработанная нами организационно-штатная структура 150-й танковой бригады была одобрена. Я также получил обещание, что нам будет оказана всесторонняя помощь со стороны штаба оперативного руководства вермахта. Затем я еще раз осторожно задал вопрос, не стало ли противнику известно о наших планах вследствие того пресловутого приказа? Должен признать, что тогда изложил генерал-полковнику Йодлю свои выводы уже не в той жесткой форме, в какой они были представлены мной ранее в письменном виде, где содержались примерно такие выражения: «Любой обыкновенный солдат, допустивший столь грубое нарушение режима секретности, был бы непременно наказан самым строжайшим образом».
Однако Йодль заявил, что, несмотря на допущенную ошибку, отказываться от операции нельзя, но он обязательно подготовит специальный приказ, чтобы в будущем подобное не повторилось. Для меня же на перспективу будут предусмотрены два псевдонима, один из которых станет употребляться по четным, а второй — по нечетным дням. Один из них, звучавший как Солнечный, я помню и сейчас. К слову, идея издания этого приказа, который предписывал называть меня в переписке по псевдонимам, принадлежала постоянному офицеру связи Генриха Гиммлера в главной ставке фюрера группенфюреру СС Фегелейну.
Многого данный приказ, конечно, не исправил, но я был вынужден удовлетвориться хотя бы этим. Однако в дальнейшем возникла постоянная путаница с четными и нечетными днями, и в конце концов за мной окончательно закрепился псевдоним Солнечный. Так было проще и не портило идею прославленного Фегелейна.
Генерала Бургсдорфа я попросил выделить нам трех опытных командиров батальона. Самый старший из них должен был замещать меня на период формирования бригады. Подполковник Хардик, которого мне отрядили для этих целей, оказался отличным офицером, но никогда не занимался проведением подобных операций. То же можно было сказать и об остальных комбатах — подполковнике В. и гауптмане Ш. Однако все трое пришли в восторг от своих новых назначений, и поэтому я надеялся, что все пойдет как надо. Ведь мне прежде тоже не доводилось проводить подобную операцию.
Я изложил генералу Бургсдорфу еще одно свое соображение относительно того, что за четыре недели невозможно создать внутренне спаянную боеспособную часть, состоящую из добровольцев всех родов войск вермахта. Поэтому мне пришлось попросить его выделить нам в дополнение к добровольцам еще и несколько подразделений вермахта в полном составе, которые послужили бы основой для моей спешно создаваемой бригады. Моя просьба была услышана, и в скором времени мне, кроме всего прочего, выделили два батальона парашютистов люфтваффе, одну танковую роту и роту связи. К ним я добавил две усиленные роты из истребительной части «Центр» и свой 600-й парашютно-десантный батальон войск СС.
Когда через восемь дней ко мне во Фриденталь прибыла первая сотня добровольцев, то я чуть не впал в отчаяние.
«Как можно добиться успеха с такими людьми?» — подумал я.
Во Фридентале вновь прибывших начали проверять на знание языка и распределять их по группам в зависимости от показанных результатов. Однако группа категории номер 1, куда отбирали солдат с отличным знанием английского языка, увеличивалась с большим трудом — в день туда попадали всего один, максимум два человека.
По истечении двух недель отбор добровольцев в целом завершился, но его результат оказался ужасным — в группе категории номер 1, куда, как уже говорилось, отбирались люди с великолепными знаниями английского языка и американских идиоматических выражений, оказалось всего десять человек, в основном из числа бывших моряков. Бывшие моряки составляли также основную часть группы категории номер 2. В ней были собраны люди, которые говорили по-английски более или менее бегло. Но и их насчитывалось не более тридцати — сорока человек. Группа категории номер 3, куда отбирали солдат со средними знаниями английского, была уже больше и насчитывала сто двадцать — сто пятьдесят человек.
Группа категории номер 4 состояла из солдат, которые не до конца забыли то, чему их учили в школе, и насчитывала примерно двести человек. Другие же добровольцы оказались полностью непригодными либо по состоянию своего физического развития, либо из-за того, что, кроме слова «да», по-английски больше ничего произнести не могли.
В результате мне пришлось практически создавать бригаду «глухонемых», так как после направления в спецроту лучших ста двадцати человек другого варианта не было. Нам ничего другого не оставалось, как во время операции молча присоединиться к обратившимся в бегство американским колоннам, делая вид, что от свалившихся бед лишились дара речи.
В моих отчетах о состоянии дел с оснащением формируемой бригады личным составом и техникой, которые я вынужден был отсылать в штаб оперативного руководства вооруженных сил каждые три дня, эти цифры указывались честно.
Некоторых солдат, говоривших по-английски, мы на короткое время направили в школы переводчиков, а других на несколько дней — в лагерь американских военнопленных, где они должны были перенять американский сленг и манеры общения американских солдат. Однако из-за того, что эти «курсы» продолжались всего восемь дней, ожидать чудес в совершенствовании языковых навыков не приходилось.
Для основной же массы солдат, проходивших обучение на полигоне Графенвёр и вообще не владевших английским, языковая подготовка ограничивалась тем, что им вдалбливали в голову несколько крепких ругательств, которые были приняты у американских солдат, и значение слов «да», «нет» и «о’кей». Кроме того, их обучали также некоторым общеупотребительным командам, использовавшимся в американской армии. На этом возможности лингвистической маскировки бригады и ограничивались.
Еще хуже обстояло дело с оснащением. В первую очередь мне хочется описать трудности, с которыми мы столкнулись в вопросе обеспечения техникой. В скором времени нам стало совершенно ясно, что требуемого количества американских танков мы не получим. Забегая вперед, сразу скажу, что накануне начала наступления в нашем распоряжении было всего два танка «Шерман»[260]. Причем один из них сразу же вышел из строя из-за поломки в трансмиссии.
Уже после войны, когда я вычитал в газетах и журналах, что в 150-й танковой бригаде одних только танков «Шерман» насчитывалось свыше пятидесяти единиц, то меня охватила настоящая досада по поводу буйной фантазии журналистов. Пресса буквально с яростью обрушилась на операцию «Гриф», а ее сообщения ничего общего с действительностью не имели. Началась настоящая истерия, которая, как учит история, ни к чему хорошему не приводит и ничего общего с настоящей журналистикой не имеет.
Чтобы заменить недостающие трофейные американские танки, Берлин в лице генерал-инспектора танковых войск выделил нам двенадцать немецких танков «Пантера», и моим людям на полигоне Графенвёр пришлось их маскировать, приваривая вокруг пушек и башен листы железа, чтобы они хоть как-то по силуэту напоминали американские «Шерман». При этом было совершенно ясно, что такая маскировка могла сработать только ночью и то с большого расстояния, а также ввести в заблуждение, пожалуй, лишь совсем юных американских новобранцев.