От рейхсмаршала я узнал о планирующемся воздушном десанте перед началом наступления. На рассвете первого дня наступательной операции батальон парашютистов предполагалось выбросить на высокой гряде западнее немецкого города Моншау в районе бельгийского населенного пункта Мон-Рижи с задачей захватить и удерживать важный перекресток дорог, чтобы воспрепятствовать переброске противником резервов с северного направления.
Я понял, что мне необходимо обговорить некоторые нюансы с командиром батальона, которого я знал еще по своей Итальянской операции. Ведь исключить того, что какая-нибудь из моих команд на джипах заблудится, было нельзя. Не хватало еще, чтобы она погибла от немецких пуль.
Не успел я поприветствовать фюрера в помещении для обсуждения текущей обстановки на втором этаже, как позади меня послышалось тяжелое дыхание. С присущей ему настойчивостью Карл Радл протиснулся сквозь ряды высокопоставленных офицеров и занял место за моей спиной. Фюрер пристально посмотрел на него, и я решил воспользоваться моментом.
— Мой фюрер! — заявил я. — Разрешите представить вам гауптштурмфюрера Карла Радла, моего бессменного начальника штаба, который был со мной еще в Италии.
С этими словами я подтолкнул ошеломленного Радла вперед, который вытянулся перед Адольфом Гитлером, выражаясь солдатским языком, в струнку. Фюрер пожал ему руку и снова повернулся к карте с нанесенной на ней обстановкой.
— Рассмотрим положение на Западном фронте, — сказал он.
В то время все внимание было привлечено к обстановке на Западе и предстоящему там наступлению. Сегодня я могу прямо сказать, что на совещаниях плохих новостей становилось все больше, а называвшиеся цифры, характеризовавшие количественные показатели состояния войск, — все меньше. То в результате налета неприятельской авиации на сортировочную станцию противнику удалось уничтожить эшелон с новыми танками, то по тем же причинам на несколько дней застрял поезд с боеприпасами, то еще что-то в этом духе. В общем, хороших новостей было не так уж и много.
Радовало, пожалуй, только то, что подтягивание немецких армий для противника пока оставалось вне поля зрения. Во всяком случае, если наши приготовления и были замечены, то союзники их недооценивали. Вражеский фронт оставался спокойным и совсем не получал подкреплений. Видимо, американцы готовились к продолжительному отдыху во время зимы.
Прогноз погоды на окончательно назначенный день наступления — 16 декабря 1944 года — был благоприятным. Синоптики обещали затянутое тучами небо с низкой облачностью. Это давало нам некоторые преимущества, поскольку препятствовало применению неприятельской авиации. Про себя же я радовался тому, что сильных морозов тоже не ожидалось. Ведь моя бригада была предназначена для проведения короткой операции и не имела ни зимнего обмундирования, ни соответствующего оснащения. Нам приходилось экономить каждый кубический сантиметр в объеме багажа.
8 декабря мои люди по железной дороге покинули полигон Графенвёр и специальными поездами были доставлены на полигон Ван южнее Кельна, где продолжили тренировки, поскольку я старался использовать для их подготовки каждый свободный день. 12 декабря туда же прибыли и мы с Фелькерзамом.
Мой заместитель подполковник Хардик встретил меня с радостью, ведь теперь он мог сложить с себя обязанности по командованию бригадой и заняться непосредственно своей боевой группой «Z». Он был настоящим сорвиголовой и смотрел на предстоящую операцию с оптимизмом. Поэтому мне не приходилось его подстегивать, скорее наоборот.
Хардик хотел сделать для меня приятный сюрприз и приготовил к пуловеру, единственному предмету моей маскировки, шапку и оливкового цвета американскую шинель, которая, к сожалению, оказалась мне слишком мала.
В Ване к нам с фронта прибыло еще несколько джипов, и дел у наших механиков прибавилось. Они с утра до ночи возились в мастерских, приводя технику в порядок. На время проведения нашей короткой операции им предстояло остаться на полигоне, поскольку там они представляли бы собой просто пустой балласт.
«Какие-то жалкие сто километров до Мааса мы преодолеем и без них», — думал я, ведь мое настроение, несмотря на все заботы, оставалось приподнятым.
Рядовой состав даже не подозревал, насколько приблизилось начало операции. Однако солдаты не могли не почувствовать, что столь быстрая их передислокация могла быть связана только со скорым применением. Да и мое появление тоже не осталось незамеченным.
— Скоро все начнется, господин подполковник? — спросил меня кто-то из солдат во время обхода расположения бригады.
Я, конечно, не мог сказать ему чистую правду и поэтому ответил так:
— Тебе лучше спросить у американцев на той стороне, когда они намереваются по нас ударить.
Тем временем гауптман фон Фелькерзам подготовил приказы о передислокации в ночь с 13 на 14 декабря в замок города Бланкенхайм. Уже во время марша стали заметны недостатки в обучении наших подразделений — многие машины отставали, но потом нас нагоняли. Всю ночь дороги были забиты маршевыми колоннами, а первый бивак мы разбили возле лесного массива юго-восточнее Бланкенхайма. Было холодно и сыро, и почва пропиталась влагой. В общем, ночевка в палатке в такое время года — это не для маменькиных сынков. Но наши солдаты являлись людьми бывалыми и прошли школу русской зимы. Поэтому здешние условия казались им не такими уж и суровыми.
Окрестности замка, в котором мы разместились, я уже знал, так как днем ранее в нем располагалась ставка фельдмаршала Моделя, где на совещании были отданы последние приказы командирам корпусов и дивизий. Всех беспокоил только один вопрос — как обстояли дела со снабжением войск, ведь при плохих дорожных условиях вплоть до самой реки Маас грамотно организованное снабжение, особенно танковых дивизий, становилось главной проблемой войск.
«Интересно, удастся ли ее решить?» — подумал я тогда.
На том совещании мы с Фелькерзамом являлись единственными офицерами, у которых не было золотых погон. Под его конец фельдмаршал Модель попросил меня довести до присутствовавших генералов основные моменты операции «Гриф» и коротко пояснить их. Командирам следовало быть в курсе дела, чтобы возвращающиеся команды моей спецроты не попали под огонь наших войск как неприятельские. Для этого мы сообщили им соответствующие опознавательные знаки. При возвращении днем солдаты должны были снять каски и держать их высоко поднятыми над головой. Ночью же опознавание предусматривалось путем подачи световых сигналов.
К сожалению, мои пояснения в некоторых дивизиях были включены в письменные приказы и в таком виде отправлены в войска. В результате уже в первый день наступления такой приказ оказался в руках противника. Его нашли у одного командира батальона, который попал в плен. Хорошо еще, что в этих приказах не назывались объекты, служившие целями наших боевых групп. В них просто говорилось, что будет проведена специальная операция под моим командованием с использованием переодетых под неприятеля немецких солдат. Можно только представить, какая суматоха началась в рядах контрразведки противника, предполагавшей наличие в собственном тылу большого числа моих диверсионных групп.
В четверг 14 декабря 1944 года я официально принял командование 150-й танковой бригадой. В избушке лесника мною были даны последние указания всем трем командирам боевых групп. Причем двое из них только тогда впервые узнали, что операция «Гриф» проводится в рамках наступления наших войск. Но они были бывалыми фронтовиками и не раз оказывались в сложной ситуации. Главное заключалось в организации надежной связи, что позволило бы принимать верные решения и обеспечивало успех.
Мы еще раз проговорили все детали операции и оценили наши возможности. Следовало позаботиться о том, чтобы у наших солдат не сдали нервы. Ведь один-единственный преждевременный выстрел мог погубить всю операцию, и в этом плане перед офицерами и унтер-офицерами стояла непростая задача.
Нашим боевым группам надлежало постоянно двигаться вперед, не сбиваясь с пути. Решение о том, как овладеть мостами, предполагалось принимать на месте исходя из сложившейся обстановки. Однако в затяжной бой втягиваться было нельзя, поскольку для этого наши силы являлись слишком слабыми. Впрочем, весь наш замысел строился на том, что к тому времени сплошной линии обороны у противника уже не будет и наши передовые части уже в первый день наступления глубоко вклинятся в его тыл.
Вся операция должна была проводиться в полосе ответственности 1-го танкового корпуса СС. Ближайшая задача его северных боевых частей в составе 1-го мотопехотного полка СС под командованием молодого полковника Пайпера и приданных ему подразделений заключалась в форсировании реки Маас на отрезке между городами Люттих и Юи. Пайпер тоже издал приказ на наступление, коротко и четко обозначив боевую задачу — его моторизованные части в такое-то время 16 декабря 1944 года атакуют противника на участке Лосхайм — Лосхаймер-Грабен (поселок на бельгийской границе) и прорывают его оборону, с тем чтобы овладеть и удерживать мосты через Маас южнее Люттиха. Бой надлежало вести без прикрытия флангов, не обращая внимания на развитие ситуации на фронте по обе стороны от полосы наступления и с использованием максимальной скорости танков вплоть до выхода к реке.
Запасы горючего в танковых дивизиях были столь малы, что даже при условии отсутствия серьезного сопротивления со стороны неприятеля их хватало только для достижения Мааса. Нам тоже пришлось поломать голову над тем, как распределить бензин между машинами так, чтобы все они смогли одновременно двигаться вперед. Резервами в топливе мы не располагали, однако поскольку мои боевые группы должны были прибыть к Маасу, не ввязываясь в какие-либо стычки с противником, то я надеялся, что горючего до достижения цели операции хватит.
У противника все было тихо. Видимо, до него еще не дошли сведения о наших ночных передвижениях — сказывались предпринятые меры маскировки. В дневное время движение по дорогам вообще было запрещено, чтобы неприятелю не стало известно о том, что на узком участке фронта сосредотачиваются две танковые армии. В ночь с 15 на 16 декабря все бронированные колонны выдвинулись еще вперед, заняв позиции в непосредственной близости от линии фронта.