– Хубан-шо! Ты обещал принести мне план расположения консульских комнат и до сих пор не приносишь, в чем дело?
– План у меня давно готов, товарищ Агабеков, но я не умею чертить, – ответил Хубан-шо смущенно.
– Так давай ты будешь объяснять, а я начерчу, – предложил я. И мы подробно нанесли на бумагу план консульства.
– А что представляет из себя секретарь консула? – продолжал спрашивать я у Хубан-шо.
– Это пожилой афганец, который почти ничего не делает. У него имеется работа, лишь когда консульство готовит почту. Как только дипкурьеры уезжают, он свободен и редко бывает в консульстве.
– Где же он проводит время?
– Он живет с одной русской женщиной и почти все свободное время проводит у нее, – ответил Хубан-шо.
– Кто она такая? – спросил я.
– Не знаю. Она, кажется, портниха. Если нужно, я завтра узнаю о ней все подробности.
– Да, пожалуйста, завтра же узнай, кто эта женщина, где живет и, вообще, все подробности, – закончил я.
Прошло две недели. Уколов и я вновь собрались в кабинете у начальника КРО Стырнэ. Лицо его выражало явное недовольство.
– Ну, товарищи, как я и предвидел, по делу «Шапочка» нам отказали во всем. ЦК согласился отпустить на это дело только тысячу рублей золотом, но главное несчастье – с Наркоминделом, который категорически протестует против предоставления права убежища консулу. Уполнаркоминделом Михайлов назвал это дело авантюрой, которая может только испортить наши отношения с афганским правительством. Итак, в нашем распоряжении 1000 рублей. Я думаю, можно предложить и червонцы. Может быть, он согласится. Как вы думаете? – обратился Стырнэ к нам.
Уколов после короткого раздумья сказал:
– Нужно найти другой путь к документам консула.
– Я тоже того мнения, что нужно найти другой путь, – начал я, – ведь предположим даже, что мы уплатим нужные деньги и получим шифр. А где гарантия, что через месяц шифр не будет изменен, и мы опять останемся ни с чем? Что же тогда? Опять платить, что ли? Не говоря о том, что, возможно, консул откажется от 1000 рублей, и мы очутимся в неловком положении.
– Хорошо вы все рассуждаете, – волновался Стырнэ, – а где же этот другой путь? Единственный другой, какой я вижу, – это украсть документы. А это может дать еще худший дипломатический скандал.
– А почему бы и нет? Мы не украдем, а лишь сфотографируем документы. В консульство проникнуть не трудно, и там почти никого нет. Вопрос только в том, как вскрыть несгораемый шкаф, где лежат документы. Ключи от шкафа консул носит всегда при себе на цепочке часов. Вы разрешите мне разработать план и доложить вам потом? – закончил я.
– Ну, ну, попробуйте, – ответил Стырнэ с сомнением в голосе.
Мы разошлись по своим кабинетам.
– Войдите! – ответил я на стук в дверь моего кабинета. Дверь отворилась, и вошла высокая блондинка лет 30, с обильно напудренным, помятым лицом, на лице ее выражение страха, смешанного с любопытством.
– Я получила повестку ГПУ явиться в комнату № 15 к товарищу Агабекову, – начала она.
– Вы гражданка Власова? – спросил я и, получив утвердительный ответ, предложил ей сесть.
Она села на кончик предложенного ей стула и боязливо разглядывала комнату. Я, делая вид, что очень, занят шелестя бумагами, исподволь изучал ее. Затем внезапно обратился к ней:
– Скажите, гражданка Власова, вы хорошо знаете географию СССР?
Она мнется и смущенно улыбается. На ее лице удивление по поводу заданного вопроса.
– Вы знаете, где находится Чимбай[25]? – продолжал я. – Вот смотрите, – и я ткнул пальцем в угол карты Узбекистана, висевшей на стене. Это маленький кишлак в 500 верстах от железной дороги. Туда отсюда ехать 20 дней на верблюдах. Там свирепствует тропическая малярия и не живет никто, кроме туземцев, – рассказывал я ей. Она смотрела на меня и на карту, ничего не понимая.
– Так вот, гражданка, я сейчас с вами говорю здесь совершенно секретно, и о нашем разговоре никто не должен знать. И я должен предупредить вас, что если станет известно, что вы кому-либо передали о нашем разговоре, то я вас вышлю в этот самый Чимбай.
– А теперь давайте откровенно поговорим о деле, – продолжал я.
– Скажите, вы знакомы с секретарем афганского консульства, не так ли?
– Да, я немного знакома с ним, – ответила она испуганно.
– Так вот, нам все равно, много или немного вы с ним знакомы. Нас интересует, можете ли вы, если нам это будет нужно, задержать его у себя на ночь до утра?
– Могу, – ответила Власова, – он всегда сидит у меня, пока я не попрошу его уйти.
– Ну и прекрасно, пусть сидит себе на здоровье. Это все, что нам нужно. Я как-нибудь попрошу вас задержать его на всю ночь, и если вы успешно выполните нашу просьбу, мы будем вам благодарны, – сказал я.
– А мне ничего не будет за то, что я знакома с иностранцем? – спросила она.
– Будьте спокойны, ничего не будет, если выполните нашу просьбу. Теперь вы свободны, – сказал я, ставя штемпель на ее пропуске, без чего часовой не выпустит ее из здания ГПУ.
– Только никому ни слова о моей просьбе. Не забывайте Чимбай, – напомнил я ей на прощание.
И она, улыбаясь, ушла торопливой походкой, радуясь, что так легко отделалась от ГПУ.
Большая роскошная квартира, переданная в распоряжение ГПУ для специальных целей. Прекрасно сервированный на шесть персон стол. Много вина, коньяку и ликеров. Стол заставлен закусками. Мы пригласили афганского консула, который должен прийти к 9 часам вечера. Остальная публика собралась раньше. В гостиной сидят Уколов и три девицы. Двое из них секретные агенты моего отделения, а третья – моя машинистка. Это та самая высокая девица, которая так сильно понравилась консулу в театре. Он предупрежден, что она будет на этом интимном вечере, вот почему я уверен, что он обязательно придет. Она также имеет инструкцию – быть к консулу как можно благосклоннее. Она должна будет играть главную роль на вечеринке. В ожидании консула я проверяю все приготовления к столу. Кто-то из девиц бренчит на пианино в соседней комнате.
Ровно в 9 часов консул пришел, и мы повели его к столу. Ему отведено место рядом с машинисткой. Прежде чем приступить к закускам, мы начали с традиционной русской водки. После пары рюмок консул, улучив момент, спросил меня:
– Почему вы не даете ответа на мое предложение? Уже жду три недели.
– Дело в том, что ваше дело очень серьезное и важное, поэтому запросили Москву, откуда еще нет ответа, – ответил я, – но я думаю, каков бы ни был ответ, он не сможет изменить наших личных отношений, – добавил я.
– Конечно, конечно, – поспешно сказал консул. – Я очень люблю русских, в особенности русских женщин, – засмеялся он, кидая взгляд на свою соседку.
– Поэтому прошу занимать вашу даму, – сказал я и подмигнул повернувшейся к нам машинистке.
Около полуночи консул, почти пьяный от вина и близости соседки, сидел на диване и прижимался к девушке. Остальные женщины, несмотря на инструкцию пить как можно меньше, не удержались и, напившись, смеялись во все горло над молчаливым Уколовым. Я сидел в их компании и смотрел на золотую цепь, видневшуюся из-за расстегнутого пиджака консула, украдкой взглянув на часы, я решил, что уже пора действовать. Было без четверти час, а в час ночи на улице должны были меня поджидать мой уполномоченный с фотографом ГПУ. Я направился к столу и, налив рюмку вина, всыпал в нее дозу снотворного порошка. Рюмку поставил на край стола, затем взял из вазы цветок, понюхал его несколько раз и бросил рядом с рюмкой. Это был условный знак машинистке, сидевшей рядом с консулом и следившей за моими действиями. Через минуту она обратилась к консулу:
– Давайте выпьем за нашу любовь, – и, встав, взяв приготовленную рюмку, подала консулу. Схватив другой стакан, она чокнулась с ним и пьет. Консул, глядя на нее влюбленными глазами, приложился к своей же и выпил до дна.
Никто ничего не заметил. Веселье продолжалось. Минут через десять консула стало клонить ко сну. Его соседка, взяв его под руку, отвела его в последнюю комнату и через несколько минут вернулась с цепочкой от часов, на коей висели ключи.
Я торопливо открыл несгораемый шкаф, стоявший в кабинете консула. За мной стоял мой уполномоченный, освещая карманным электрическим фонарем дверцы шкафа. Хотя в консульстве никого не было, мы старались не производить шума.
– Вот шифр, – сказал я, вытаскивая лежащую в конверте со сломанными сургучными печатями тетрадку. – А вот и папка с секретными циркулярами, – продолжал я вытаскивать бумаги и передавать их уполномоченному.
В шкафу больше ничего нет, за исключением двух мешков с афганскими серебряными рупиями.
– Сейчас же поезжайте к нам и сфотографируйте все это. Смотри, чтобы бумаги лежали в том же порядке, в каком они сейчас. Приезжай как можно скорее, – инструктировал я уполномоченного.
5 часов утра. Я только что водворил цепочку от часов на жилет консула, мирно спящего рядом с машинисткой. Остальные тоже спят, кто на кроватях, кто на диванах. Все сошло благополучно. Я доволен операцией. С наслаждением я выпил чайный стакан вина и лег на ближайший диван отдохнуть.
Наутро разбудил меня Уколов. Консул только что открыл глаза. Я, протирая глаза, подбежал к нему.
– Ну, как спали, господин консул, – спросил я.
– Большое спасибо, – улыбнулся консул, стараясь скрыть головную боль.
Через час он собирался уезжать. Мы шумно прощаемся с ним и берем друг у друга обещание устроить еще такую же вечеринку.
Уже 10 часов утра. Я спешу к себе в ГПУ, чтобы посредством добытого шифра расшифровать собранные заранее копии секретных телеграмм «дружественного Афганистана!».
Глава 10. Троцкизм среди чекистов
В кабинете секретаря Новогородского комитета ВКП(б) Епанешникова набилось человек тридцать. Дело было в конце 1923 года. За закрытыми окнами валил снег. В комнате стоял густой чад от накуренного табака. Маленькая открытая форточка была не в силах вытянуть густые клубы дыма, и воздух в комнате становился все более нестерпимым.