– Вишь как выходит, Брюшкин, – констатировал тот, – на тебя приходится навалить много. Пожалуй, слишком много. И Прага, и Вена, и Берлин, и все в одну поездку. Однако деваться некуда. Ты сейчас единственный человек в разведке, которому по силам пробраться в Остеррайх и Кайзеррайх[61]. Опытный, знающий обычаи…
– Обычаи мирного времени, сейчас многое там по-другому, – поправил генерала штабс-капитан.
– Да, есть опасность проколоться именно на нововведениях войны. Тем не менее багаж у тебя солидный. Где надо, заговоришь с венским акцентом, где надо – с бранденбургским, столицы обеих империй истоптал лично. Плохо, что филеры тайной полиции помнят тебя в лицо. Еще с тех пор, когда ты въезжал к ним по фальшивым паспортам. Память у ребят феноменальная, и вряд ли они на фронте, стреляют из винтовки. Слишком ценные кадры…
– Потому я и лезу через черный ход, где нет паспортной проверки.
– Это дает тебе возможность попасть во враждебное нам государство. А как будешь выбираться? Через Швецию?
– Да, так проще всего, – подхватил Лыков-Нефедьев. – Проникают же туда наши сбежавшие военнопленные. Если у них получилось, почему не получится у меня?
Суровая складка не сходила со лба генерала:
– Тебе предстоит пересечь две страны, побывать в трех столицах. Сколько документов для этого понадобится? Сколько раз придется менять образ, рисовать другую внешность, залезать в новую шкуру? Явочных квартир с гримерным депо у нас там нет. Как ты будешь перевоплощаться?
– Дядя Витя, это не самое трудное. Научился уже. Трудно будет подобраться к Федору Федоровичу. Он все еще на подозрении?
– Я велел ему два года не заниматься разведкой, вести жизнь обычного буржуа. А то военный министр повадился сообщать в докладах государю некоторые из полученных от Гезе сведений. Имя не указывалось, его никто не знает, кроме нас четверых. Я имею в виду тебя, твоего отца, Чунеева и меня. Но сам характер сведений мог привести к раскрытию источника. Когда министром был умный Редигер, он зря не звенел. А балабол Сухомлинов… Так вот, Гезе замолчал, мы подставили их контрразведке подходящую замену, вроде бы получилось. Но началась война. Федор-Фридрих не утерпел и снова начал службу на благо России… Фу, как пафосно. Ну ты понял. Он прислал условную открытку, что у него на руках ценные данные. Полагаю, речь идет о планах весенне-летней кампании пятнадцатого года. Германцы видят, что их союзники трещат по швам. Галицию мы захватили. Если дело пойдет так и дальше, в следующем году вырвемся на Венгерскую равнину. Берлин должен как-то спасти Вену… Сведения очень важны для нашего стратегического планирования, ты должен их доставить.
– Дядя Витя, скажите лучше, как вы тут? – поменял тему Брюшкин. – В строй не хочется?
– А кто меня возьмет без шуйцы?[62] – неумело пошутил старый разведчик. – Там здоровых генералов некуда девать. Граф Остерман-Толстой лишился руки в Кульмской битве, и тоже левой. Прямо на барабане отхряпали, посреди боя. Но продолжил воевать. Но сейчас другие времена…
Он помолчал и нехотя добавил:
– Всю жизнь я боролся против англичан. Против турок тоже, но англичане опаснее. Когда мы вступили с островом в военный союз, настало для меня трудное время. Сделался не нужен! Буффаленок в какой-то мере спас меня от отставки. Теперь мы воюем с бошами и швабами[63], Федор – наш уникальный источник информации. Пускай не всегда военной, а все больше насчет промышленности, запасов сырья, новых видов оружия – он же фабрикант.
Виктор Рейнгольдович замолчал, потом полез в карман и вручил своему собеседнику маленький сверток:
– На-ка вот, возьми.
Павел развернул бумагу и увидел серебряные запонки необычной отделки. Они были инкрустированы красным стеклом, на котором виднелись маленькие вырезанные фигурки. Присмотревшись, разведчик понял, что это миниатюрные бюсты: на одной запонке – кайзера Вильгельма, а на второй – канцлера Бисмарка.
– Зачем они мне?
– Запонки – опознавательный знак германской разведки. Мы отобрали давеча у резидента в Варшаве. Могут пригодиться… по ту сторону.
Подготовка опасного рейда во вражеский тыл заняла неделю. Павлу подготовили три комплекта документов. По одному паспорту он являлся жителем Вены Теодором фон Эрном, рантье. К паспорту прилагалось врачебное освидетельствование, согласно которому у господина Эрна имелось нервное заболевание, не позволяющее нести армейскую службу. Паспорт был заграничный, для прохождения границы с Германией. Помимо него разведчик получил и обычный паспорт, для предъявления внутри империи Габсбургов.
Второй заграничный паспорт был выдан на имя Венцеля Румменсфельда, проживающего в Дортмунде, директора-распорядителя фабрики по производству химических реагентов. По секрету химик мог сообщать, что его предприятие занято изготовлением синтетических военных брезентов, которые войска используют для маскировки. Он также имел справку о психической неустойчивости и внутренний аусвайс.
Третий документ оказался самым необычным. Его предъявитель, обер-лейтенант Гуго Вульфиус, служил в штабе 8-й германской армии в должности офицера для поручений. К документу имелся вкладыш за подписью самого генерала Людендорфа. В нем говорилось, что указанный Вульфиус имеет право находиться в запретных военных зонах, в штатском платье, для выполнения секретных заданий командования. Служебная книжка была подлинной, изъятой у пленного, в нее вклеили фотографию Павлуки в германском пехотном мундире.
Разведчик получил также крупную сумму денег – 20 000 в рейхсмарках и 40 000 в австрийских кронах. Ему выдали неброский саквояж, в который уложили два партикулярных костюма, рубашки и белье. И еще кучу мелочей, необходимых в дороге: бритвенный прибор, сетки для усов, фиксатур, пластмассовый складной стаканчик, перочинный ножик, фонарик, зубную щетку с порошком и так далее. Все вещи были германской фабрикации.
Из оружия штабс-капитану вручили десятизарядный «рот-штайер 1907», который состоял на вооружении австрийской кавалерии.
Когда Павел закончил подготовку, его позвали к Верховному Главнокомандующему. Великий князь принял разведчика в присутствии генерал-квартирмейстера Данилова и полковника Скалона. Разговор занял не более пяти минут. Николай Николаевич пожал обер-офицеру[64] руку и сказал отрывисто, что очень на него надеется. Ставке крайне необходимо знать планы германского командования: будут ли они выручать союзников-австрийцев, и если будут, то где и когда нанесут удар.
Пора было отправляться к черту в пасть.
Глава 5В гостях у врагов
Румыния неприятно удивила Лыкова-Нефедьева своей карикатурностью. Все на вид казалось настоящим, а если присмотреться, оказывалось или легковесным, или фальшивым. Как перевязь у мушкетера Портоса, раззолоченная лишь спереди… Шумный Бухарест, с его новыми причудливыми домами в стиле арт-нуво; воинственные офицеры на улицах и в ресторанах; скрипачи-виртуозы в грязных блузах; красавицы с дешевой косметикой на лицах. Здесь был свой высший свет, но он как будто играл чужую пьесу. Не сразу штабс понял, что румынский бомонд подражает канувшей в Лету французской Второй империи[65].
Королевство стояло на распутье, размышляя, как бы подороже продаться. Еще Бисмарк говорил: «Румын – это не национальность, это профессия». Германцы знали цену этой стране. Таубе рассказал Павлу, как несколько лет назад вел себя в Бухаресте германский посланник фон Киндерлен-Вехтер. Он завел себе двух породистых догов и назвал их именами самых выдающихся государственных деятелей страны пребывания. Одного пса – Карпом, в честь лидера консерваторов, а второго – Стурдзой, в честь вождя либералов. Выходя с ними на прогулку, дипломат демонстративно громко окликал собак… И хозяева терпели.
Между Россией и Румынией ребром стоял территориальный вопрос. Когда в 1812 году Кутузов наклал в загривок туркам, России отошла Южная Бессарабия – часть Молдавского княжества. На ее территории были созданы Кагульский и Измаильский уезды. Однако по итогам неудачной Крымской войны их у побежденной России отобрали, вернув османам. В 1861-м Валахия и Бессарабия слились в одно государство – княжество Румыния, правда, под турецким суверенитетом. Так было до 1878 года, когда Бухарест и Петербург сделались союзниками в войне с Турцией. Янычар выгнали общими усилиями, войска вместе брали Плевну. Румыния объявила себя полностью независимым государством. Но вот беда: русские по итогам мира вернули себе Бессарабию. Взамен новое суверенное княжество получило Северную Добруджу с Констанцей. Но обида осталась: вместе в бой ходили, а вы у нас два уезда отчикали… То есть ребята надеялись получить и то, и это! Спор омрачил отношения двух держав.
Лыков-Нефедьев первым делом явился в бывший дворец сербского князя Милоша, в котором помещалось российское посольство. Посланнику он представляться не стал, а сразу прошел к военному агенту, полковнику Семенову. Тот был предупрежден и ждал человека из Ставки. В коляске с поднятым верхом офицеры отправились на край города. Там, у заставы Варгу, в новом доме строящегося проспекта Вергулуи, состоялось совещание. Кроме военных, присутствовал атташе посольства Иванов.
Посланец из Ставки спросил:
– Как мне лучше попасть на остров Ада-Кале?
Полковник хладнокровно поинтересовался:
– А где это?
Иванов пояснил:
– Он на Дунае, в Катарактах.
– Где Железные ворота? – уточнил Семенов.
Атташе был терпелив:
– Железные ворота и Катаракты – разные теснины. Правда, они находятся близко друг от друга.
Павел понял, что от своего брата военного он толку не добьется. Семенов прочитал его мысли и сказал снисходительно: