Русский занес топор, начиная свою грязную работу, а операция в доме шла своим чередом — начинался процесс, в чем-то сходный со своеобразной уборкой, которую проводил сейчас Янка Дацишин.
Отрезанная голова Франца Томчезина могла бы показаться такой же назначенной к выбросу частью тела, как и прочие, если бы не одно: глаза моргали время от времени. Он был — по крайней мере в каком-то смысле — еще жив, подключенный к телу Черил Каннингэм по кровеносным трубкам, торчащим из разреза в ее горле.
Именно на это горло направлено было внимание доктора Урофф-Колтоффа, подносившего сейчас скальпель к йодному кольцу, чтобы отрезать одну голову и заменить ее другой.
А Янка Дацишин во дворе возле сарая управлялся быстрее, чем тощий доктор. Мрачная процедура расчленения выполнялась быстро и умело, а Малдер заставлял себя на нее смотреть, изо всех сил стараясь не потерять сознания и тогда, быть может, не кончить жизнь, как Моника Бэннэн — в виде отдельных кусков тела на земле возле колоды.
Русский отставил топор, прислонил к колоде. Подошел к Малдеру, который пытался заставить тело, мышцы работать, иначе никогда им больше не придется этого делать, потом почувствовал, что его кладут на эту колоду — очевидно, чтобы прежде всего снять голову. Может быть, и мог бы Малдер скатиться и попытаться бежать, но уйдет ли он от взмахов топора страшного преследователя?
Русский занес топор над шеей Малдера, и чей-то голос рядом вдруг сказал:
— Эй!
То, что увидел Малдер, наверняка было навеянной снотворным галлюцинацией: Скалли здоровенным поленом хватила русского по голове. У него подогнулись ноги, и он свалился бесчувственной грудой среди нарубленных им кусков тела.
Это Малдер умирает, и лишенный кислорода мозг строит такие образы?
Или и вправду здесь Скалли, держит ладонями его за щеки, повторяет:
— Малдер? Малдер!
Внутри, в операционной, доктор Урофф-Колтофф только провел на шее Черил Каннингэм чистый и умелый кругообразный разрез, как снова яростно залаяли псы. Доктор остановился, поднял взгляд — и из-за пластикового занавеса ворвался здоровенный лысый мужик с пистолетом в руке. Прищуренные глаза смотрели на хирурга с невероятным омерзением.
— Руки на виду держать! — велел Скиннер. — Быстро!
Ассистенты по-английски не говорили, а доктор Урофф-Колтофф то ли да, то ли нет, но пистолет в руке Скиннера понятен был всем, и они попятились от каталок.
Урофф-Колтофф что-то заговорил по-русски, тоном «не будем горячиться», но заместитель директора его слушал разве что вполуха: его внимание было занято зрелищем, которое если и забудется, то не скоро.
От головы без тела шли пульсирующие кровью трубки к шее лежащей в ледяной каше голой женщины. Это ее жизнь сейчас едва не прервалась навсегда.
— Бог мой! — ахнул Скиннер.
Скалли раздвинула занавес — и ни годы врачебной практики, ни опыт работы над икс-файлами не подготовили ее к такому зрелищу. Но она преодолела ужас, направилась к каталкам и сказала Скиннеру:
— Малдеру нужны теплые вещи и горячее питье. Займитесь им, а здесь работа для меня.
Скиннер приковал старого хирурга наручниками к какому-то прибору, а двое ассистентов остались помогать Скалли, которая уже с характерным спокойствием и в нервной спешке мыла перед операцией руки.
Скиннер вылетел из трейлера, грохнув дверью, и побежал через двор к сараю. Быстро убедился, что русский еще не скоро придет в сознание, сковал ему руки за спиной, подошел к Малдеру, в полубессознательном состоянии сидящему на земле возле сарая среди разрубленных кусков мяса, которые были когда-то сотрудницей ФБР.
— Малдер! — окликнул его Скиннер, присев рядом.
Он снимал с себя пальто. Малдер поднял на него мутный взгляд:
— Женщина… там внутри… помощь. Ей нужна помощь.
— С ней Скалли, — сказал Скиннер. — Пациентка в хороших руках.
Малдер уставился на Скиннера, стараясь убедиться, что глаза работают и это не галлюцинация.
— Скиннер?
— Рад видеть тебя живым, — улыбнулся заместитель директора.
— Ах ты… здоровенный… лысый… красавец… Мне холодно.
Уолтер Скиннер, не замечая пронизывающего ветра, прижал к себе Малдера теснее.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
СЕЛЬСКАЯ МЕСТНОСТЬ В ВИРДЖИНИИ13 ЯНВАРЯ
Газетный заголовок напомнил Фоксу Малдеру кричащие баннеры из раздаваемых в супермаркетах таблоидов. Но это был не таблоид, а одна из крупнейших вашингтонских газет с материалом от «Ассошиэйтед пресс».
ФБР АРЕСТОВАЛО СОВРЕМЕННОГО ФРАНКЕНШТЕЙНА, — гласил он. Дальше была помещена фотография, особенно приятная для Малдера. Специальный агент Драмми, вызванный Скиннером на место вместе с другими агентами, работавшими по делу Бэннэн, стоял рядом с собачьей клеткой, только что погруженной в кузов машины. А в клетке, используемой как временное пристанище для транспортировки, сидел доктор Урофф-Колтофф, и лицо с запавшими щеками казалось еще мрачнее через металлическую сетку на двери.
Малдер сидел в своем домашнем кабинете в свитере и в джинсах, снова вернувшись к собиранию газетных вырезок о странных событиях. Просто в этом странном событии он оказался участником. Прошли целые сутки, сами события отдалились, и только царапины и синяки на лице свидетельствовали, что все это было на самом деле.
— Малдер…
Он обернулся, увидел в дверном проеме видение в коричневом свитере и юбке. Женщину, которую он любит.
— Что стряслось, док? — спросил он шутливо, но осторожно — слишком многое между ними произошло за эти дни.
Она вошла в этот его захламленный беспорядочный уголок, обнимая себя за плечи, будто от холода, хотя в доме была жарища. И сказала тихо:
— Отец Джо умер. — Он замер на мгновение, она тоже помолчала и добавила, кивнув, будто чтобы подчеркнуть правду своих слов: — Он был очень, очень болен.
Малдер уронил ножницы, но статья про «Франкенштейна» была почти уже вырезана до конца, так что он оторвал ее от полотна газеты.
— Ты это читала? — спросил он, вставая и потрясая вырезанной статьей. — ФБР официально заявляет, что лишенный сана священник Джозеф Криссмен был во всем этом соучастником. И ни слова о его роли консультанта, ничего об экстрасенсорной связи.
Она удивленно приподняла брови:
— Малдер, он умер. Его больше нет. Он вполне мог быть соучастником — мы уже никогда не будем знать истину.
— Я ее знаю, Скалли, — сказал он, подходя к ней. — И ты тоже знаешь.
— Я — нет.
— Вот как? Я могу это доказать. Он умер от рака костного мозга, так? Как и тот человек, которому наш доктор Франкенштейн пришивал новое тело.
— Малдер…
— В котором часу ты вынула трубки из шеи Черил Каннингэм? В какой момент ты прекратила кровоснабжение головы Франца Томчезина?
Она чуть наклонила голову, и настороженное лицо сказало ему: она отлично понимает, к чему он клонит.
— Потому что именно тогда умер отец Джо, Скалли. Дай мне свидетельство о смерти, и я тебе его покажу. А потом я его ткну в морду… то есть покажу людям из ФБР.
Улыбка ее была такой грустной и такой усталой, что даже улыбкой почти что и не была.
— Ты и правда думаешь, что они отреагируют? Скиннер — да, но ведь над ним же есть начальство?
Малдер начал что-то отвечать, по дороге сообразил, что ответ вряд ли будет удачным. Скалли почти наверняка права. Она тронула его за рукав:
— Малдер, брось ты это дело.
Он покачал головой:
— Это несправедливо. По отношению к доброму имени этого человека — несправедливо. Ту женщину спас отец Джо. И мы с тобой это оба знаем.
На этот раз приподнялась только одна бровь:
— Какое там у него доброе имя, Малдер? После того, что он делал с этими мальчишками, кому какое дело до его доброго имени?
— Мне есть дело. Думаю, что и тебе тоже.
Она помрачнела.
— Скалли, если бы не отец Джо, Черил Каннингэм не было бы в живых.
— Малдер, если бы не ты, ее бы не было в живых. — Она пожала плечами. — Ну и если бы не я. И не Скиннер. Что бы ты там ни говорили про отца Джо, спасательная команда была вот эта.
Он всмотрелся в ее облик Мадонны: что-то она скрывала за этим выражением лица.
— Ты тоже говорила, что ему веришь.
Она вздохнула и ответила, подбирая слова:
— Я хотела верить. И — да, ты прав, я верила. И по этой вере поступала.
Последние сутки они пару раз начинали уже этот разговор, и вот на этом месте он и обрывался обычно.
И все-таки он попробовал:
— Отчего ты мне просто не расскажешь, что отец Джо тебе сказал?
Скалли опять вздохнула. Закатила глаза кверху. И наконец, хоть и с большой неохотой, произнесла:
— Он велел мне не опускать рук.
Малдер не знал, что сказать на это. Ему сразу было понятно, что слова бывшего священника относились не только к делу Моники Бэннэн, а и к другому делу Скалли — к этому больному мальчику, Фирону.
И он отлично знал, какая перед ней дилемма.
— Я не опустила рук, Малдер, и это спасло тебе жизнь. — Она проглотила слюну. — Но этого мальчика я провела сквозь ад, на сегодня у меня намечена еще одна операция — после того как я наскоро поговорила с его родителями… и знаешь почему? Потому что уверовала, что мне так велел Бог.
Малдер ничего не сказал. Он видел, какая на нее навалилась тяжесть.
— Я поверила, — сказала она, — что со мной говорит Бог, не менее того, и говорит устами священника-педофила — человека, который нарушил священнейшие заповеди Божии.
Она снова закатила глаза, встряхнула головой, будто не могла понять, как оказалась столь легковерной.
— Но ведь в этом же есть смысл, Скалли? — Он положил руку ей на плечо. — Если отец Джо искал искупления, это же был лучший способ помочь спасти жизнь Кристиана? Что, если отец Джо был прощен? Если все же Бог ответил на его молитвы?
Скалли подняла голову, отложив тут же недовольство собой, и позволила себе возразить страстности Малдера: