Вот уже промелькнула станция Сходня. Химки. Москва. Я взял свой нехитрый багаж — коричневый портфель из пупырчатой свиной кожи, и мы с Семаковым нырнули в толпу пассажиров московского метро, направляясь к загадочному СБ-1.
Указанное в предписании «место дальнейшей службы» было обнесено высоким дощатым забором, по верху которого на угольниковых перекладинах было натянуто несколько рядов колючей проволоки. За забором виднелись строительные леса: это, как я потом узнал, заключенные сооружают будущие новые корпуса СБ-1.
Отдел кадров (почему-то именуемый как «отдел найма и увольнения»), куда мы явились с Семаковым, размещался в неказистом, типа времянки деревянном одноэтажном строении. В нем было полно народу — и военных, и штатских, откомандированных в СБ-1. За столом в отгороженной части служебного помещения сидел майор госбезопасности, с ним рядом — тучный мужчина в сером однобортном костюме поверх белой рубахи с галстуком.
— Не хочу я в ваше СБ! — говорил какой-то штатский, обращаясь через конторскую перегородку то к майору, то к толстяку. — Отпустите меня обратно.
— Но вы даже не узнали, что мы вам предложим, — отвечал ему толстяк, в говоре которого угадывался нерусский, возможно, татарский акцент. — Может быть, мы предложим слетать на Луну.
— Кто предложит — пусть тот и летит…
В это время майор, заметив меня и Семакова, взял у нас предписания и пакеты с опечатанными воинскими личными делами, вышел в другую комнату и вскоре вернулся с разовыми пропусками, сказал, что сейчас за нами явится сопровождающий. С сопровождающим (а это был недавний мой ученик по Военной академии) мы прошли в приемную, где сидела секретарша двух главных конструкторов. Она объяснила сопровождающему, что ему надо проводить Николая Васильевича Семакова к начальнику отдела (назвала его фамилию), а меня пригласила пройти в кабинет Павла Николаевича, где сейчас находится и Серго Лаврентьевич. «Они предупреждены и оба ждут вас», — сказала секретарша.
Зайдя в кабинет, я машинально одернул гимнастерку, заправленную, как было принято в академии, под ремень с портупеей, близоруким прищуром окинул кабинет. По левой от входа стенке за письменным столом сидел генерал-майор инженерно-технической службы, а в одном из двух кожаных кресел напротив него боком к столу и лицом к двери сидел, по-мальчишески подвернув под себя ногу, молодой человек в нарядном свитере. Повернувшись лицом к генералу, я отрапортовал по форме о том, что «согласно предписанию прибыл для прохождения дальнейшей службы».
Генерал, смутившись, заерзал в кресле, поднимаясь с места, чтобы поздороваться со мной. А более проворный Серго вскочил с кресла, успел раньше, чем Павел Николаевич, поздороваться.
— Вот мы и снова встретились, — сказал Серго.
— Мы с вами встречались, когда я с профессором Минцем был у вас в лаборатории на кафедре, — добавил Павел Николаевич.
— Значит, — сказал я, — это были смотрины?
— Отчасти да, — ответил Павел Николаевич, — но вас и без смотрин с охотой возьмет к себе любой НИИ. Мы просто опередили других.
— Что же мы стоим? Присядем, вспомним Ленинград. Как там в академии? — спросил Серго.
— Пощипали вы две наши главные кафедры. Сначала забрали двух моих аспирантов, а теперь вот и меня. И еще начальник дружественной нам кафедры и его преподаватель прибыли со мной в одном поезде.
— У вас есть пожелания насчет рода работы здесь? — спросил Павел Николаевич.
— Думаю, что в этом вопросе у вас все намечено заранее, не зря же устраивались смотрины. Я полагаюсь на ваше решение.
— Вы успели защитить докторскую? — спросил Серго.
— Не успел, но к защите представил. Здесь, в московском НИИ, у академика Берга.
— Это хорошо, можно сказать, что успели. Здесь, по крайней мере в первое время, будет не до диссертаций. А пока принимайте лабораторию номер два и продумайте, как ее развернуть в сектор. Познакомьтесь на месте, осмотритесь и заходите к нам с предложениями.
Знакомясь с делами лаборатории № 2 (оказавшейся волноводной лабораторией), я установил, что СБ-1 довольно успешно продвинулось в реализации проекта системы оружия «воздух-море» (система «Комета»), о которой мне впервые довелось узнать при защите дипломного проекта Сергея Берия. Самолет-носитель, оборудованный радиолокатором 3-сантиметрового радиодиапазона, с подвешенным к нему самолетом-снарядом, захватывал морскую цель на сопровождение и сбрасывал самолет-снаряд, который оказывался в том же луче, что и цель, и наводился на нее по лучу аппаратурой, находившейся в хвостовой части снаряда, обращенной к носителю. Затем производилось переключение на наведение снаряда от автономной системы, находящейся в носовой его части. Вся эта система уже работала, была опробована на полигоне при пусках самолетов-снарядов. В лабораториях СБ-1 производилась доработка аппаратуры с целью устранения отдельных технологических недоработок. В СВЧ-устройствах это были в основном дефекты, выявляющиеся при климатических испытаниях; к их устранению пришлось подключиться и мне. Но это не была работа, которая могла загрузить лаборатории СБ-1, а между тем в эту организацию продолжали прибывать новые массы людей, производилась реорганизация существующих подразделений и создание новых. В ходе этих «оргов» я оказался начальником отдела, объединяющего всех разработчиков радиотракта: антенн, волноводных систем, переключателей приема-передачи, приемников, передатчиков. Но так как новые задачи перед отделом не ставились, а новые люди прибывали, то это только увеличивало реактивную мощность, вхолостую гулявшую в подразделениях. А люди все прибывали, и однажды, проходя по коридору, я встретил знакомого мне по политехническому институту в Ленинграде профессора Л. А. Сена, специалиста в области физики газового разряда.
Я был рад нечаянной встрече, поздоровался с Львом Ароновичем, пригласил к себе в кабинет, но он вел себя как-то странно, мне даже показалось, что он предпочел бы пройти мимо меня незамеченным. На мое приглашение он ответил:
— Спасибо, но я не один, и мы очень спешим.
Только теперь я заметил, что немного сзади от профессора, словно бы стесняясь, остановился его спутник, молодой человек в штатском. Я подошел к нему, поздоровался, сказал ему:
— Милости прошу зайти ко мне на несколько минут вместе с Львом Ароновичем.
Молодой человек поблагодарил и сказал, что он подождет своего товарища в коридоре.
Мы прошли с профессором ко мне в кабинет, и тут он мне объяснил:
— Я имею честь быть заключенным из спецконтингента, а оставшийся за дверью «товарищ» — мой конвоир.
Я, конечно, не стал расспрашивать — за что и на какой срок посадили моего знакомого ленинградца. Не потому, что подобные разговоры с заключенными были запрещены, а из чувства такта и внутренней убежденности, что за этим человеком нет никакой вины. Мы договорились с профессором, что я буду ходатайствовать, чтобы его прикрепили к моему отделу для работы в вакуумной лаборатории, и начальство дало на это согласие.
Надо сказать, что у меня в отделе уже было два прикрепленных еще до моего прихода в СБ-1. Они числились за антенной лабораторией. Их вместе со всеми зэками привозили и увозили на автобусах и разводили по отделам и лабораториям, к которым они были прикреплены. Кроме трех «моих» зэков — Сергея Константиновича Лисицына, Алексея Владимировича Часовникова и Льва Ароновича Сена — остальные были компактно сосредоточены в конструкторском отделе № 32, составляя ведущее ядро специалистов этого отдела.
Совсем недавно несколько человек заключенных было и в теоретическом отделе, но они были досрочно освобождены (без снятия судимости) и теперь продолжали работать в этом же отделе «вольнонаемными», среди них — член-корреспондент АН СССР Николай Сергеевич Кошляков, завлабораторией Георгий Васильевич Коренев, начлаборатории Сергей Михайлович Смирнов.
В СБ-1, недавно переименованном в КБ-1, непрерывным потоком прибывали люди из других НИИ и КБ, отобранные кадровиками, и мне не раз приходилось апеллировать к главным конструкторам по поводу того, что кадровики хватают сотрудников отовсюду без согласования с заинтересованными отделами. И вот однажды, выйдя из кабинета П. Н. Куксенко, я встретил в приемной своего однополчанина военных лет Иосифа Исааковича Вольмана.
— Гора с горой не сходится! Какими судьбами здесь? — спросил я Осипа.
— Такими же, как и ты. Один из шестидесяти по списку ЦК. Правда, есть разница: мне не привыкать к подобным учреждениям, а тебе это совсем ни к чему.
— Почему ты так считаешь?
— Ты — ученый, автор известных научных трудов, обе твои книги нарасхват у специалистов, по ним учатся инженеры и аспиранты, а здесь на тебя будут орать неучи, будут стараться ездить на тебе всякие ловкачи, да еще и погонять: «Давай, давай!» Будут и завистники, и подсиживания. Я тебе давно говорил, чтобы ты представил на докторскую степень свою послевоенную работу по возбуждению радиоволноводов. Твое место — на кафедре, растить учеников, сколачивать научную школу. Кстати, наш НИИ поддержал выдвижение твоей книги на Сталинскую премию.
— Вы-то поддержали, и в Ленинграде поддержали Госуниверситет, политехнический институт, Военно-морская академия, два почтовых ящика, но поддерживать некого: наша академия передумала.
— Почему?
— На ученом совете, когда зачитали все отзывы и хотели уже голосовать, выступил начальник кафедры основ марксизма-ленинизма и заявил, что у меня только в предисловии о приоритете отечественной науки, а в самой книге — сплошь иностранные фамилии: Максвелл, Лаплас, Гельмгольц, Герц, Дирихле, Нейман, Бессель, Матье… Всех не сосчитать. Мне прислали экземпляр книги с пометками этого ортодокса красным карандашом. Даже слова «электродинамические идеи и методы» подчеркнуты и отмечены вопросительным знаком: надо полагать, идеи и методы могут быть только марксистско-ленинскими и никакими там электродинамическими.
— В общем, я еще рад, что только провалили, а не раздули дело о преклонении перед иностранщиной. Ты читал в газетах, как клеймят за «физический идеализм» моего учителя по аспирантуре Якова Ильича Френке