Демарш Сталина своею неожиданностью вызвал в Политбюро возмущение и растерянность. Страшно было не то, что Сталин начал обострять обстановку, не согласовав свою позицию с Бухариным и Рыковым, и даже не то, что он взял на вооружение лозунги разгромленной левой оппозиции (в конце концов, этим он всего лишь повторил маневр Зиновьева в 1925 г.), а то, что он начал раскачивать ситуацию в обстановке полной международной изоляции СССР, не дожидаясь окончания «военной тревоги» 1927 г., что грозило в перспективе иностранным вмешательством и падением коммунистического режима. Со своей обычной хитростью Сталин подкупил руководителя Сибирского крайкома Сергея Сырцова, пообещав ему от имени Политбюро перевод с повышением в Москву. И Сырцов поверил. В годы Гражданской войны он (как член Донского бюро ЦК, а затем начальник отдела гражданского управления при Реввоенсовете Южного фронта) являлся главным пропагандистом так называемого расказачивания, предлагая уничтожать терских, кубанских и донских казаков, а опустевшие станицы заселить ссыльными из Центральной России. Теперь, возомнив себя будущим членом Политбюро, он послушно выполнил инструкции Сталина в деле организации антикрестьянской кампании в Сибири: «В течение нескольких недель основные зерновые районы были охвачены волной административных «эксцессов», в числе которых были посылка вооруженных отрядов на реквизиции, произвольный и незаконный захват зерна и аресты, грубый разгон местных органов власти, закрытие рынков и даже отдельные попытки загнать крестьян в коммуны. Для сельского населения эта кампания напомнила времена «военного коммунизма», особенно после того, как в деревню менее чем за три месяца прибыли тридцать тысяч городских уполномоченных. Сельские районы страны были охвачены паникой, пошли слухи об отмене нэпа».[327] Заговорили о новом, «урало-сибирском методе хлебозаготовок». Тревожная ситуация в начале 1928 г. сложилась и в Красной Армии: в эти месяцы красноармейцы, набранные по большей части из сельской молодежи, получали множество писем от односельчан с описаниями происходящего.[328]
Бухарин, располагая в Политбюро пятью голосами (у Сталина было только два — свой и Молотова), большинством в ЦК и ЦКК, контролируя партийную печать и ОГПУ, не мог в то же время сместить Сталина с поста Генерального секретаря, ведь всего месяц назад партийный съезд постановил оставить его на этой должности; теперь, слишком поздно, Бухарин увидел разгадку сталинского маневра с заявлением об отставке. «Любимец партии», наконец, понял, что «кровавый осетин, не ведающий, что такое совесть» (по характеристике Зиновьева, намекавшего на осетинское происхождение предков Сталина), пошел на раскол и умышленно обостряет обстановку. Сталина решено было поставить на место. Уже в феврале Сталин получил серьезный отпор от Угланова при попытке вмешательства в дела московского парткомитета, сталинисты потерпели поражение в борьбе с бухаринским Партбюро в Институте Красной профессуры, а сам Бухарин как глава Коминтерна подверг разносу сталинистов в Исполкоме этой организации.[329]
Трудно теперь стало общаться Сталину с руководством ОГПУ, тут его единственным козырем являлось соперничество между Ягодой и Трилиссером. Не имея устойчивого большинства в Политбюро и Совнаркоме, Сталин не мог производить никаких перемещений в руководстве ОГПУ, однако именно в те дни, ранней весною 1928 г., он наметил своего кандидата, которому со временем поручит возглавить СОУ ГПУ вместо Ягоды.
Речь идет о Ефиме Георгиевиче Евдокимове. Сибиряк, в юности эсеровский боевик, он участвовал в революционных событиях 1905–1907 гг. и в результате перестрелки с правительственными войсками остался на всю жизнь хромым. В 1911 г. он перешел к анархистам, до Февральской революции уклонялся от призыва на военную службу, но затем все же был призван, дезертировал и очутился в Москве. После погрома московских анархистских организаций, устроенного большевиками в апреле 1918 г., Евдокимов вновь сменил партийную принадлежность. Теперь он большевик. В следующем году, будучи начальником Особотдела МЧК, он решил расправиться с бывшими товарищами по партии, окружил их на даче в подмосковном поселке Красково и предложил сдаться; анархисты после двухчасовой перестрелки предпочли покончить с собой.[330]
После этого в кругах большевиков Евдокимов считался «проверенным» и ему поручили самое ответственное направление — помощником начальника вновь созданного Управления Чрезвычайных комиссий и Особых отделов Южного и Юго-Западного фронтов, которое возглавил Василий Манцев (перед этим зампред Московской ЧК). Пройдет время, и столь же энергично Евдокимов станет уничтожать своих товарищей по коммунистической партии, но в то время они не думали так далеко вперед.
На Украину Евдокимов прибыл со своими кадрами, подобранными в Москве. Начальником Активной части в управлении он поставил другого анархиста, кулакастого Михаила Фриновского из бывших семинаристов, который в Московской ЧК прославился тем, что, допрашивая одного офицера, получил от него, в ответ на площадную брань и оскорбления, мощный удар сапогом в лицо, потеряв передние верхние зубы. Придя в себя, он тут же расстрелял офицера, «ему выдали в хозчасти под расписку конфискованные у антисоветского элемента золотые украшения»; Фриновский сделал из них золотые зубы и щеголял ими до конца своей бурной жизни, словно боевым ранением.[331]
Отправка бывших анархистов Евдокимова и Фриновского на Украину не случайна. Контроль над Украиной являлся для большевиков одним из важнейших залогов для победы в Гражданской войне. Ввиду быстротечности этой войны и царившей повсюду разрухи решающими факторами победы явились хлеб для того, чтобы кормить армию, и уголь, служивший топливом для паровозов: с помощью железных дорог осуществлялась перевозка войск и побеждал тот, кто имел достаточно угля, чтобы быстро перебросить войска по железным дорогам. Хлеб и уголь можно было взять на Украине. Признав по условиям Брест-Литовского мирного договора независимость Украины, большевики сумели вбить клин между украинскими националистами и Белым движением, которое имело своим лозунгом восстановление «единой и неделимой» России. Однако ввиду того, что политика коммунистов не пользовалась никакой поддержкой украинского населения, они не могли установить здесь свой контроль без союзников. Таким союзником могли стать анархисты. После разгрома анархистских организаций в Москве большевики на некоторое время прекратили их преследование, переключившись на борьбу с социалистами и социал-демократами. В марте 1919 г. VIII партийный съезд, приняв Программу РКП (б) и провозгласив целью «всемирную пролетарскую, коммунистическую революцию», в той же Программе указал, что такая революция недостижима «без принципиального решительного разрыва и беспощадной борьбы с тем буржуазным извращением социализма, которое одержало победу в верхах официальных социал-демократических и социалистических партий».[332] В тот момент Ленин преисполнился такой ненависти к международному социалистическому и рабочему движению, что когда в Советскую Россию прибыла первая рабочая делегация из Англии, он направил письмо в ЦК: «Предлагаю Цэка такое решение секретное: по сути, вкратце: организовать травлю и затравить, но в формах архивежливых… организовать кампанию в советской печати (краткие, в пять-десять строк, статьи, сплошь разоблачающие гостей как социал-предателей, меньшевиков, участников английского колониального грабежа и пр.); ту же кампанию вести на митингах рабочих в форме приглашения гостей на доклады и задавания им «вопросов». Звать их на сотни фабрик в СПб и Москве. В центре всей кампании… поставить именно разоблачение гостей как меньшевиков».[333]
Преследуя эсеров и меньшевиков, большевики вынужденно должны были заигрывать с украинскими анархистами, поскольку только с их помощью могли хотя бы одной ногою ступить на украинскую землю. Лидер украинских анархистов Никифор Серветник, больше известный под именем атаман Григорьев, выходец из украинских деревенских низов, участник Русско-японской и Первой мировой войн, выслужившийся из низших чинов в офицеры, в 1918 г. сформировал Украинский добровольческий полк, за что правительство Украины (Центральная рада) присвоило ему чин подполковника. Позднее он поддержал переворот гетмана Павла Скоропадского, получив за это чин полковника и возглавив один из полков Запорожской гетманской дивизии. Затем он восстал и против гетмана, в какой-то момент возглавив до 120 мелких повстанческих отрядов, однако к концу 1918 г. оказался вытеснен гетманскими войсками на границу Херсонщины, откуда вскоре тоже изгнан местными атаманами Чучупакой и Коцюром на юг. Там он примкнул к мятежникам Директории, возглавляемой Симоном Петлюрой. Григорьеву удалось сформировать и возглавить целую дивизию. Разругавшись с Директорией, от которой он безуспешно требовал себе пост военного министра, Григорьев 1 февраля 1919 г. перешел на сторону большевиков, поверив их обещанию, что власть на Украине будет коалиционной и избранной на Всеукраинском съезде Советов (вместо этого большевики создали марионеточное правительство Советской Украины во главе с болгарским коммунистом, членом ЦК РКП (б) Христианом Инсаровым-Раковским, настоящая фамилия которого была Станчев). Примеру Григорьева последовал и другой лидер анархистов, «батька» Нестор Махно. В середине февраля Григорьев и Махно стали командирами бригад в составе 1-й Заднепровской дивизии, которую возглавил балтийский матрос, в прошлом председатель Центробалта Павел Дыбенко. В апреле Григорьев отбил для большевиков Николаев, Херсон и Одессу и за это получил орден Красного Знамени № 3.