Разведчик подгрязнил себе ногти, переоделся в белье не первой свежести. Рассовал по вьюкам пять тысяч керанов[97], рекомендательные письма к негоциантам Каркоя, Амлы и Зорбатии, через которые ему предстояло ехать, и пачку векселей. В Персии векселя заменяли деньги, и возить их было безопаснее, поскольку разбойники такие бумаги не отбирали.
Уже ночью прибыл курьер корпусного оперативного телеграфа. Он принес экспресс, подписанный начальником штаба Кавказской армии Болховитиновым. В нем сообщались сведения, которые надо было устно передать бригадному генералу Уоррену. Также депеша ставила в известность, что британский пикет уже занял Али-Гарби и ждет поручика. Пароль для связи – «Гильгамеш».
Николай прочитал телеграмму, запомнил ее и тут же сжег. Утром он сел на мула и двинулся в путь.
Дорога на юг далась негоцианту нелегко. Луры оказались лихого поведения, мало в чем уступая куртинцам[98]. А тут еще они видели чужака впервые, и у них чесались руки пошарить в его хурджинах. Трижды Тер-Егизару-оглы приходилось упрашивать хозяев пустыни пропустить его к Басре. Без пишкеша[99], конечно, не обошлось. Помогло рекомендательное письмо от губернатора Казвина к губернатору Пушти-Кухи. Веселый приветливый купчик раздаривал на постах пачки турецкого табака. А еще задирал штанину и хвалился полученным ранением: вот как даются коммерческие сделки, когда идет война! Кочевники трогали пальцем свежий рубец, цокали и пропускали парня дальше.
Делая на своем муле примерно пятьдесят верст в сутки, разведчик проехал последовательно горы и пустыни. В Амле, где находилась ставка лурского правителя Назара-Али-хана, он пытался увидеться с вождем, но тот отмахнулся. Зато удалось за тысячу керанов получить еще одно рекомендательное письмо – от губернатора Амлы к торговому старосте Басры.
Смелый негоциант двигался на юг, ночуя в кишащих шабгязами чапар-ханах[100], а иногда и под открытым небом. Через неделю он оказался в Али-Гарби. Там стоял взвод сипаев под началом британского второго лейтенанта. Назвав офицеру пароль, секретный гость был сопровожден на берег реки Тигр. За русским пришло военное посыльное судно, которое доставило его в Басру.
Бригадный генерал Уоррен оказался представительным моложавым дядькой со сломанным носом боксера. Заслушав устное послание Болховитинова, он кивнул:
– Ваш английский лучше моего, поручик. Где вы так научились говорить?
– Язык мне ставил старый друг нашей семьи, который много раз бывал в Индии.
– Вот как? – удивился генерал. – Почему же мы его туда пускали? В прежние времена наши государства не были союзниками. Скорее – врагами.
– А вы и не пускали, – засмеялся связной. – Однако Виктора Рейнгольдовича это не очень занимало. Он пробирался куда хотел без вашего разрешения.
– Виктор? А как его фамилия?
Николка подумал-подумал и ляпнул:
– Барон Таубе.
Уоррен чуть не упал со стула:
– Вы знакомы с Таубе?
– Да я вырос у него на коленях, он близкий друг моего отца. Но вы-то откуда его знаете?
Англичанин полез в буфет и вынул початую бутылку виски и два стакана:
– Какая радостная весть! Друг Виктора! Откуда я его знаю, вы спросили? Да уж знаю… В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году он сломал мне руку. Вот эту, правую. Я служил тогда адъютантом шефа Разведывательного департамента Британской Индийской армии. Был молод, силен, удачно боксировал. И решил, что справлюсь с русским шпионом. Попытался его арестовать, взяв для этого всего двух гуркхов. Это оказалось ошибкой. Солдатам он просто набил морду, а мне досталось больше всех[101]. Сколько лет прошло с тех пор… Я старик, он тоже не помолодел… Передадите ему привет от меня?
– Охотно, – согласился поручик. – Но только я не понял: он сломал вам руку, не дал себя арестовать. Вы провинились перед начальством. И теперь вспоминаете о своем противнике с такой симпатией?
– Выпейте со мной, – предложил генерал. – Мы теперь союзники, значит, должны напиваться вместе. А насчет того, что были противники, скажу вам так, молодой человек. Было, да сплыло, согласно вашей же поговорке. Потом, тридцать пять лет прошло! Пора забыть старые обиды. Как он там? Жив ли? Если жив, поди, тоже уже генерал?
– Точно так, генерал, только без руки.
– В бою потерял? – сочувственно спросил Уоррен.
– Да, на войне с японцами.
– Правую или левую?
– Слава богу, левую.
– Уж эта война с японцами… – вздохнул британец. – Я тоже был на ней, наблюдателем в их армии от нашего короля. Другим таким наблюдателем числился сэр Иэн Гамильтон. Как он смеялся над вашей армией! Неумехи, бездарные, безынициативные… А вот сейчас Гамильтону доверили командовать Дарданелльской десантной операцией, и он жутко обгадился. Так-то! Мудрый Клаузевиц говорил: воевать трудно. Смеяться над другими легко, а самому отвечать за жизни тысяч людей – гораздо сложнее.
Выпив по второй, разведчики как ни в чем не бывало отправились к командующему экспедиционным корпусом в Месопотамии генерал-лейтенанту Лейку Ноэлю. Тот тоже выслушал устное послание русских, после чего рассказал о своих планах взять Багдад.
– У меня восемнадцать аэропланов, – заявил комкор. – Но я боюсь использовать их для связи с вами. Пустыня и горы, а в них враждебные нам кочевники. В случае аварии пилотам угрожает гибель. Спросите у Юденича, нельзя ли установить живую почту с помощью казаков.
Поручик не удержался и задал каверзный вопрос, хотя делать этого не следовало:
– Вы полагаете, нашим казакам на земле ничего не угрожает? А чем они хуже ваших пилотов, которых вы бережете? Сто шестьдесят миль по адской местности…
– Но вы же прошли? – вывернулся Ноэль, осознав, что ляпнул бестактность.
– Прошел. И даже составил кроки маршрута. В голове, естественно; если бы луры нашли в вещах эти кроки, меня бы убили. А казаки не могут прикинуться негоциантами, им придется прорываться с боями. Может, все-таки искровой телеграф?
Ноэль вздохнул:
– Опасно. Вы в курсе, что немцы знают все ваши секретные шифры? Живая почта надежнее.
В результате стороны договорились, что координация необходима, но технику ее надо продумать. Николку отпустили, он погулял по Басре – когда еще сюда попадешь? – и отправился в гостиницу отдыхать. Тыловая база экспедиционного корпуса кишела военными. По большей части то были колониальные войска, собственно англичане встречались нечасто. Изобилие автомобильной техники резало глаз: как русские отстали от западных союзников… А еще пушки, броневики, канонерские лодки на мутных водах Шатт-эль-Араба[102].
Как ни хотелось разведчику принять в номерах ванну, он удержался от необдуманного шага. Ему предстоял обратный путь. И патрули на дорогах могут спросить: а что это у тебя такие чистые руки? Ты, случаем, не шпион?
Утром перед отъездом Лыкова-Нефедьева вызвали к генералу Уоррену. Тот протянул ему коробочку:
– Вот, примите от имени короля-императора Георга Пятого.
В коробочке был компаньонский знак орден Святых Михаила и Георгия.
Николай полюбовался наградой и вернул ее обратно:
– Не возьму. Меня за него зарежут на Чахардаольском перевале. Как я провезу орден через лурские пикеты?
Бригадный генерал со вздохом убрал коробочку в стол, вынул из кармана письмо:
– Тогда передайте это барону Таубе.
– Ваше превосходительство! За бумагу на незнакомом языке тоже не помилуют. Отрежут голову на всякий случай…
– Берите. Я написал его на фарси, и текст совершенно невинный.
Поручик пробежал письмо глазами и убрал в карман. Англичанин опять полез в буфет:
– Выпьем за то, чтобы вы благополучно вернулись к своим.
Разведчики хватили по порции, и англичанин вдруг рассмеялся:
– А вы знаете, что ваш друг семьи отбил у меня жену? Он не рассказывал?
– Отцу – возможно, а мне нет, ведь я для него был и есть ребенок.
– Ну не совсем отбил, – поправился Уоррен. – Арабелла тогда уже решила, что будет со мной разводиться. Она поплыла из Индии, где я тогда служил, на остров. К родителям – супруга делала так каждый год. Но из последнего отпуска уже не вернулась. И в Суэце познакомилась с бароном. Пароходный роман. Они после несколько лет встречались, правда, из этого потом ничего не вышло…
Он налил по новой:
– За нас, разведчиков! Мы особая корпорация, закрытый клуб, как хотите назовите. И должны уважать друг друга. Так что я не в обиде, что тридцать пять лет назад ваш барон сломал мне руку. Мог ведь и убить. Я, когда навел справки, понял, что легко отделался.
Лыков-Нефедьев отправился назад без ордена. Его действительно обыскивали в пути, осторожность была кстати. Дорога пролегла другим маршрутом: через Дебалу и Осман-Абад. Купца немного пощипали на перевалах, но в целом он путешествовал удачно.
Когда в начале ноября поручик оказался в Казвине, то узнал две новости. Сотник Гнатченко перевелся в штаб Седьмого корпуса на должность младшего адъютанта. А сам корпус вел бои по очистке Западной Персии от германо-турок. Эти стычки часто превращались в настоящие сражения. Граф Каниц сумел вывезти из тегеранского арсенала в Исфаган 7000 винтовок, пулеметы, 2 000 000 патронов, 30 000 гранат. Это оружие раздавалось правоверным муджахидам, кочевникам-барантачам, разбойникам – всем, кто готов был воевать с русскими. Основу войска Каница составляли жандармы (под командой шведских офицеров), ферраши[103], полтысячи наемников и около ста бежавших из России военнопленных. Счет муджахидам и воинственным кочевникам шел на десятки тысяч. Опорными пунктами германо-турок стали Хамадан, Кум, Керманшах, столица курдов Сенна и главный базис – Исфаган.