– Понимаю, Дмитрий Павлович.
– Боюсь, что не совсем, Николай Алексеевич. На Западном фронте союзников позиционная война с огромными потерями с обеих сторон. На нашем фронте – Великое отступление. Как только союзники уберутся из Дарданелл, лучшие корпуса османов освободятся. Фракийские и константинопольские дивизии – самые сильные части низама. Да еще они будут воодушевлены победой над англо-французами. Энвер-паша собирается послать их на Кавказский фронт весной следующего года. Вот важнейший для нас вопрос!
Полковник даже вскочил и начал нервно бегать по комнате туда-сюда:
– У нас всего несколько месяцев. Мы должны убедить противника, что сидим в своих окопах и думать не думаем об Эрзеруме. Дезинформация, которую сотник Гнатченко передаст в неприятельские штабы, решит исход всей кампании в Закавказье! Или пан, или пропал… Если Третья и Пятая армии объединятся и двинутся на Тифлис и Баку, слабые силы Юденича могут не удержать фронт. А тут еще новый Верховный Главнокомандующий требует часть войск перебросить на запад, спасать положение. Придется отдать Двадцатую пехотную дивизию, одну из лучших…
– Как, кстати, вам этот новый главком? – полюбопытствовал Лыков-Нефедьев.
Тема была жареная. В конце августа государь сместил великого князя Николая Николаевича с его поста и сам встал во главе армии. В рескрипте на имя отставника он так мотивировал замену: «Усиливающееся вторжение неприятеля с Западного фронта ставит превыше всего теснейшее сосредоточение всей военной и всей гражданской власти, а равно и объединение боевого командования с направлением деятельности всех частей государственного управления в одних руках». Николай Николаевич поехал в Тифлис и сменил престарелого Воронцова-Дашкова, возглавив и наместничество, и армию. Фактически это была ссылка.
Поступок Николая Второго поверг всех, кто умел думать, в шок. Война делается все страшнее, потери растут, недовольство населения усиливается. Снарядный голод, перебои с продовольствием, транспортный коллапс, массовое дезертирство, сотни тысяч беженцев, обесценивание рубля… И в таких условиях венценосец, без военного опыта и кругозора, подверженный влиянию темных сил, возложил на себя руководство армией! Самоубийственный шаг, ведь теперь все неудачи – а их будет только больше – лягут на репутацию государя, а не на его генералов.
Драценко посмотрел кисло и ответил:
– Дело дрянь, почтенный Егизар. Летим в пропасть полным ходом.
– И как быть?
– Служить, как же еще?! Делай что должен, и пусть будет что будет. Мой девиз, и вам советую взять такой же.
– Но каков хоть великий князь? – настоял поручик. – Каков новый главковерх, я догадываюсь…
– С ним служить можно, он хотя бы человек военный. Но обижен, конечно. Как вошел в новую должность, так с тех пор и сердитый. Только нашему Юденичу наплевать на его сердитость. Воюет-то на самом деле он.
По новому положению, великий князь теперь именовался главнокомандующим Кавказской армией, а Юденич – просто командующим. Два медведя старались ужиться в одной берлоге. Конечно, вчерашнему всесильному повелителю страны в Тифлисе было скучно и мелко. В условиях войны роль и полномочия главковерха превышали царские. И царица убедила своего малодушного супруга, что такая ситуация опасна для него. Не видно народу самодержца из-за Николая Николаевича! Как бы тот не зазнался, не полез на трон! В этом и была истинная причина замены. Умные об этом догадывались, остальные недоумевали.
– Делай что должен, и пусть будет что будет… – повторил с тоской поручик. – А что будет? Удержим ли мы Кавказ? А Россию?
Драценко доверительно перешел на «ты»:
– Николай, мы с тобой люди служилые, наше дело воевать. Исполнять приказы. Вернемся к нашим баранам, хорошо?
– Вернемся.
Полковник тронул ус:
– Как ты помнишь, переписку Нургалия Мирзабулы мы смотрим. Он сильно ставит на Адриана Гнатченко, считает его своей главной удачей. И указал «почтовому ящику» в Москве, что с сотником следует обращаться внимательно. А именно, с ним должен работать офицер, германский штабист, чтобы грамотно задавать вопросы и ставить задачи. Такого офицера наши противники уже нашли. Сейчас он пробирается в Казвин.
– Откуда, из Турции?
– Нет, – огорошил подчиненного начальник разведывательного отдела. – Из Читы!
– Поясните.
Драценко рассказал Николаю, что в Красноярске и Омске евреи-дельцы создали целую фабрику по изготовлению фальшивых документов, с которыми неприятельские военнопленные устремляются в бега. И у многих это получается. Чиновники Читинского областного правления (тоже сплошь иудейского закона) снабдили большую группу полонян бланками с печатями, выданными на имя беженцев, которые едут в Маньчжурию для свидания со своими семьями. Один бланк стоит 300 рублей. А в Мукдене при германском консульстве существуют тайные убежища по приему таких «беженцев».
Этим решило воспользоваться контрразведывательное отделение штаба Омского военного округа. Оно завербовало поручика австро-венгерской армии Хорвата и организовало ему побег. Сейчас поручик находится в нашей Закаспийской области, в городе Каахка, на границе с Персией, и скоро проберется в Ширван. С ним в паре следует капитан германского Генерального штаба фон Эстеррейхер, попавший в плен под Варшавой. Этого-то капитана князь Каниц и наметил в руководители Гнатченко. Пусть сотрудничают, надо только более тщательно составлять донесения Адриана Евграфовича, чтобы опытный штабист не заметил обмана. А у нашей разведки появится свой человек в окружении Каница – поручик Хорват.
Рассказав такие интересные новости, Дмитрий Павлович поставил подчиненному еще одну задачу. Командование Кавказской армии давно хочет установить прямую связь с британским экспедиционным корпусом в Месопотамии. Между русскими и англичанами лежит безводная пустыня, населенная племенем луров. Лыкову-Нефедьеву велено пройти этот опасный путь в образе негоцианта и составить карту местности. А также собрать сведения о ее обитателях. До селения Али-Гарби, где лазутчика будут ждать англичане, – 300 верст. Надо добраться туда живым и передать устное донесение начальнику разведки корпуса бригадному генералу Джону Уоррену. Письмо брать с собой нельзя – в дороге гонца могут обыскать.
– Когда выступать? – спокойно уточнил поручик. – Я там никогда не был, хорошо бы пару дней отвести на подготовку и изучение маршрута.
– Пару дней даю, но не больше, – ответил Драценко. – А теперь составим вместе важное донесение, которое сотник завтра должен передать германо-туркам.
Два разведчика принялись кулинарить. Сведения, переданные противнику, должны были усыпить его бдительность аж до конца зимы. Лишь в марте снятые с Дарданелльского фронта корпуса смогут сосредоточиться в Пассинской долине, чтобы ударить оттуда на Сарыкамыш и Карс. Зимой воевать нельзя, а осенью подготовить наступление они уже не успеют.
В таком донесении каждая запятая имеет особое значение. Его будут изучать опытные офицеры двух Генеральных штабов. Ничто не должно их насторожить. И разведчики написали следующее: «В Ставке принято решение перебросить на германский фронт дополнительные силы из состава Кавказской армии. Речь идет о Двадцатой пехотной дивизии. Возможно, ею не ограничатся, точными сведениями пока не располагаю. Корпусу Баратова ставится задача очистить западные останы[96] Персии от турецких войск, после чего присоединиться к левому флангу армии. Сосредоточиться в районе озера Урмия и не допускать проникновения противника в пределы шахской территории. Корпус скоро будет переименован в Седьмой Кавказский. Стратегические планы, судя по инструкциям из Тифлиса, предусматривают глубокую оборону до окончания зимы. Новый главнокомандующий армией великий князь Николай Николаевич обижен на государя, своего племянника, за смещение и настроен пассивно. Кроме того, войска измотаны, а качество прибывающих пополнений очень низкое. Меня обещают перевести из штаба Четвертой кавдивизии в штаб Седьмого корпуса. Дал предварительное согласие. Срочно нужны деньги, чтобы закрыть долг. Иначе вместо перевода в вышестоящий штаб попаду под суд!»
– Ну-с, двинем сотника наверх, – подытожил Драценко. – Эдак он у нас к концу кампании и до Тифлиса дойдет!
Полковник оправился в Энзели, чтобы сесть там на пароход до Баку. А Николай начал готовиться к опасной экспедиции на юг. Луристан был белым пятном на наших картах; что там делается, никто не знал. Племенной вождь Назар-Али-хан имел репутацию осторожного человека. По слухам, он старался держаться нейтралитета, не ссорясь ни с шахской властью, ни с турками. Вооруженная сила племени насчитывала 2 500 всадников – немного, но и немало. Как кочевники отнесутся к незнакомому торговцу-армянину, оставалось только гадать.
Перед отъездом Лыков-Нефедьев встретился с Гнатченко, вручил ему очередное донесение для противника и провел инструктаж. Операция по введению турок в заблуждение выросла в масштабах. Теперь о ней знали и Баратов, и его начальник штаба, и даже ряд офицеров Казвинского гарнизона. Скоро сюда прибудет германский капитан и начнет ковырять сотника на предмет правдивости его сведений. То, что Адриан Евграфович передаст сейчас, крайне важно. Ради этих нескольких фраз и задумывалась вся операция. Масштаб лжи такой, что нужно строго держаться выбранного курса. Донесение будут проверять и перепроверять десятки вражеских шпионов. Штаб армии по своим каналам тоже, разумеется, подпустит туману. Турки должны получить сведения о пассивных планах русских из нескольких источников. Канал Четвертой кавдивизии не единственный, но очень важный. И пускай сотник готовится к переводу в штаб Баратова.
Отпустив Гнатченко, поручик заперся в гримерном депо и начал перевоплощаться в Ашота Тер-Егизар-оглы. Ни парики, ни гримы тут не годились. В походе любой клей отшелушится.
Друзья Николая из дивизии Шерпантье – Гарри фон Курсель, граф Лев Де-Шамборант, князь Евгений Ширинский-Шихматов – не раз встречали на улицах Казвина негоцианта армянской наружности. И равнодушно проходили мимо. Потому что в этом человеке не было ничего от Лыкова-Нефедьева… Голос, походка, манера говорить – создавали цельный узнаваемый образ.