ы.
Штабс-капитан решил идти напролом. Он приготовил служебную книжку обер-лейтенанта Гуго Вульфиуса с вкладышем за подписью Людендорфа, вошел в пункт пограничного досмотра, отозвал фельдфебеля и сказал командным тоном:
– Вот, смотрите, только никому ни слова.
Тот внимательно прочитал документы и встал по стойке «смирно»:
– Жду ваших приказаний, господин обер-лейтенант.
– Мне надо пройти контроль с отметками обеих сторон, но так, чтобы никто из толпы меня не видел.
– Я не могу сам это сделать, мне необходимо разрешение командира, – твердо ответил нижний чин.
– Какого именно?
– Начальника пропускного пункта лейтенанта Пфальц-Зарке.
– Зовите его сюда, и побыстрее.
Фельдфебель телефонировал в город, и вскоре подошел пограничный офицер. Он тоже изучил бумаги и сказал:
– Но здесь ничего не сказано про переход границы. Можете появляться в штатском платье в запретных зонах – ну и появляйтесь на здоровье. А разрешение на переход может дать только мой начальник, командир бригады. Если хотите, я сопровожу вас к нему. Мне на ваш счет никто ничего не говорил.
Вульфиус грозно свел брови:
– Вам и не положено знать такие вещи, тут секретная операция большой важности. Скажут потом, когда я перейду границу. Спросят, чем вы мне помогли… Подпись генерала Людендорфа для вас, выходит, пустая бумага? А вот это тоже ни о чем не говорит?
Он согнул руку в локте, задрал рукав и показал лейтенанту запонку красного стекла. Тот потрогал ее, нащупал вырезанные бюсты кайзера и его канцлера и тотчас же вытянулся:
– Виноват. Гельмут, проведи господина Вульфиуса…
– Руммельсфельда!
– …господина Руммельсфельда через контроль и помоги ему без огласки поставить отметки в документах.
Через полчаса Павел был на территории Голландии.
Глава 6Новое задание Николки
Разгром 3-й турецкой армии был ужасающим. 9-й корпус целиком попал в окружение и сложил оружие. 10-й благодаря очередной нерасторопности генерала Берхмана сумел частично унести ноги обратно за перевалы: спаслось аж 3000 человек. От 11-го корпуса уцелела треть. Всего из тех 130 000 солдат, которые начали Сарыкамышское сражение, вернулся на исходные позиции лишь каждый десятый. Их героические усилия помогли сохранить костяк армии и остановить русских на Кепри-кейских высотах.
Турнагельский лес победители прозвали «лесом смерти». Почти под каждой сосной они находили мертвых аскеров – либо замерзших, либо скончавшихся от ран, не дождавшись помощи. Госпитальные палатки перевязочных пунктов были набиты трупами, их считали десятками и сотнями. Голодные, полуживые от холода, солдаты сдавались целыми ротами. Всего в плен попало 25 000 человек, в том числе много офицеров.
Выдающийся подвиг совершил командир четырнадцатой роты 154-го Дербентского полка капитан Вашидзе. Он захватил сначала в штыковой атаке батарею противника из 8 орудий. Но затем его окружили значительные силы турок – как оказалось, Вашидзе со своей ротой налетел на головку 9-го корпуса. Капитан не растерялся, выдал себя за парламентера и заявил, что поблизости стоят наготове три наших полка и только и ждут его отмашки. Лучше их не злить… Османы немного поколебались и сложили оружие. В роте оставалось всего 40 солдат, а они взяли в плен командира корпуса Исхана-пашу со штабом, а также штабы всех трех его дивизий. В результате вышли с белым флагом 107 офицеров и 2000 аскеров.
Два главных виновника поражения, два авантюриста – Энвер-паша и командир 10-го корпуса Хафызы Хаккы-бей – избежали наказания за свои просчеты. Энвер даже повысил Хафызы в чине с присвоением титула паши, когда возвращался в Стамбул. И назначил командующим обескровленной армии. Правда, через два месяца новоиспеченный паша умер от тифа. Эпидемия этой болезни добила уцелевшие подразделения. 3-я армия надолго сделалась небоеспособна.
Русским тоже досталось. Двадцать тысяч из них были убиты или ранены, шесть тысяч – обморожены. Особенно велика оказалась убыль в офицерском составе. Активные военные действия по обе стороны фронта на некоторое время прекратились.
Поражение под Сарыкамышем было засекречено, причем не только в Турции, но и в Германии. Глава миссии Кайзеррайха в Османской империи генерал Лиман фон Сандерс вспоминал: «Об этом было запрещено говорить. Нарушения приказа карались арестом и наказанием».
Все эти события поручик Лыков-Нефедьев наблюдал с госпитальной койки. Когда его доставили в Сарыкамыш, железная дорога была уже разблокирована. И раненые через сутки оказались в Тифлисе.
Николка попал в лазарет № 31, расположенный на Мадатовской улице в здании бывшей гостинцы «Лондон». На офицерском этаже лежали семеро: пятеро из состава Сарыкамышского отряда, а двое из отряда Истомина. В числе первых оказался подполковник Тотьминский! Он очень обрадовался появлению однополчанина и вытребовал, чтобы койку для новичка поставили рядом с ним.
Александр Дионисович попал в лазарет на три дня раньше Николки. Он получил шрапнельную пулю в бою под Кара-урганом, когда полтораста шестой рвался на помощь осажденному гарнизону. Рана оказалась относительно легкой, подполковник уже сам ходил в уборную. Дела Лыкова-Нефедьева были не так хороши. Он очень ослабел от большой кровопотери. Кроме того, почернели пальцы обеих ног, хирурги совещались, не ампутировать ли их, покуда не началась гангрена. Однако Тотьминский решительно воспротивился и приказал эскулапам прибегнуть к старому средству от обморожения – растираниям гусиным жиром. Те пожалели молодого офицера, начали растирать, и пальцы ожили…
Подполковник скрасил первые дни Николки в лазарете. Он научил его порт-артурскому жаргону. Японцы там именовались – «люди в коротких кофтах» и «вооруженные малютки». Любое боевое столкновение называли мордянкой, артиллерийский обстрел – бамбардосом, бутылку водки – флакончиком, людей, прячущихся от обстрела под землей, – блиндажистами. Про дуэль между нашими и японскими батареями говорили: они кидались друг в друга тяжелыми предметами. А комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов, остроумный человек, пустил в ход шутку. Японцев часто обзывали макаками, и он припечатал всю осаду фразой: «Война макаков с кое-каками». Намекая на вечную неподготовленность русских к войне, вечное кое-как…
Из числа других страдальцев в палате преобладали казаки. Есаул с подходящей фамилией Эсауленко был у них заводилой. Станичники быстро выявили среди медицинского персонала несколько «кузин милосердия» – так называли женщин легкого поведения, которые устраивались в лазареты и продолжали там дурить. По вечерам казаки с этими кузинами запирались в перевязочной. Кончилось тем, что у хорунжего Белокоза обнаружили сифилис. Теперь Белокоз лежал в отдельной палате и лечился препаратами Эрлиха. Кузин удалили, но, по слухам, они быстро устроились в Центральный лазарет, расположенный в здании новой губернской тюрьмы. И, видимо, продолжили там свои любимые занятия… Эсауленко с грустным видом гулял в коридоре, стуча костылями. Его однополчанин сотник Кривозубкин, который уже вовсю ходил с тростью, наладил другие развлечения. Он посещал рестораны и крепко там напивался. В таких заведениях, как «Палас-отель», «Анонна» или «Бо-монд», войну просто не замечали. В них играли оркестры, рекой лилось вино. За продажу крепких напитков полагался штраф в 1000 рублей или три месяца тюрьмы, но первоклассных ресторанов это не касалось.
Николай провалялся на койке весь январь и февраль. Когда он сменил костыли на палку, его перевели в Навтлуг[80], в распределительный госпиталь. К середине марта поручик уже бодро ковылял без подпорки и оказался в 1-й Тифлисской выздоравливающей команде. Тут его и навестил высокий гость.
Как-то под вечер в команде начался переполох. Санитары стали драить полы, медсестры – менять грязные полотенца на чистые. Потом в коридоре загремели сапоги, и в палату к Николке вошел генерал Юденич. В руках он нес что-то узкое и длинное, замотанное в башлык.
– Вот он где! А мы ищем по всем лазаретам…
Следом зашли два офицера, хорошо знакомые Лыкову-Нефедьеву. Первый был Драценко, но только в погонах подполковника и с георгиевским темляком на шашке. Второй – капитан Штейфон. Поручик уже знал, что после победы под Сарыкамышем Юденич стал командующим Кавказской армией, получил чин генерала от инфантерии и Георгиевский крест 4-й степени[81]. Драценко был тут же назначен им полноценным начальником разведывательного отдела штаба армии, а Штейфон – его помощником.
Николай быстро поднялся:
– Здравствуйте, ваше высокопревосходительство!
Генерал крепко пожал ему руку. Следом подошли офицеры.
– Здравствуйте, Дмитрий Павлович, поздравляю с подполковником и с наградой, – улыбнулся Николай обоим. – Здравствуйте, Борис Александрович.
Разведчики тоже поздоровались с коллегой, и все уселись вокруг стола.
Командарм некоторое время разглядывал выздоравливающего, потом сказал:
– На вид вроде неплохо… Как себя чувствуете, Николай Алексеевич? Доктор утверждает, что почти поправились.
– Не почти, а совсем поправился, – доложил поручик. – Готов продолжать службу. Война идет, некогда волынить.
– Сейчас мы поговорим об этом. А пока позвольте сделать вам выговор!
– За что?
Юденич притворно нахмурился:
– Вы особенный человек, секретный. Вас долго готовили. Вы знаете четырнадцать языков. Имеете большой опыт по созданию агентурных сетей. Ваше ли дело ходить в атаку с шашкой наголо? А? Не ожидал такого мальчишества.
Чунеев взволнованно ответил:
– Николай Николаевич, помилуйте! Все офицеры в Восемнадцатом стрелковом Туркестанском полку выбыли из строя. А враг ломит. Как я мог увильнуть в такой момент? Людей раз-два и обчелся, и каждый день штурма вырывает из строя целые куски. Что, по-вашему, я должен был сказать командиру полка, когда тот велел принять восьмую роту? Мол, извините, но я знаю четырнадцать языков и поэтому в бой не пойду?