спорта. Установлено, что для целей промышленности (точнее — для научных экспериментов) «Уралалмаз» давал всего несколько десятков карат в год, и то при условии выхода соответствующих постановлений Совета министров. И накапливать эти алмазы в Гохране было бессмысленно из-за слишком высокой себестоимости и невозможности быстрого и точного определения цены. В то же время вся информация о советских экспортно-импортных операциях с алмазами и бриллиантами являлась тщательно охраняемой государственной тайной. И совершенно логично, что в качестве основы легенды, прикрывающей защищаемую информацию, был выбран тезис об использовании уральских алмазов в промышленности. Этот тезис полностью удовлетворял принципу правдоподобия. В самом деле — строить легенду на тезисе о том, что нищее советское население будет носить бриллианты, изготовленные из уральских алмазов, в 1940-х годах было бы не только смешным, но даже и кощунственным.
Первое сообщение о том, что уральские алмазы добываются в интересах промышленности, появилось в открытой печати в феврале 1944 года и выглядело так:
«Растущая советская промышленность с каждым годом потребляет все больше и больше алмазов. Она давно потребовала от геологов — искать и найти отечественный алмаз. В июне 1938 г. сюда прибыла поисковая партия. Работы пошли полным ходом. При обогащении эфелей (промытая на золото порода) нашли первый кристалл алмаза. Это был большой праздник. Потом обнаружили другой кристалл, третий, десятый, двадцатый… Прошло не более года, и экспедиция непререкаемо установила алмазоносность целого ряда районов вдоль рек западного склона Уральского хребта. Началась их промышленная разработка. Возник первый прииск. Родилась советская алмазная промышленность. Это случилось в самый разгар Отечественной войны. И за последние полтора года алмазов добыто во много раз больше, чем за предыдущие 112 лет»[184].
В 1944 году еще не существовало ни СГУ МВД СССР, ни Кусьинлага, но гриф секретности работам по поискам и добыче алмазов был присвоен, и служба ПД ИТР соответствующего отраслевого министерства или ведомства (в данном случае — Комитета по геологии) была обязана разработать необходимую легенду. И она со своей задачей блестяще справилась: уральские алмазы направились в «промышленность» (и продолжают там оставаться по сей день — в исторических публикациях).
Но почему экспорт уральских алмазов должен был защищаться легендой? Что вообще в нем было секретного? Объем добычи был по меркам мирового рынка мизерным, и, несмотря на великолепное качество уральских алмазов, СССР в любом случае не мог завоевать на рынке сколь-нибудь серьезных позиций. Да, алмазы были стратегическим сырьем, но СССР экспортировал много видов стратегического сырья, например хромовые и марганцевые руды, и это сырье экспортировалось открыто и данные о нем входили во все статистические справочники по внешней торговле. А вот алмазы никогда в открытую статистику экспорта СССР не попадали, ни уральские, ни позже — якутские.
Скорее всего, дело было в конечном покупателе. 1940–1950 годы — это расцвет монополии «Де Бирс». Рынок сырых алмазов практически полностью контролировался этой корпорацией. А монопольное положение обязывало чутко реагировать на появление на рынке новых продуцентов алмазного сырья. Несколько тысяч карат уральских алмазов погоды на рынке не делали, но потенциал возможной добычи в СССР не мог не волновать алмазного монополиста. Открытие крупных месторождений алмазов и угрозы рынку, создаваемые этими открытиями, представляли для «Де Бирс» колоссальную проблему, состояние которой постоянно нужно было мониторить и над методами купирования которой нужно было интенсивно работать. Лучшего способа получить нужную информацию о ходе развития алмазной промышленности СССР, чем организовав покупки уральского алмазного сырья, у «Де Бирс» и быть не могло. Этот канал открывал широкие возможности для корпоративной разведки: от получения качественной аналитики до вербовочных подходов. И если поток технических алмазов из Англии шел через посредников типа Джека Лунзера, то в случае поставок ювелирного алмазного сырья контакт мог быть прямым. И предельно конфиденциальным, по возможности бездокументарным, по трем причинам:
— во-первых, официальные контакты были крайне нежелательны обеим сторонам сделки, поскольку прямо вели к информации о секретных сделках 1920–1930-х годов, когда большевики продали через «Де Бирс» огромное количество бриллиантового конфиската. Последствия были чреваты серьезным репутационным и финансовым ущербом. В 1940-х годах многие жертвы этого грабежа были еще живы, многие находились на Западе, причем успели занять в демократических странах влиятельные позиции в финансовых и политических сферах. Скандалы, связанные с опознанием бывшими владельцами конфискованных большевиками драгоценностей, появлявшихся на аукционах антикварных салонов в Лондоне, и так периодически сотрясали западную печать;
— во-вторых, руководство «Де Бирс» (этот оплот британского политического консерватизма) не было заинтересовано в публичных контактах с «коммунистическим режимом» по репутационным соображениям, что, однако, не исключало возможное лоббирование интересов СССР в британских финансовых, политических и промышленных кругах (вроде сделки с Rolls-Royce) в обмен на информацию о ходе поисков алмазных месторождений в СССР. А с 1949 года (после открытия алмазов в Якутии) — в обмен на условия освоения новых восточносибирских месторождений, позволяющие сохранить монопольное положение «Де Бирс» на рынке;
— и, наконец, открытая позиция «экспорт алмазов и бриллиантов» с необходимостью заставляла бы учитывать эти данные в бюджете СССР. Но для многих операций на Западе, как коммерческих, так и разведывательных, СССР нуждался в не бюджетном источнике, тем более что система «Уралалмаз» — МВД — Гохран — МГБ имела подходящую структуру и была настроена именно для внебюджетного финансирования, а при заинтересованности конечного покупателя в конфиденциальности сделок такая структура становилась просто идеальной.
Кроме того, отраслевая легенда об использовании уральских алмазов в промышленности была необходима и для внутреннего употребления. Особенно актуальной она стала после перехода отрасли к МВД СССР. Теперь алмазы добывали заключенные, по сути — рабы, в ХХ веке такого больше нигде в мире не было, даже в Африке. Признать, что рабский труд граждан СССР используется для добычи алмазов, которые экспортируются на Запад, превращаются в бриллианты, и эти предметы роскоши потребляет западная элита, было невозможно. Это был бы сильнейший удар по основам советских идеологических конструкций. Ну не печатать же в «Известиях» что-то вроде: «Героические работники „Уралалмаза“, включая з/к, дружно встающих на путь трудового исправления, успешно добиваются снижения себестоимости продукции. Их трудовой подвиг, ежедневно совершаемый в суровых условиях Урала, приветствуется трудящимися всего мира! Скоро даже самые невостребованные актеры Голливуда смогут позволить себе бриллиантовые запонки! Слава ВКП(б)!» Крепить, стиснув зубы, в адских условиях оборону Родины еще можно. Работать на витрину бутика «Тиффани» — нет. А вот концепция «алмазы для промышленности» снимала это противоречие и потому была вполне допустимой и подходящей для пропагандистской машины. Да, рабы, да, ГУЛАГ, но работаем на оборонную промышленность, на безопасность страны, на светлое будущее, в кольце врагов и т. п.
Советская печать подвергалась жесткой цензуре, и принято считать, что цензоры Главлита работали над сокращением состава публикуемой информации, удаляя из публикаций фрагменты, не удовлетворяющие идеологическим установкам и (или) требованиям секретности. Но это была только половина (и, может быть, не самая важная) задачи. Там, где дело касалось секретных производств, цензура была обязана приводить публикации в соответствие с требованиями отраслевых легенд и согласовывать их с соответствующими службами ПД ИТР.
В определенных пределах это был творческий процесс, в результате которого «на выходе» получался продукт, искаженный на «дельту» отраслевой легенды, но в то же время вполне адаптированный к той аудитории, на которую рассчитывалась публикация. И если читатель «Известий» угощался в основном идеологической трескотней о трудовых подвигах романтиков-геологов, ищущих алмазы «для промышленности», а в изданиях для рабочей молодежи описывались чудеса, совершаемые алмазным инструментом, якобы изготовленном из отечественных алмазов, то в воспоминаниях министра мог уже мельком упоминаться сверхсекретный Гохран, а в специализированных изданиях появлялась даже «Де Бирс», правда, исключительно в качестве жупела, олицетворявшего «империализм». Такое творческое применение легенды в источниках разного уровня способствовало ее «достоверности» и «убедительности» — еще бы, она подтверждалась со всех сторон, на первый взгляд совершенно не связанных друг с другом.
В целом, начиная с 1944 года и до самой кончины СССР, открытые советские источники всех уровней позиционировали поиск и добычу уральских алмазов как следствие острой нужды в этом минеральном сырье отечественной промышленности, прежде всего оборонной. Исключения из этого правила не было. Поэтому можно не удивляться, что впоследствии легенда доверчиво воспринималась постсоветскими авторами и использовалась для обоснования мотивов поиска алмазов в Якутии.
Но рассекреченные ныне документы позволяют категорично утверждать, что промышленное назначение уральских алмазов — не более чем элемент отраслевого легендирования. В марте 1950 г. состоялось совещание производственно-хозяйственного актива «Уралалмаза», на котором присутствовали проверяющие из центрального аппарата МВД. 20 марта 1950 г. на итоговом заседании выступил заместитель начальника СГУ МВД СССР подполковник Н. Шемякин. Затронув тему финансовых показателей «Уралалмаза», он сказал буквально следующее: «Себестоимость недопустимо высока. Перевод золотого рубля на более прочную золотую базу и выход на международную арену требует укрепления советской валюты. Снижения себестоимости продукции»