После окончания собрания Гитлера и нескольких его членов пригласили по поводу его прибытия отпраздновать это событие и выйти на свежий воздух. Гитлер, общаясь с одним из офицеров состава, заметил невдалеке стоявшего у берез Гроймлера, держа в руке бокал с шампанским, фюрер сделал знак, что скоро переключится на него.
Дослушав собеседника, одетого в униформу пехотных войск, он перевел взгляд на Гроймлера, дав понять, что готов выслушать теперь и его.
– Мой фюрер, место инновакуумио временного портала сопоставлено, – сказал оберст-лейтенант, когда он поравнялся с националистом.
Гитлер мотнул головой собеседнику в знак окончания разговора и, по-товарищески положив руку на плечо Гроймлера, направил его, сопровождая в сторону, где заканчивалась граница березовой рощи явочного места.
– Я с нетерпением жду вашего ответа, – улыбаясь, сказал Гитлер, глядя на собеседника.
Вдалеке граница неба, казалось, соединялась с полем. Полуденный ветерок июнясоздавал легкий шум, вороша листья деревьев.
У нациста, объявившего о намерении завоевать мир, во взгляде из-под козырька зеленой фуражки, однако, блестел интерес человека, совсем не похожего на того, который с ненавистью смотрит на часть земного населения, но человека, который жаждет познать. Гитлера, когда величие Германии в его понимании вернулось, стратегия и политика теперь мало интересовали, впрочем, история культуры, которого интересовала его не более как увлечение и не как действительные познавательные изучения предметов, все же некоторые факты требовали заполнения его разумом. И кто знает, что управляло этим индивидуумом в действительности, когда он, получив способность оратора, мог выступать перед толпой.
– Мой фюрер, – продолжал с воодушевлением передавать свое мнение Гроймлер, – посещение портала, по моим расчетам, можно предположить уже к весне будущего года.
Гитлер с недоумением посмотрел на агента отдела «Черный лебедь».
– Все необходимое оборудование, которое мы недавно начали комплектовать, часть из него пока не прошла проверки, – оправдывался оберштурмбаннфюрер.
Со спины офицера сползла ладонь фюрера, голова Гитлера опустилась книзу. Увидев печаль Гитлера, Гроймлер посчитал, что следующие слова могут обнадежить его.
– Но к осени все будет уже готово, – сказал он.
Гитлер с одобряющей улыбкой посмотрел на собеседника.
– Хорошо, – сказал фюрер.
Он вспомнил о блеснувшем в лучах солнца бокале, который тут же осушил.
– Мне как раз Редер предложил установить в одной из бухт этого… как его, забыл название моря, в общем, новый форпост вместо крепости, которую когда-то еще воздвиг император России. Настоящей России.
Гитлер приподнялпустойбокал, улыбаясь Гроймлеру, довольный тем, что тот блеснул небольшими, но историческими знаниями.
– Андрес, – сократил по привычке Нильсон его имя, в особенности он, делал так, когда знал, что может изумить своего товарища, – посмотри здесь. Ты видел когда-нибудь такое? Нильсон, появившись на балконе гостиничного номера, восхищенный панорамой, облокотившись на ограждение, любовался отражавшей солнечный свет, словно зеркало, спокойной гладью реки.
– Завтра надо обязательно пройтись по этой набережной, – сказал мысли вслухвосхищенный эсквайр.
Вернувшись в комнату, застал упавшего навзничь на кровать, уснувшего крепким сном коллегу. Он вздохнул и решил принять ванну.
Проснувшись от солнечного света следующего утра, Фильчигану снова пришлось привыкать держать прямо шею, так как за ночь она затекла, когда он расположил голову на подушке лицом к окну. Напротив него похрапывал Нильсон. Приняв душ, Андреас вышел на балкон. Снаружи еще было прохладно. Вспомнил, что в его куртке находится еще не вскрытая пачка Marlboro, взятая на случай поездки, он все же пока не спешил открывать ее, так как зависимости от табакокурения у него не было. Ручные часы показывали половину восьмого, скоро на завтрак, подумал Фильчиган.
В свежем воздухе от отступившей ночи ощущалась небольшая влажность, предвещая тепло, несмотря на то что в северной столице шел конец августа. Посмотрев на часы, Андреас собирался уйти с балкона, как его мысли по сбору экскурсии в деревню. Конвейер сбил стоявший внизу RenaultLogan белого цвета. Фильчиган интуитивно заострил на нем внимание, но, посчитав, что в каждом подозревать специального агента – дело безрассудное, вернулся в номер.
Подойдя к створкамшкафа-купе, находившегося у входа в их номер, на минуту задержавшись у зеркала дверцы, только сейчас обратил внимание на свое отражение. До этого, просто причесываясь или бреясь, он не обращал внимания на свою внешность, но сейчас, поймав себя в зеркале, заметил свою небольшую схожесть с лидером фашистской Германии. Он попробовал представить себе маленький островок под носом и отвел вбок прямые волосы.
– Да нет. Нет, совсем даже не похож, просто надо больше питаться… – подумал он и попытался отвлечься, что ему и удалось. Он отодвинул дверцу купе, тут же забыв о своей небольшой схожести с лидером нацистской Германии.
Отыскавв походной сумке карту города, выпрямившись, развернул ее, поспешил на ней отыскать заветное место.
«Тэ-эк, ну где же, где же…» – гадал он про себя, ища необходимое название, обратно возвращаясь, словно мотая круги по закоулкам речных каналов, по привычке, как по карте Лондона, считая, что это облегчит поиски. Услышав кряхтение в постели Нильсона который потягивался, проснувшись, Андреас бросился в комнату.
– Ну где же, где она?! – беспомощно он хлестнул ладонью по карте города.
Фильчиган пытался найти ответ у своего находчивого друга.
– Что ты ищешь, друг мой? – спросонья Нильсон, посчитав, что можно еще поваляться в постели, все же не забывал, зачем они сюда приехали, зевнув, словно получая от этого удовольствие, спросил он товарища.
– Крепость! Ее нет на карте, где же мы будем ее искать? – Фильчиган, словно увидав что-то немыслимо-необъяснимое, глядел на товарища, ожидая опровержения своему страху.
И не зря. Хотя Нильсон и находился в полудремотном состоянии, все же быстро возвращался в реальность. Он смотрел на друга более спокойно, как сытый кот на сметану. Но его разум с неимоверной скоростью уже перебирал множество разных возможностей ответить на вопрос.
– Ты можешь позвонить нашему старине Юрию? – посоветовал он.
Фильчигана словно ударило током. И как ему только не пришла эта мысль первому!
– Точно! – вспомнил он. – Но…
– Что еще, Андреас? – спросил, уже усевшись на кровать, Нильсон, пытаясь отыскать тапочки.
– Но ведь он после аварии, чем он может нам помочь? – недоумевал Фильчиган, держа в руках карту, словно простую бумагу.
– Но он же русский, Андреас, он что-нибудь придумает, – отозвался Нильсон уже из ванной.
– Ну, может быть, – сказал Фильчиган, пожав плечами, и подошел к своей тумбочке у кровати.
Через несколько минуту старинные друзья, спустившись на лифте, сидели за столами в гостиничной столовой.
Нильсон, как всегда, в первую очередь принялся поедать то, что находилось перед ним в тарелке как легкий завтрак. Фильчиган, не подозревая об этом, выглядел очень деловито. Он, рассматривая край карты, все же пытался представить, как именно может располагаться форпост в виде шестигранника на таком участке, как окраина поселка Конвейер, иногда пропуская по два глотка свежего кофе.
Андреас не заметил, как к ним подошла миловидная брюнетка, предложив буклет по заказу пиццы. Нильсон принял буклет из ее рук вместо задумавшегося социолога, как настоящий ученый посчитав, что все может пригодиться.
– Не могу я все, Бен, себе представить, как на таком островке может поместиться целый солдатский полк, – отвлекся от карты Фильчиган, чтобы сделать очередные два глотка.
– Ну, я не знаю, как умещаются полки или только взводные подразделения, а вот здешнюю пиццерию на Чум… Чум-баров-ке, – с трудом выговорил по слогам название одной из улиц города эсквайр, найдя адрес пиццерии, – думаю, стоит посетить. Интересно знать, как они здесь готовят «мама Дольче».
Под свои сорок лет Нильсон был весьма великодушным человеком плотного телосложения, но, сам того не замечая, становился нервозным, когда ему хотелось есть, где до того времени, чтобы перекусить, приходилось ожидать более пятнадцати минут. Не совсем можно было сказать, что он был большим любителем набить свой живот просто едой или, зная, где поблизости она находится, кроме поездок, он чувствовал себя спокойнее. Фильчиган, наоборот, обычно был сдержаннее к еде и завтрак начинал только лишь с чашкой чая и бутербродом, а если он ощущал утренний голод, ел приготовленную мамой кашу.
Оба эстета-американца не заметили, как из номеров, появившись в дверях словно зомби, направлялся через холл к бару изрядно подвыпивший мужчина.
– Анджелин, – сказал он с кокетством, сонным взглядом обращаясь к барменше, едва открывая рот, – мне два по пятьдесят и все…
Он указывал, прищурившись, глазом на одну из стоявших позади девушки в баре бутылок коньяка, словно прицеливаясь.
– И все, Миша, хорош уже, и так всю ночь… – сказал рядом пришедший с ним его товарищ, который выглядел лишь слегка выпившим.
– Не, Дмитрич, еще по пятьдесят, во-во, – обрадовался Миша заполнявшейся рюмке. – А Дмитричу?!
Шутливо, но с осуждающим видом он бросил взгляд на Анжелику.
– Мой друг тоже не откажется, – промурлыкал словно мартовский кот, не спуская взгляда с девушки, и на его, казалось, серьезном лице вдруг расплылась слегка похотливая улыбка.
– Не-не, я не буду, Миша, все, мне хватит, завтра днем еще тему для очерка надо обдумать, – отказался от выпивки его приятель.
– Ну вот, – Михаил хотел сделать расстроенный вид, но у него это очень плохо получилось, и он опрокинул жидкость в рот, передернувшись от удовольствия.
– А! Хорошо! – выдохнул он.
Рядом находившийся с ним молодой человек, облокотившись локтем о столик бармена, устало потирал левую часть лица. Он плохо походил на собутыльника приезжего, но, скорее, на сотоварища, чем на его гида или куратора.