В результате первого визуального осмотра тов. Крылов В. В. высказал предположение о месте захоронения музейных ценностей, которое находится в районе объектов “Бункер Брюсова” – “КЕПА”…
…Продолжая изучение этого района, тов. Крылов встретился с тов. Бутенко И. Р., проживающим с 1945 года в районе “КЕПА”. На основании своих воспоминаний и воспоминаний Куделяка А. В., а также сопоставляя данные о размещении старых зданий и дворов, тов. Крылов сделал вывод, что подвал с захоронением ценностей находился во дворе под зданием на том месте, где в настоящее время располагается магазин…»
Примечательно, что в процессе определения местонахождения объекта и Крылов, и Куделяк независимо друг от друга привели сотрудников экспедиции к известной фабрике на Ленинском проспекте, что, безусловно, доказывало объективность их воспоминаний.
С приглашением в Калининград Зонненшайна, с которым была установлена устойчивая переписка, было, разумеется, гораздо сложнее. Тем не менее руководство экспедиции направило письмо в Генконсульство СССР в Лейпциге с просьбой оказать содействие в организации поездки Зонненшайна в Советский Союз. В проработку этого вопроса включилось и советское посольство в Берлине. Но тут неожиданно заколебался сам Пауль Зонненшайн, до этого выражавший готовность приехать в Калининград и показать все на месте. В одном из своих писем, ссылаясь на недавно перенесенную тяжелую операцию, он сообщал, что приехать не сможет. А потом вдруг вообще заявил: «Что-либо другого дополнить… кроме того, что я уже написал по этому вопросу (по вопросу укрытия ценностей в 1944 году. – Авт.), я не могу и заверяю, что мои данные о музейных ценностях правдивы. Больше я вам ни в чем помочь не могу. Я надеюсь, что это дело является завершенным для меня».
В ответ на наводящие вопросы немец присылал явные отписки, практически ничем не дополняющие уже сообщенную им информацию. А в самом начале 1976 года пришло письмо, заставившее сотрудников экспедиции серьезно задуматься по поводу искренности Зонненшайна. В письмо была вложена вырезка из газеты «Нойес Дойчланд», в которой излагалась широко распространенная версия о тайной эвакуации Янтарной комнаты из Кёнигсберга морским путем и возможном нахождении ее в трюмах затонувшего у выхода из Данцигской бухты лайнера «Вильгельм Густлов».
Из письма Пауля Зонненшайна. 1 января 1976 года
«Мой приезд я бы не считал необходимым, так как прилагаемая газета представляет… убедительные доказательства (так же, как и показания нацистского гаулейтера Коха) того, что ценности были приняты на борт одного корабля в Гдыне в марте 1945 года. Вырезку из газеты прилагаю.
С почтенным уважением
Пауль Зонненшайн».
Было совершенно ясно, что в поведении «живого участника» захоронения ценностей в Кёнигсберге произошли серьезные метаморфозы. После того как в многочисленных письмах он подробно рассказывал об уже известных нам событиях весны и лета 1944 года, Зонненшайн почему-то вдруг резко решил не только прервать свои воспоминания, но и вообще прекратить переписку. Не говоря уже о том, что ехать в СССР он явно не собирался. Похоже, что он кардинально пересмотрел свои взгляды на оказание нам помощи в розыске похищенных нацистами ценностей. Все это наводило на мысли о том, что произошло это не без какого-то внешнего влияния, а последующие события позволили считать это предположение небезосновательным. Для того чтобы снять все возникшие вопросы и сомнения, а главное, хоть как-то компенсировать отказ Зонненшайна приехать в Калининград и показать точное месторасположение шахты во дворе ликерной фабрики, было решено воспользоваться предстоящей поездкой в ГДР начальника экспедиции Елены Евгеньевны Стороженко и одного из ее сотрудников.
…Скорый поезд «Берлин – Магдебург – Вернигероде» домчал их за каких-нибудь три с половиной часа до широко известного своими фахверковыми постройками города, расположенного у подножия лесистых склонов Гарца. Тем, кто бывал в Вернигероде, конечно запомнилась великолепная средневековая ратуша в стиле ренессанс с остроконечными башенками и резными фигурами, создающими атмосферу народных сказаний и обычаев. Но тогда Елене Евгеньевне было не до осмотра достопримечательностей. Времени было в обрез, а до Хоппенштедта, где проживал Зонненшайн, предстояло еще добираться минут сорок на автобусе.
Небольшой домик под черепичной крышей на улице Остерквиштрассе они нашли быстро, про себя отметив, как похожи эти провинциальные городки на калининградские пригороды. Так и кажется, что находишься где-нибудь в районе Большого Исакова, Первомайского или Суворова. На звонок к калитке вышла из дома женщина лет сорока. Она с недоумением смотрела на незнакомцев, а поняв, кто это, не смогла скрыть досады. Как выяснилось, Пауля Зонненшайна уже неделю не было дома, так как он по случаю предстоящей операции, связанной с удалением камней в почках, находился в стационаре городской клиники Вернигероде. Фрау Зонненшайн не предложила гостям пройти в дом, а лишь сказала, что они могут навестить ее мужа в больнице в шестнадцать часов, когда заканчивается послеобеденный сон и больным разрешается выйти погулять в старый парк, расположенный на территории клиники.
Елена Евгеньевна рассказывала мне, что от нескрываемой неприветливости жены Зонненшайна у нее остался какой-то осадок, но встреча с немцем была необходима, и теперь уже ничто не должно было помешать ей состояться. Они долго искали среди однотипных кирпичных зданий нужный корпус клиники, а затем и палату, где лежал Пауль Зонненшайн. Когда, постучавшись, вошли в комнату, он с широкой улыбкой и явно демонстрируемым радушием пригласил «гостей из Калининграда» сесть к столу. Как ни странно, фрау Зонненшайн оказалась здесь же. И по тому, с каким напряженным вниманием она следила за посетителями, было видно, что визит ей явно не по душе. Больше в палате никого не было. И что уж совсем странно, в продолжение более чем двухчасового разговора никто даже не заглянул в дверь, будто больные, сговорившись, решили не мешать беседе. А судя по пустым кроватям, здесь обитали еще, по меньшей мере, три человека.
Беседа проходила в доброжелательном тоне, немец подробно отвечал на вопросы. Однако было заметно, что он тщательно подбирает слова и продумывает ответы. Несколько раз, когда гости задавали вопросы, касающиеся местоположения бункера с камерами-нишами под универмагом «КЕПА», возникало легкое беспокойство в его глазах. Но он быстро справлялся с замешательством и отвечал, не выходя за рамки уже сообщенной им информации. Личная встреча с Зонненшайном практически ничего не добавила к тому, что уже было известно с его слов. При этом он не раз упомянул содержание присланной им в Калининград вырезки из газеты «Нойес Дойчланд» и весьма снисходительно охарактеризовал сообщенные им ранее сведения. Он, как бы извиняясь, сказал, что в 1944 году ему было всего лишь шестнадцать лет, а каждый юноша в этом возрасте обладает, как правило, незаурядным воображением. И только при прощании Пауль Зонненшайн мимоходом произнес фразу, смысл которой тогда уловить не удалось, и лишь спустя некоторое время она показалась ключом к разгадке столь резкой перемены в поведении бывшего добровольного помощника в поисках Янтарной комнаты. Он сказал: «А вообще-то мне посоветовали поменьше болтать, так как я могу еще кое-кому пригодиться».
Уже потом в Калининграде, когда обсуждались результаты поездки в ГДР, Елена Евгеньевна задумалась над загадочной фразой, сказанной немцем в палате вернигеродской клиники. Кто мог посоветовать ему «поменьше болтать»? И кому Пауль Зонненшайн, сорокасемилетний бюргер из маленького городишка на самой границе ГДР, мог в этом смысле «пригодиться»? К сожалению, ответы на эти вопросы получить не удалось. Оставалось лишь предположить, что откровенность Зонненшайна кого-то задела за живое. В действиях бывшего инстербуржца неизвестные люди с нацистским прошлым, а может быть, какие-то другие силы, могли усмотреть «предательство немецких национальных интересов». И совсем неважно, что речь шла о награбленных гитлеровцами ценностях. Так просто отдавать их «в руки русских» эти люди не хотели. А способов воздействовать на «предателя» у них имелось немало. Сразу после войны это были зверские убийства, чинимые фанатиками из «Вервольфа» или специальных диверсионных групп, оставляемых на территории Восточной Пруссии немецко-фашистским разведывательным органом «Татост-1». В пятидесятые годы аналогичные функции принял на себя располагавшийся в Западном Берлине «Следственный комитет свободных юристов», сотрудники которого хотя и не убивали никого, но осуществляли кампании морального террора в отношении тех немцев, которые, по их мнению, переступили черту предельной лояльности к «Советам» и новой власти в бывшей восточной оккупационной зоне. Сотни писем-угроз получали в те годы жители Восточной Германии, помогавшие представителям нашей страны ликвидировать тяжелое и взрывоопасное наследие войны, особенно те граждане, которые способствовали розыску гитлеровских военных преступников, материалов архивов службы безопасности и похищенных гитлеровцами ценностей музеев и библиотек. Думается, что даже в семидесятые годы имелось немало влиятельных сил, и не только за пределами Восточной Германии, которым было достаточно сделать легкий, но недвусмысленный намек, чтобы вынудить какого-нибудь «слишком разболтавшегося» субъекта устраниться от дальнейшей помощи Советскому Союзу. Так или иначе, но не вызывало сомнений, что на Пауля Зонненшайна было оказано давление, в результате чего он отказался участвовать в розыске Янтарной комнаты, воспользовавшись первым попавшимся правдоподобным предлогом вроде публикации в газете «Нойес Дойчланд». Впрочем, это, конечно, не означает, что «морская версия» исчезновения Янтарной комнаты не имеет права на существование. Но она – предмет отдельного повествования.
Интересно, что спустя два года после памятной встречи в Вернигероде Зонненшайн все-таки соблаговолил ответить на одно из писем Стороженко, в котором содержались дополнительные вопросы к нему. По существу ничего не добавляя к уже сообщенному ранее, он ввел в свой ответ такой абсурдный пассаж, что любой здравомыслящий исследователь не мог бы не усомниться в правдоподобности новой информации. В ответ на вопрос Стороженко о том, кто присутствовал непосредственно при упаковке ценностей в замке, Пауль Зонненшайн, что называется, не моргнув глазом, сообщил: «Во время работ в замке пр