— Меня это все равно не убеждает. Скакун без труда мог прекратить расспросы. У него никогда в жизни не было проблем со словом «нет».
— Это верно, — заметил Долби. — Если бы со своими «нет» он обращался более расчетливо, то был бы сейчас генерал-лейтенантом.
Мне стало интересно, не означает ли это, что Долби ясно и недвусмысленно согласился на предложение Росса купить досье «Джумхурии». Я попытался поймать взгляд Долби, но если его слова и были намеком, он ничем это не подтвердил. Долби все свое внимание направил на то, чтобы залучить к себе официанта, и преуспел в этом.
— Ну что, ребята, что будем есть? — Молодой мускулистый военный официант мягко оперся на стол. — Сегодня у нас в меню очень хороший бифштекс, есть салат из свежих омаров, замороженный и доставленный с материка. Значит, три бифштекса, один с кровью, два средне прожаренные. С чего начнете? «Коллинз», «Роб Рой» или мятный джулеп, а как насчет одного из фирменных коктейлей нашего бара — «Манхэттенский проект» или «Токве»?
— Вы шутите? — спросил я.
— Нет, сэр, — ответил молодой официант. — Это действительно отличные напитки, и у нас есть еще один, который называется «Гринбек»[21], и еще один…
— Хватит этих сложностей современной жизни, — заявил Долби. — Дайте нам простое сочетание джина с вермутом, которое называется, если мне не изменяет память, мартини.
Официант стал продираться назад сквозь толпу и дым. Вибрация от самолета, пробежавшего по главной взлетной полосе, сообщила, что ветер неожиданно изменил направление на ЮЮВ. Одна или две женщины из армейских согласились потанцевать, а несколько секретарш из гражданских, выдержав подобающую паузу, снизошли до медленного передвижения по кругу.
Смех теперь стал громче, и наш официант умело защищал локтями наши мартини. Полуобернувшись на стуле, Долби разглядывал помещение с небрежно-деловым видом. Официант со стуком поставил большие стаканы, огромные оливки покачивались, как глаза.
— Не расплатитесь за выпивку, ребята?
Я открыл бумажник и нащупал пальцами новенькие долларовые банкноты.
— Один двадцать пять.
Когда я доставал деньги, мои пальцы коснулись жесткого пластикового края карточки-пропуска.
Я сделал глоток ледяного напитка. Несмотря на кондиционер, в клубе становилось жарко. Теперь танцевало больше пар, и я лениво наблюдал за темноволосой девушкой в просвечивающем платье из шифона. Она учила меня вещам, о которых Артур Мюррей даже не мечтал. Ее партнер был на несколько дюймов ниже ее ростом. Когда она наклонилась к нему, стараясь услышать, что он говорит, я увидел в толпе Барни Барнса.
Скакун позволил мне сделать вывод, что Барни еще в США, а Барни был не из тех людей, кого можно не заметить на маленьком острове. Музыка теперь прекратилась, и пары стали расходиться. Барни держал в руке дамскую сумочку, а девушка, с которой он пришел, скидывала красный с золотом вечерний жакет из тайского шелка. Розоволицый парень перекинул ее жакет через руку и повел эту пару к столу под громадной картой, нарисованной на стене, где пухлые херувимы гнали ветер на золотые галеоны.
— Барни Барнс… друг Скакуна Хендерсона… я должен к нему подойти.
Поверх эмалевой пудреницы, на крышке которой была изображена позолоченная гробница Тутанхамона, Джин подняла в мою сторону красиво выщипанную бровь.
Долби сказал, хотя я не видел, чтобы он хоть раз посмотрел в ту сторону:
— Лейтенант в форме, сидящий под Австралией.
— Я не знала, что он негр, — призналась Джин. — Вы имеете в виду того высокого негра с короткой стрижкой? Который сидит с капитаном из службы статистики?
Статистика, подумал я. На этом атолле чересчур много статистиков. Мне даже стало интересно, не нарыл ли Карсуэлл чего-нибудь в конце концов и не связано ли все это.
— Вы знаете ее? — спросил я у Джин.
— В прошлом году она была прикреплена к посольству в Токио и ходила там почти на все вечеринки. Она постоянно собиралась за кого-то замуж.
— Можно заказать для вас блюдечко молока?
— Но это правда, и вам следует предупредить вашего друга Барни Барнса, если вы действительно его друг, — сказала Джин.
— Послушайте, Джинни, Барни прекрасно справлялся в течение ряда лет и никогда не нуждался в помощи подобного рода, которую я мог бы оказать ему, поэтому уберите локоть из глаза его подруги.
— Если мне еще хоть сколько-то придется ждать этого стейка, — вступил в беседу Долби.
— Эй, с возвращением к человеческой расе! — воскликнул я. — Я думал, что мы оставили вас далеко позади, выполняющим приказы генерал-лейтенанта Скакуна Хендерсона.
— Через стол от нас посетители сменились уже дважды, а мы все сидим и пьем этот жуткий джин, который, вероятно, перегнал в одной из дивизионных халуп какой-нибудь скупой капрал-снабженец.
— Перестаньте волноваться, — сказала Джин. Во внеслужебное время она обладала способностью возвращаться к доминирующей женской роли в жизни, не нарушая приметным образом субординацию. — Вы же знаете, вам нечем будет заняться, если мы закончим ужин, кроме как спорить с официантом, что бренди совсем не такое, к какому вы привыкли у себя в замке.
— Черт меня побери, если я когда-нибудь встречал более язвительную пару.
— Вы не можете чертыхаться в гавайской рубахе, — заметил я Долби.
— Особенно той частью рта, которая на девяносто процентов занята двадцатипятицентовой черной дешевой сигарой, — поддержала меня Джин.
— Но поскольку у официанта не получается заставить корову стоять спокойно, пойду-ка я переброшусь парой слов с Барни… о статистике.
— Сидите смирно, где сидите. Светская жизнь подождет, пока я поем.
К этому времени я уже достаточно узнал Долби, чтобы уловить недовольство в его голосе. Он не шутил и удовольствия от наших дурачеств не получил. Чтобы порадовать Долби, следовало выслушать его и посочувствовать ему, каждой мелочи, которая отравила его день, а затем принять меры к исправлению ситуации. В понимании Долби, я должен был сейчас стоять на кухне и следить, чтобы на заправку для его салата пошел уксус из лучшего ферментированного вина. Наладить повседневное общение с работодателем нетрудно. Парочка «дасэр», когда ты знаешь, что на самом деле надо сказать «никогда в жизни». Несколько раз выразить сомнение в вещах, на доведение которых до совершенства ты потратил всю жизнь. Забывать пользоваться сведениями, противоречащими поспешно сформулированным, но потрясающе удобным теориям. Это нетрудно, но требует на 98,5 процента больше, чем я когда-либо предполагал отдать.
— Сейчас вернусь. — Я протиснулся мимо покрасневшего полковника, который выговаривал официанту: — Скажите своему начальству — по словам юной леди, этот камамбер незрелый, она знает, что говорит. Да, сэр, и пока по счету здесь плачу я, я не намерен больше спорить…
На Долби я не оглянулся, но представил, что Джин пытается как-то умиротворить его.
Длинный бар тянулся вдоль стены ресторана. Приглушенный свет был направлен так, чтобы мерцать на просвечивающих бутылках с выпивкой, стоявших спина к спине со своими отражениями в зеркальной стене. В дальнем конце «отделка в парижском стиле» завершалась здоровеннейшей эспрессо-кофеваркой, которая стояла молча, светясь из недр надписью «Нет пара». За стойкой между бутылками отыскалось место для деревянных дощечек с декоративно зазубренными краями и натужными шутками, выполненными саксонским шрифтом. Под одной: «Плюнь в потолок. На пол любой дурак может плюнуть!» — стояла группка летчиков в форме. Я медленно пробрался между ними. Молодой, загоревший на солнце пилот проделывал на стойке фокус с помощью стакана воды и пятидесяти спичек. Я предположил, что закончится это скорее всего распределением стакана воды и спичек между его ничего не подозревающими коллегами. Я ускорил движение. Теперь Барни давал закурить блондинке. Я пошел через танцпол размером с носовой платок. Огромный музыкальный автомат светился, как обезьяний зад, и вступительные такты ча-ча-ча разрывали дым. Толстый мужчина в яркой гавайской рубахе, тяжело ступая, направился со смехом ко мне, шутливо боксируя в такт музыке, но лицо его было покрыто обильной испариной. Я преодолел танцпол, пригибаясь и уворачиваясь. С более близкого расстояния я видел, как постарел Барни с нашей последней встречи. Его «ежик» слегка поредел на макушке.
Барни, заметив меня еще на танцполе, широко улыбнулся. Внезапно он быстро заговорил, обращаясь к блондинке, и та закивала. Я внутренне улыбнулся, подумав, что угадал привычную тираду Барни: «Если кто-нибудь спросит, ты моя помощница, мы работали допоздна и сейчас обговариваем последние детали».
Как истинный англичанин, я не умел стыдить людей, которые мне по-настоящему нравятся, а Барни мне действительно нравился.
Блондинка Барни почти легла лицом на скатерть, наклонившись, чтобы оттянуть жавший задник туфли. Из туго стянутого на затылке океана волос у нее выбивалась прядь. Барни с волнением посмотрел мне в лицо.
— Бледнолицый, которого я люблю, — сказал Барни.
— Этот краснокожий говорить раздвоенный язык.
— Так что хорошего, парень?
Его темно-коричневое с синеватым отливом лицо осветилось улыбкой. Знак отличия на жесткой форменной рубашке Барни принадлежал инженерным войскам, на пластиковой белой карточке были две его фотографии, с пуговицы нагрудного кармана свисала большая розовая буква «Q». Судя по карточке, он был лейтенантом Ли Монтгомери, и я разобрал на ней слово «электроэнергия». Барни поднялся, и я почувствовал себя гномом рядом с этой глыбой.
— Как раз закончили есть, старик. — Он сунул доллар под пепельницу. — Должны идти, совсем замучились — встаем рано, работаем допоздна.
Официант помогал блондинке надеть шелковый жакет. Барни выбирался из-за стола, затягивая галстук и вытирая ладони о бедра.
— Недавно я видел одного твоего старого друга из Канады. Поговорили о том, сколько денег мы спустили в том баре на Кинг-стрит в Торонто. Он напомнил мне про ту песню, которую ты всегда пел, когда напивался.