Когда Андреас встретился с действительностью – стеною, пережив свое время, казалось, склонившейся перед годами. И теперь даже найти что-либо напоминавшее буквы или символ средь руин было маловероятным. Обо всем этом он только сейчас поведал своему другу.
– Но пойми, Бен, – оправдывался он перед молча выслушавшим его рассказ Нильсоном, – в «Википедии» вообще мало фотографий крепости, а те фотографии, что мы с тобой видели в библиотечном журнале, были сделаны при царской России в единственном экземпляре.
У Фильчигана был взгляд потерянного человека, как и перед сложившейся ситуацией, так и жалостливым образом вины человека. Но насчет Нильсона он ошибся, человеку авантюрного склада ума, несмотря на то что в молодости перед поступлением в университет тот выбрал изучение реакции материй, нежели аналитику и философию, дух путешествий еще больше зародился в нем, когда тот понял, в чем дело. Однако потайная схоластичность его натуры, как всегда, спешила к завершению. Но на этот раз повествование его младшего друга было явью, и они не на своей Родине, а на краю северо-запада, где зимой воздух остывает при температуре до сорока градусов ниже нуля.
1684 год. Палаты Московского Кремля. Последний потомок Рюриковичей, сын Василия Рюриковича Иван, задумавшись, обхватив пятерней свое лицо, пытался сконцентрироваться, анализируя дела прошлые и предполагая будущие. Появившись в его палате, князь Шуйскийне без опаски на реакцию беспокойства его присутствием не спешил оповещать о себе. Но царь, словно ощутив его, внезапно открыв глаз, который возвел на князя весьма мрачный характер.
– Проходи, Василий, – не спеша пробормотал российский царь. – Что, библиотека моя вывезена?
– Все как сказано тобой, царь. Два обоза, один из которых с пушниной соболиной для народа Новохолмогорского ровно в срок вчера вывезли. Через пять дней на месте будут, а там к зиме и на Соловецкие острова подадут книги твои, батюшка.
– Хорошо, князь, – сказал царь.
Он встал из-за стола. Свет от солнца из-за плотной слюды едва пробивался в его комнату. Скоро мамка-повариха должна принести ему напиток, поддерживавший его силы. Пройдясь по комнате, он вдруг почувствовал снова легкое недомогание, вновь уселся за стол. Тонкий слой пыли витал в луче утреннего света. Не заправленная кровать выдавала, что царю был необходим постельный режим. Он то и дело, походив по комнате, садился за письменный столик, под которым когда-то еще в детстве пытался спрятаться, играя в прятки с родителями. А когда на его отца наступал приступ ярости и в гневе Василий III раза два бросал чернила об этот стол, что, вероятно, его успокаивало. Кое-где пятна до сих пор остались.
Сделав три шага в сторону, о чем-то думая, Иван IV снова поспешил к столику как к спасательному островку, почувствовав легкое недомогание.
– Помнишь, Василий, богомольцы были у меня из тех мест? – спросил он Шуйского.
– Да, царь, как не помнить, после них-то у тебя здоровьице вроде как и стало поправляться.
Царь откинулся на мягкую спинку резного стула, обрамленного бахромой.
– Да, – протянул он, – казанская царица вдоволь прокляла меня, помутив мой разум. А ты знаешь, князь, чую я, нынче в Новгороде и вовсе сына моего не было, что враги мои наплели, будто Солонихатам спрятала его. Знал ли?
Царь оторвал взгляд от потолка. Князьс умилением на здоровье царя не без опаски смотрел на него, когда тот вновь обратился к нему. Стоя чуть поодаль от входной двери, он пожимал мурмолкув руках. Забыв, не отважившись отвести время во время сегодняшней аудиенции, для того чтобы оценить орнамент печи по просьбе его жены, до сих пор припоминая опричнину. Дочь некоего боярина Себастьянова, едва попавшего под волчий оскал подручников царя, вскоре лишившись также и брата, вышла замуж за зеленоглазого Шуйскогово избежание очередных потерь в семье, однако угадав замужество удачным и для личной жизни.
– Не ведаю, царь-батюшка, – поспешил ответить князь. Чем был рад своей неведомости.
Царь вновь обратился к потолку, будто видел там нечто, что помогало ему в принятии каких-либо решений.
– Люди те, богомольцы, – царь вновь обратил взор на присутствующего человека, – что прибывали ко мне из Пинеги. Надумал я сегодня ночью: пусть град их будет называться Архангельском. И губерния Архангельская будет считаться градом Руси.
Конец лета был весьма еще теплый, и даже преддверие сентябрьских дней обещало сохранять благоприятную погоду. Ярко светило солнце, разойдясь в полдень. Воздух была нагрет до девятнадцати градусов, что с легким ветерком наводило на облегчение души и упоение тела, приводя нервные клетки в порядок.
Узкая тропа из посеревших от времени деревянных мостков, проложенная по периметру бывшей зоны, еще давала исследователям возможность делать легкие шаги, чтобы пройти к концу забора, где поодаль виднелась будка, еще сохранившаяся после переноса всей колонии, возвышавшаяся на четырех железных опорах.
– Я думаю, Бен, нам нужно пробраться вон к тому развалившемуся зданию, так как я полагаю, что это и есть бывшие офицерские дома, если смотреть по карте, – сказал Фильчиган, посмотрев еще раз на распечатку копии, найденной в интернете.
Он указал в сторону по правую руку, где виднелось разрушенное основание каменного здания без крыши, покрытого мхом и травой.
– Э, так мы там себе все переломаем, приятель, – подивился Нильсон.
Чтобы добраться до заброшенного здания, по-видимому, ранее еще служившего, пятьдесят лет назад, а быть может, и больше каким-нибудь небольшим заводом, необходимо было перейти остатки арматуры, покрытые коррозией, разбросанной по сторонам, скрывавшейся в густой зелени, пробраться сквозь кустарники, успевшие за небольшой период покрыть местность.
– Но а все же, Андреас, почему ты вообще полагаешь, что нам именно туда, может, не стоит ломать ноги? – спросил Нильсон.
– Ну как же, вот, – Фильчиган достал из нагрудного кармашка клетчатой рубашки, спрятанной за жакетом, свернутый листок бумаги, это была копия немецкого документа, – официе гомайнде! – прочитал он.
– Эх, если бы еще что-нибудь в виде цифры, мы бы узнали, в каком именно здании нужно искать символ, – дополнил Фильчиган.
Андреас задумчиво всматривался вдаль, однако не спешил пробираться по неровной местности. Он не заметил, как челка вновь спала, она не могла долго держаться, только если ее не уложить при помощи воды или лака.
– Я лично думаю, где время помогает схоронить тайны третьего рейха… – как бы философствуя, Фильчиган посмел предположить следующее направление, но словно интуитивно что-то не пускало его идти дальше.
Сделав несколько нелегких шагов вперед, они едва не увязли в превратившейся от времени углублении теперь затянувшейся болотиной, Нильсон, как всегда, позволил себе несколько выражений, в которых упоминалась преисподняя.
– И вот я еще о чем думаю, Бен, – сказал Фильчиган, стараясь делать осторожные шаги, – как бы часть, эх… – сделал он очередной подступ, держась руками за край бетонной стены, – «мозаики» не оказалась где-нибудь в стенке местной печи.
– Что значит стенки печи? – не понял его Нильсон.
Он уже присматривал места, где было бы легче подойти к изучению развалин. Но тут же прекратил какое-либо движение, остановившись на голос друга, но успел занести ногу, чтобы перешагнуть выглядывавшую из травы арматуру, покрытую ржавчиной. Затем обернулся, недоуменно посмотрев на спутника.
– Ну, я сужу по тому, что осталось, точнее, что нам досталось, – как бы виновато, стараясь не встречаться взглядами, пояснил Фильчиган.
Нильсон еще раз оглядел место, где они с товарищем оказались.
Покрытые эрозией бетонной стены разрушенного здания, кое-где в хаотичном состоянии лежали куски посеревших балок, досок, куски известнякового кирпича. Он присел на край углубления в стене.
– Эх, – вздохнул он, – курнуть бы сейчас.
Нильсон пошарил в карманах брюк, зная, что там нет сигарет, как и в кармане пиджака.
– Да вот лет уже как двадцать ни одной сигаретки…
Вдруг Фильчиган заметил сквозное отверстие чуть больше современного кирпича. Дыра была разворочена так, как если бы из нее пытались вытащить отдельный кирпич или камень, которыми была выложена часть основания бывшего здания. Как можно тщательнее исследовав отверстие, Фильчиган пришел к заключению, что это была всего лишь вентиляционная шахта или сливной канал, где, возможно, некогда было место для нужд.
С того времени, когда они проснулись в гостинице, прошло больше четырех часов. На часах Фильчигана стрелки показывали начало третьего часа, но их исследование, казалось, зашло в тупик.
– Может, перекусим, Андреас? – спросил Нильсон, потерев колени ладонями и слегка постучав по ним, сбивая таким образом нервную дрожь, – хотя, – сквайру уже не хотелось смотреть ни на стены, ни на своего друга-неудачника, – пока мы это будем делать, приятель, у нас начнутся совсем другие поиски. А вот кому нужно будет искать нас в этой глуши…
Нильсон, казалось, еще немного – и сдастся и повернет в сторону такси, но вместо этого он как ни в чем не бывало достал из сумки пирожок и пакет апельсинового сока, принялся обедать. Фильчиган, напротив, ему еда, несмотря на то что он был худ телосложением, никак не лезла, он лишь сделал три глотка предложенного Нильсоном сока.
– Так дело не пойдет, мы и до вечера не найдем ничего, что нам может помочь, – сказал Фильчиган.
Набрав влажности, жидкие волосы Фильчигана, его челка теперь чаще стала спадать ему на лоб. Съев один из пирожков с капустой, Нильсон похвалил местную кулинарию.
– Да, моя Инесса таких штук отродясь не видела, – сказал он, прожевывая еду, – все чаще одни круассаны предпочитает, но она делает замечательный мусс, такой вкусный… Ты когда-нибудь пробовал мусс из клубники, Андреас? Вот раньше, помню, в молодости она меня этой стряпней и завела к себе под крылышко, – растянулся в улыбке педагог по физике.