Нильсон и Фильчиган закончили завтрак. Фильчиган опустил пустую чашку на стол и хотел взять карту, как Нильсон заметил:
– Да, Андрес, не много же тебе надо, приятель, с утра – кусок пирога да сервизная чашка кофе, – сказало он.
– Да я, – задумался Фильчиган, – мало ем, когда волнуюсь.
– Ну, друг, что… – внезапно на их стол, оборвав речь Нильсона, упал, удерживаясь на вытянутых руках, изрядно подпивший Миша.
– Хелло, май фрэндс американос! – он поднял кверху руку, сжав кулак, в знак приветствия, чем вогнал в недоумение Фильчигана. – Хеллоу, Америка, ай лайк ю! – выдавил он, едва удерживаясь на ногах.
Он поспешил к американцам, когда услышал их голоса, теперь к нему уже спешил его куратор.
– Миша, Миша, – успокаивал его Дмитрич, – не приставай к людям.
– А я и не пристаю, – Михаил вдруг вытянулся, его лицо приняло деловой вид.
– Май нейм из, – пытался выговорить Михаил на ломаном английском языке, – Михаил.
Михаил протянул Фильчигану руку, тот, не зная, что русский может предпринять в следующий момент, если не пойти ему навстречу, неуверенно протянул руку в ответ. Рука нового знакомого оказалась тяжелой для обществоведа.
– Михаил Парщинников. Дую ноу эбаут ми? – продолжил он. – Оф, да, ну конечно, откуда вам известно, вы и наши фильмы-то не смотрите. Все только пых да пых, – Михаил, вытянув указательный палец в сторону, словно в замедленной съемке, обхватив кисть руки, представил, что целится из пистолета в неведомого врага, – а души?!
Михаил сжал ладонь в кулак и пытался колотить себя по груди, но его рука не держалась и иногда соскальзывала вниз.
– Чтобы поговорить… а, – он махнул рукой.
– Миха, пошли спать, все уже, мужики вон перепугались из-за тебя, – куратор решил, что, выговорившись, тот успокоится, и следил лишь за тем, чтобы его действия не переходили за грань простого общения, на миг заподозрив в нем появившуюся агрессию. Но это его только подтолкнуло к продолжению.
– Ни одной граммы.… А, Анджжлль Джжлии, – едва выговорил он заплетавшимся языком, – вон…
Парщинников резко развернулся в сторону стойки бара.
– Чем хуже? Красавица!.. Анджела… – выкрикнул он имя официантки.
Дмитрич, просекши ситуацию, придерживая хмельного Михаила за локоть, когда тот обращался в сторону, незаметно намекнул иностранцам, чтобы те поскорей уходили.
Михаил, протягивая руку в сторону барной стойки, вспомнив об иностранцах, вновь повернулся, но, не заметив никого, едва удерживая равновесие не без помощи Дмитрича, направился в сторону лифта.
– И все же мы, – Михаил снова ударил кулаком себя по груди, обращаясь скорей самому себе, – актеры России, играем лучше, чем… – он повернулся, указав пальцем в сторону центрального выхода, куда вышли Нильсон с Фильчиганом, – ихне…
– Нжелочка, – Михаил обратился к официантке, которая, словно не замечая актера, занималась своим делом, – меня, красулечка, до обеда не буди.
– Хорошо, Михаил Александрович, – подыграла Анжела Парщинникову.
Михаил, заслышав женский голос, отреагировал словно заблудший путник, хотел вновь пококетничать с девушкой, но вовремя подхватившего его куратора сдался его уговорам и с его помощью направился в номер.
– Да, русские редко знают меру в выпивке, – прокомментировал замеченное им в холле кафе Нильсон, когда они с коллегой по колледжу оказались снаружи гостиницы.
Легкий ветерок слегка трепал волосы джентльменов и становился все реже, предвещая сухую и теплую погоду. На часах Фильчигана было девять часов двадцать шесть минут утра.
Нильсон был одет по ранневесеннему сезону, когда в Вирджинии в апреле воздух уже был прогрет и рядовые граждане, скинув теплые одежды, носили легкие ветровки, а кто-то выходил на улицы и без головного убора. Брезентовая кепка выделяла Нильсона среди более легко одетых изредка проходивших граждан.
Решив прогуляться по предложению Нильсона, Фильчиган решил вновь поскорей напомнить, зачем они здесь. Закупившись несколькими хлебобулочными изделиями и соком по предложению товарища Юрия, Фэргата, они остановились у центральной кофейни с вывеской как на кириллице, так и на английском – «Centralofcoffeehouses». Пококетничав немного с продавщицами, эсквайр, точнее, попробовав это сделать, но так как он был больше похож на обычного поселенца, девушки посчитали его за местного щеголя, пытавшегося вспомнить молодость. Поняв такое отношение, у Нильсона немного понизилось настроение.
– Моей дочери столько же лет, как и им, – Нильсон пожаловался товарищу, когда они сели в салон черной «пятерки», – но Мари всегда улыбнется, всегда на ее лице улыбка, даже для незнакомого заговорившего с ней человека.
Фильчиган не знал, что ответить, лишь пожал плечами и все же добавил, как интеллигентный человек, в защиту женского коллектива:
– Ну, они с самого утра на ногах, и им еще целый день топтаться.
И Нильсон все же не смог с ним не согласиться.
Автомобиль оторвался от бордюра тротуара, вырулив на проезжую часть.
Они проехали светофор через пересекаемую улицу, по правую руку вырисовывался на фоне деревьев малозаметный местный бассейн, хотя он и был размером с девятиэтажное жилое здание, друзья также не обратили внимания, чтоот тротуара за ними последовал белый Logan, оторвавшись стоявший возле остановки бассейна.
Проехав мост через реку, Нильсон обернулся посмотреть назад, чтобы еще раз подивиться строению.
– Прямо Бруклин в миниатюре, – сказал он.
Фильчиган тоже заинтересовался, но заострять внимание не стал, его больше волновал их путь. Он вспоминал.
Однажды ему пришлось посещать библиотеку полка, Андреас готовил лекцию под названием «Международные отношения между США и фашистской Германией до разрыва до вступления в войну между странами».
Андреас Фильчиган был спокойным и уравновешенным человеком. Все его детство и отрочество прошли в одноэтажном доме с его родителями, которые были преподавателями гуманитарных наук, быть может, поэтому Фильчиган выбрал философский факультет и стал преподавателем обществознания в колледже, расположенном в двух кварталах от дома. Друзей, на которых бы он мог, по его мнению, положиться, не было, кроме жившего по соседству Нильсона, эсквайра, и прежде чем отслужить в армии, Фильчиган советовался с Нильсоном по этому поводу, специально посетив его двор, единственный раз за все соседство побывав на этой территории.
Часто посещая центральную библиотеку, где хранилось множество старинных книг, исчисляемые годами, сохранившихся со времен начала католичества, даже расцвета римской республики. Об этом Фильчиган знал хорошо, но в основном пользовался литературой, для того чтобы собрать необходимую информацию для написания рефератов вовремя его студенческой жизни. Ныне же он проводил здесь время, чтобы подобрать материал для будущего доклада в аудитории учебной кафедры.
Подыскивая исторических персонажей для своей будущей лекции, Фильчиган, выводя по цепочке истории людей из граждан своей страны, свел к тому, что один из них был паломником, а в годы Второй мировой войны – разведчиком. Однажды за связь с еврейской семьей и нежелание отказываться от своей подруги, дочери главы этого семейства, был тайно переправлен карательной системой СС в один из лагерей, где уже давно ожидали своей участи как евреи, так и польские пленные, не желавшие принять фашистский режим. Познакомившись с Яношем Полански, этот американец узнает от него о символе древних мнимуеков, обитавших задолго до того, как построили древние пирамиды в Гизе, в те времена, когда вымер последний саблезубый тигр в уральской лесостепи. Знак выглядел как древо с завивавшимися ветками к комлям. Янош, так как он был историк по образованию, побывав незадолго до набравшей силы национальной партии в Германии, попытался найти следы, ведшие к познанию древнейшей цивилизации. Но, пробыв около двух лет в России в поисках, уже как три месяца Германия объявила Польше войну, Янош, вернувшись на родину, был захвачен в плен.
Поиски древних знаний велись и со стороны нацистской германской разведки отдельной группой, входившей в отдельный состав СС, возглавлял которую любитель исторических ценностей Эрих Кох.
После удавшегося освобождения отбитого союзниками у немцев при транспортировке на родину американского пленного тот был зачислен на службу в разведывательное управление и по особому его желанию был направлен на слежение за работами, ведшимися по обороне, на место остановки северных конвоев в порт Экономия в Архангельск, состоя в составе королевской резидентуры. В то время по службе ему пришлось под вымышленным именем принять вид речного кока на одном из советских пароходов, так как он неплохо был ознакомлен с кулинарией. В детстве он подрабатывал у отца на фабрике. Резидент знал русский, но, стараясь скрыть акцент, чуть шепелявил, сходя за поляка. Почему и получил кличку Шепелявый. При своем любопытстве бывший заключенный, совмещая службу на благо своей родины, также производил исследования в области тайного знака, описанного поляком, которые его привели к расположенному в семистах километрах от Архангельска поселению. При массированной атаке люфтваффе города американцу пришлось оставить порт. Вернувшись в Вирджинию, внезапно каким-то образом удачно оставив свою работу, облачившись в рясу проповедника, а затем приняв сан дервиша, стал ездить по местам, где случались собрания, касающиеся религиозных или иных тем. В своих путевых записях Пол Ариман, как звали бывшего нацистского узника, кратко отметил тайный знак на вкладыше своей тетрадки, словно отложил загадку до следующего времени, сделав из нее закладку. Тетрадь датировалась 1945 годом. Литеры Z и I, разбросанные по листам, ютились в нечастых предложениях обычного текста, но незаметно отличавшихся от основной рукописи, вырисовывая тему физического состояния тела, противоречащего всем законам физики, напоминая тему Эйнштейна о теории относительности, в те года распространенную среди учебных заведений, где когда-либо такая тема касалась научного характера. Сопоставив текст, проведя небольшое расследование, Фильчиган отправил запрос в Калининград вновь по поводу интендантции рейхскомиссара Коха, однако получил весьма скудные результаты. Отчего, на удивление Нильсона, он решил взять отпуск и направиться