– Артиллеристам и саперам.
– Верно. А синий?
– Кавалерии.
– Зеленый?
– Пехоте.
– Молодец. Теперь вопрос потруднее: сколько пушек у нас в артиллерийской бригаде?
– Э-э… черт ее знает. Сто?
– Загнул, – продолжал веселиться статский советник. – Уточняю: в бригаде два дивизиона, в каждом по три батареи, а в батарее по шесть орудий. Сколько получается?
– Тридцать шесть.
– А теперь пересчитай узлы на черном шнуре.
Помощник сосчитал и воскликнул:
– Тридцать шесть!
– Сообразил? Это результат наблюдений за железнодорожными перевозками. Агент сидел где-то на полустанке и считал идущие в сторону фронта поезда. Пехоту перевозят в теплушках по сорок человек…
– Точно, там еще написано: «Сорок человек, восемь лошадей», – вспомнил помощник.
– Именно. И муды[14], в смысле пехоты, у нас в армии больше всех. Посмотри, сколько узлов на зеленом шнуре: две сотни с лишком. Один вагон – один узел. Получается восемь тысяч солдат, неполная дивизия.
– Черные узлы – значит, мимо проехала артиллерийская бригада, – подхватил коллежский асессор. – Пушки везут на открытых платформах, сосчитать их легко. Но почему так мало отмечено конницы?
– А она почти вся заранее стояла на границе, – пояснил Алексей Николаевич. – Таков был план мобилизации. Пока еще из отдаленных окраин приедут в пехотный полк запасные. На это время врага должна сдерживать кавалерийская завеса. Ведь у германцев срок мобилизации двенадцать дней! У австрийцев – восемнадцать. А у нас помнишь сколько? С ратниками – сорок два дня!
– Однако… – возмутился помощник. – Это из-за наших расстояний?
– Да, и из-за слабой железнодорожной сети. Германцы так и рассчитывали: пока русские собираются с силами, сокрушить Францию, а потом всеми корпусами обрушиться на нас. Кайзер Вильгельм сказал: «Обед у нас будет в Париже, а ужин – в Петербурге». И ведь чуть не получилось!
Сыщики помолчали. Действительно, в августе Париж едва не пал. И русским пришлось ускорить неподготовленное из-за спешки вторжение в Восточную Пруссию, чтобы спасти союзника. Немцы оказались вынуждены срочно отослать туда с Западного фронта два корпуса. В результате армия Самсонова была разгромлена, сам генерал пустил себе пулю в висок. Другая армия, Ранненкампфа, понесла большие потери и ретировалась обратно за нашу границу. Но Париж устоял…
Сергей разглядывал шнуры, даже понюхал их.
– Мазутом пахнут… Мы не сможем найти этого наблюдателя. Мало ли у нас полустанков.
– Завтра утром бери их в охапку и неси на Знаменскую. Пусть ребята начинают искать Веделе. А мы примемся за Пашку Бравого.
На Знаменской набережной размещалось контрразведывательное отделение штаба Петроградского военного округа.
Сыщики надели пальто и отправились по домам. Расставаясь, Лыков сказал помощнику:
– Дело дрянь. Фартовые сговорились со шпионами. Мне надо встретиться с Рудайтисом.
Илларион Рудайтис, он же в прошлом налетчик Ларька Шишок, а сейчас успешный промышленник Вырапаев, был главой преступного мира Петрограда. Тем, кто в среде блатных называется «иван иваныч». Кличка у Рудайтиса была подходящая: Сорокоум. Только что Лыков с Азвестопуло спасли от верной гибели его брата, вытащили из колымских гор, где страшный Сашка Македонец уже приговорил Михаила к смерти. Теперь Сорокоум считал себя их должником. На это сыщик и рассчитывал.
Как всегда, для того чтобы договориться о встрече с «иван иванычем», Лыков телефонировал его адвокату Аванесяну:
– Сурен Оганесович, мне нужен ваш набольший. Срочно!
– Господин Вырапаев сейчас в Москве.
– Когда он вернется?
– Завтра ночью.
– Передайте ему мою просьбу, хорошо? Буду ждать вашего звонка.
Лыков разъединил телефонную связь с присяжным поверенным и спросил жену:
– Авдотья уже ушла?
– А ты как думал? – возмутилась Ольга Дмитриевна. – Одиннадцатый час ночи. Вы там совсем сдурели, скоро дорогу домой забудете.
– Тогда сойди за кухарку, разогрей мне чего-нибудь поесть.
– Я подам тебе на кухне, ладно?
– Угу.
Статский советник вымыл руки и пошел в столовую за английской горькой водкой. Отнес ее в кабинет, пряча от жены, там ухнул большую рюмку и устало развалился в кресле. Фартовые сговорились со шпионами… Если тут единичный случай, куда ни шло. А если нет? Сорокоум должен знать такие вещи. По крайней мере то, что творится в Петрограде.
Много лет назад Алексей Николаевич уже сталкивался с подобным. На Сахалине японцы вербовали русских каторжников, устраивали им побеги, обучали шпионским приемам и возвращали в Россию с поддельными документами. Они создали целую разведывательную сеть из уголовных[15]. Еле удалось тогда ликвидировать эту агентурную организацию, и то не до конца. Теперь вот германцы, возможно, пошли по такому пути. Или все же единичный случай? Главанаков – редкостный негодяй. Так и так надо взять его к ногтю. Захочет ли только «иван иваныч» помочь сыщикам поймать его? Хоть и должник, но свои интересы важнее.
Ответ на этот вопрос Лыков получил через сорок восемь часов.
Сорокоум выслушал гостя с непроницаемым лицом, посмотрел зачем-то в окно и уточнил:
– Шнуры с узлами чьи были, Пашки или того германца?
– Мы нашли в номере у Веделе. Но Пашка мог их туда принести.
– Он и принес.
– Почему ты так думаешь? – встрепенулся статский советник.
– Я встречался с Бравым месяц назад. И он предложил мне наладить наблюдение за железными дорогами, по которым снабжается Северо-Западный фронт.
– Ого! Так прямо и предложил шпионить на врага?
– Без всяких там… как уж?
– Эвфемизмов?
– Да, без них, – кивнул «иван иваныч».
– По законам военного времени расстрельное дело, – осторожно напомнил сыщик.
– А я так ему и сказал. Извини, Паша, но есть менее опасные способы заработка. Твой слишком рискованный.
– А он?
– Попробовал уговорить, – отмахнулся Рудайтис-Вырапаев. – Я, знамо дело, не поддался. Бравый и так, и эдак, потом смирился. Одну важную вещь он мне сообщил. Есть такой Жирносенов, бывший налетчик. В бегах, как многие. – Лыков тут же записал фамилию. – Так вот, сей фрукт служит сейчас старшим весовщиком на станции Дно. Под чужим именем, естественно. Пашка заявил, желая меня купить: Жирносенов получает от него сто пятьдесят рублей в месяц! За то, что записывает военные эшелоны и сообщает.
– Вот сволочь, – вырвалось у сыщика. – Его веревки с узлами мы нашли в номере. Или у Пашки таких «счетоводов» дюжина. Но ты просто отказал ему? Не подумав сообщить в контрразведку?
«Иван иваныч» откинулся на спинку стула:
– Ты, Лыков, все время хочешь сделать из меня осведа. И сколько готов положить из сыскного кредита?
– Ларион! – попробовал воззвать к патриотизму собеседника сыщик. – Ведь война! Кровь льется рекой. А он шпионам продался.
– Вы эту войну начали, с вас и спрос будет.
– Я ее не начинал.
– Ну твой царь начал. Он и ответит, не сомневайся. А я почему должен на своего товарища доносить? Который из блатных, как и я.
– Так… Значит, помогать мне изловить германского пособника ты не будешь? А называл себя моим должником.
«Русский Мориарти» смутился:
– Здесь другое… честь фартового не позволяет сдать товарища…
Лыков почувствовал слабину и поднажал:
– Не тот случай, не лукавь. Какой он тебе товарищ, этот Пашка Бравый? Ты с ним в одной камере не сидел, по этапу не ходил. А долг, Илларион Саввич, я напомню, платежом красен. Отдай мне эту дрянь, и спишем его.
Рудайтис даже причмокнул:
– Спишем с меня долг за Михаила? И больше ты ко мне не придешь с подобными упреками?
– Не приду. Твою честь обещаю на будущее беречь, как девкину невинность.
– Хм… Завлекательно говоришь, Лыков. Так-так… Жирносенова я тебе, считай, уже подарил. Теперь сам Главанаков. Он приезжал ко мне на разговор из Москвы, где тайно держит ломбард на Маросейке.
– Под каким именем он сейчас живет?
– Не знаю.
– Ларион! – стукнул себя кулаком по колену сыщик. – На Маросейке этих ломбардов как вшей на гашнике. Который из них Пашки Бравого?
– Чай, твой друг Кошко сумеет докопаться, – отмахнулся «иван иваныч».
– Аркадий Францевич теперь у нас в Департаменте полиции, заведует Девятым делопроизводством. А в Москве за него остался Маршалк. Странно, что ты этого не знаешь, – поддел бандита сыщик.
– Да мне плевать, кто и где, мое дело теперь коммерция, – осклабился Рудайтис. – На вашей дурацкой войне можно так нажиться, как ни один грант не даст![16]
Он поднялся и протянул собеседнику руку:
– Ну, бывай. Значит, я тебе отныне не должен?
Лыков кивнул:
– Списали.
И перевел разговор на другое:
– Я слышал, ты купил портрет кисти Серова, так?
– Откуда прознал? – нахмурился «Мориарти».
– Слухами земля полнится. Много дал? Покажи.
И они направились во внутренние комнаты.
Глава 2На Кавказе неспокойно…
15 июля[17] 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Тяжелая артиллерия начала обстрел Белграда, войска двуединой монархии вторглись на сербскую территорию. Защищая свою союзницу, Российская империя начала мобилизацию. В результате 19 июля ей объявила войну Германия. Дальше полилось как из ведра: 21 июля боши бросили перчатку лягушатникам, через день англичане вызвали на бой германцев, еще через пару дней австрияки объявили войну русским, через пять дней – французы австриякам… Даже Япония сунула в общую кассу свои три копейки и напала на немецкую колонию Циндао, желая забрать ее себе. Началась Великая война.
В этой чехарде взаимных атак выделилась Османская империя. Будучи союзницей германцев и австрийцев, которые уже вовсю воевали, она не спешила вступить в драку. Турция готовилась. Для русского военного командования было ясно, что эта тишина ненадолго и скоро на Черном море и Кавказе тоже полыхнет.